Словом, ему угождали с колыбели; политики и царедворцы наперебой лобызали ему стопы еще прежде, чем он научился ими ступать.
Есть красивая картина, изображающая царственное дитя - эдакого прелестного пухленького ребенка, спящего на коленях у матери, а она обернулась и приложила палец к губам, словно просит окружающих ее придворных не потревожить сон дитяти. Вероятно, с этого дня и до смерти в шестьдесят восемь лет с него было написано больше портретов, чем с кого бы то ни было из живших и умерших на земле, - во всевозможных военных мундирах и придворных одеяниях - с длинными пудреными волосами - с косицей и без, в треуголках всех мыслимых фасонов - в драгунском мундире - в форме фельдмаршала - в шотландской юбке и пледе, с палашом и кинжалом (умопомрачительная фигура) - во фраке с аксельбантами, расшитой грудью и меховым воротом, в панталонах в обтяжку и шелковых чулках - в париках всех расцветок: белокурых, каштановых и черных, - и, наконец, в знаменитом облачении для коронации, память о которой была ему так дорога, что копии с этого портрета он разослал по всем королевским дворам и британским посольствам в Европе, а также в бесчисленные клубы и ратуши Англии и всем своим знакомым. Помнится, во дни моей молодости его портрет висел над обеденным столом чуть не в каждом доме.
О молодых годах принца известно немало россказней. И как он с необычайной быстротой усваивал все языки, и древние и современные; и как красиво сидел в седле, прелестно пел, изящно играл на виолончели. Что он был красив, свидетельствуют все. Он отличался горячим нравом и якобы однажды, повздорив с отцом, ворвался в королевский кабинет с возгласом: "Уилкс и свобода навсегда!" И будто бы он был такой умный, что посрамлял даже своих наставников. Один из них, лорд Брюс, допустил ошибку в долготе греческого слога, и прекрасный юный принц его тут же поправил. Лорд Брюс не мог оставаться его учителем после подобного унижения; он подал в отставку, и, чтобы ему не было обидно, его возвели в графское достоинство. Вот уж воистину престранный повод для пожалования титула! Лорд Брюс получил графа за ошибку в просодии; а Нельсон получил барона за победу на Ниле.
Любители арифметики складывали миллионы и миллионы, которые за свою яркую жизнь единолично поглотил этот принц. Помимо годового дохода в пятьдесят, семьдесят, сто и сто двадцать тысяч фунтов, известно, что он трижды обращался за дотациями в парламент; что у него были долги в сто шестьдесят и шестьсот пятьдесят тысяч фунтов; и существовали еще какие-то таинственные иностранные займы, которые тоже пошли в его карман. Чем он заслужил такие невероятные суммы? За что ему их давали? Будь он целым промышленным городом, или густонаселенным сельским районом, или пятитысячной армией, на него и тогда бы не ушло больше. А он, один-единственный толстый человек, не пахал, не прял, не воевал, - что же он мог такого сделать, что вообще может сделать человек, чтобы заслужить подобное изобилие?
В 1784 году, когда ему исполнился двадцать один год, он получил Карлтон-Хаус, отделанный за счет нации со всей мыслимой роскошью. Карманы его были полны денег, - он заявил, что ему мало; он швырял их в окно - на одни сюртуки он тратил десять тысяч в год. Нация дала ему еще денег; потом еще и еще. Сумма получалась неисчислимая. Он был на загляденье хорош собой и, едва начав появляться в свете, получил прозвище Принц Флоризель. Что он самый очаровательный принц на свете, - считали и мужчины, и, к сожалению, очень многие женщины.
Вероятно, он был грациозен. Существует так много свидетельств о приятности его манер, что приходится признать за ним безусловную элегантность и силу обаяния. Он и еще брат французского короля граф д'Артуа, очаровательный молодой принц, который умел превосходно ходить по канату (он же старый, дряхлый король-изгнанник, просивший об убежище у преемника короля Георга и живший какое-то время в бывшем дворце Марии Стюарт), - эти двое делили между собой в юности славу двух первых джентльменов Европы. Мы-то в Англии, разумеется, отдавали пальму первенства нашему джентльмену. И до самой кончины Георга у нас в этом не возникало сомнений, а вздумай кто усомниться, его сочли бы изменником и бунтовщиком. Недавно я перечитывал наугад страницы из прелестных "Noctes" "Ночи" (лат.). Кристофера Нокса в новом издании. Верный шотландец поднимает там тост за здравие КОРОЛЯ прописными буквами. Можно подумать, будто это - какой-то герой, мудрец, государственный муж, идеал монарха и мужчины. Случай с разбитым кубком, о котором я говорил выше, произошел с Вальтером Скоттом. Он был в Шотландии горячим сторонником короля, он расположил к нему всех шотландцев, ввел верность короне в моду и яростно разил врагов принца своим могучим палашом. У Брауншвейгского королевского дома не было других таких защитников, как простолюдины-якобиты, вроде Сэма Джонсона, сына личфилдского коробейника, или Вальтера Скотта, сына эдинбургского юриста.
Натура и обстоятельства словно сговорились испортить молодого принца: при папашином дворе стояла такая невыносимая скука, такими дурацкими были там развлечения, такими бессмысленными занятия, и все одно и то же, и такая одурь - не продохнуть; от подобной жизни и менее полнокровный наследник престола ударился бы в разгул. Все принцы, едва вырастали, тут же спешили удрать из этого Замка Уныния, где сидел на престоле старый король Георг, с утра до ночи проверяя свои конторские книги или мурлыча Генделя, а королева Шарлотта вышивала в пяльцах и нюхала табак. Большинство из этих здоровяков-сыновей, перебесившись смолоду, поселялись своим домом и превращались в мирных подданных отца и брата, - и народ относился к ним вовсе не плохо, прощая, как принято, грехи молодости за лихость, искренность и веселый нрав.
Черты, проявившиеся смолоду, останутся в человеке и в зрелые годы. Наш принц начал свою жизнь с подвига, вполне достойного его будущих свершений: он изобрел новую пряжку на башмаках. Она имела один дюйм в длину и пять дюймов в ширину, "закрывая почти весь подъем и доставая до полу с обеих сторон". Какое очаровательное изобретение, изящное и полезное, как и сам принц, на чьей ноге оно блистало! На свой первый придворный бал, читаем мы, он явился "в кафтане розового атласу с белыми манжетами, в камзоле белого атласу, шитом разноцветной канителью и парижскими искусственными бриллиантами без счету. А шляпа его была украшена двумя рядами стальных бус, всего числом в пять тысяч, и с пуговицей и петлей того же материалу, и была заломлена по новому армейскому фасону". Каков Флоризель! Может быть, эти подробности кажутся неинтересными? Но ведь они представляют собою важные сведения из его жизни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
Есть красивая картина, изображающая царственное дитя - эдакого прелестного пухленького ребенка, спящего на коленях у матери, а она обернулась и приложила палец к губам, словно просит окружающих ее придворных не потревожить сон дитяти. Вероятно, с этого дня и до смерти в шестьдесят восемь лет с него было написано больше портретов, чем с кого бы то ни было из живших и умерших на земле, - во всевозможных военных мундирах и придворных одеяниях - с длинными пудреными волосами - с косицей и без, в треуголках всех мыслимых фасонов - в драгунском мундире - в форме фельдмаршала - в шотландской юбке и пледе, с палашом и кинжалом (умопомрачительная фигура) - во фраке с аксельбантами, расшитой грудью и меховым воротом, в панталонах в обтяжку и шелковых чулках - в париках всех расцветок: белокурых, каштановых и черных, - и, наконец, в знаменитом облачении для коронации, память о которой была ему так дорога, что копии с этого портрета он разослал по всем королевским дворам и британским посольствам в Европе, а также в бесчисленные клубы и ратуши Англии и всем своим знакомым. Помнится, во дни моей молодости его портрет висел над обеденным столом чуть не в каждом доме.
О молодых годах принца известно немало россказней. И как он с необычайной быстротой усваивал все языки, и древние и современные; и как красиво сидел в седле, прелестно пел, изящно играл на виолончели. Что он был красив, свидетельствуют все. Он отличался горячим нравом и якобы однажды, повздорив с отцом, ворвался в королевский кабинет с возгласом: "Уилкс и свобода навсегда!" И будто бы он был такой умный, что посрамлял даже своих наставников. Один из них, лорд Брюс, допустил ошибку в долготе греческого слога, и прекрасный юный принц его тут же поправил. Лорд Брюс не мог оставаться его учителем после подобного унижения; он подал в отставку, и, чтобы ему не было обидно, его возвели в графское достоинство. Вот уж воистину престранный повод для пожалования титула! Лорд Брюс получил графа за ошибку в просодии; а Нельсон получил барона за победу на Ниле.
Любители арифметики складывали миллионы и миллионы, которые за свою яркую жизнь единолично поглотил этот принц. Помимо годового дохода в пятьдесят, семьдесят, сто и сто двадцать тысяч фунтов, известно, что он трижды обращался за дотациями в парламент; что у него были долги в сто шестьдесят и шестьсот пятьдесят тысяч фунтов; и существовали еще какие-то таинственные иностранные займы, которые тоже пошли в его карман. Чем он заслужил такие невероятные суммы? За что ему их давали? Будь он целым промышленным городом, или густонаселенным сельским районом, или пятитысячной армией, на него и тогда бы не ушло больше. А он, один-единственный толстый человек, не пахал, не прял, не воевал, - что же он мог такого сделать, что вообще может сделать человек, чтобы заслужить подобное изобилие?
В 1784 году, когда ему исполнился двадцать один год, он получил Карлтон-Хаус, отделанный за счет нации со всей мыслимой роскошью. Карманы его были полны денег, - он заявил, что ему мало; он швырял их в окно - на одни сюртуки он тратил десять тысяч в год. Нация дала ему еще денег; потом еще и еще. Сумма получалась неисчислимая. Он был на загляденье хорош собой и, едва начав появляться в свете, получил прозвище Принц Флоризель. Что он самый очаровательный принц на свете, - считали и мужчины, и, к сожалению, очень многие женщины.
Вероятно, он был грациозен. Существует так много свидетельств о приятности его манер, что приходится признать за ним безусловную элегантность и силу обаяния. Он и еще брат французского короля граф д'Артуа, очаровательный молодой принц, который умел превосходно ходить по канату (он же старый, дряхлый король-изгнанник, просивший об убежище у преемника короля Георга и живший какое-то время в бывшем дворце Марии Стюарт), - эти двое делили между собой в юности славу двух первых джентльменов Европы. Мы-то в Англии, разумеется, отдавали пальму первенства нашему джентльмену. И до самой кончины Георга у нас в этом не возникало сомнений, а вздумай кто усомниться, его сочли бы изменником и бунтовщиком. Недавно я перечитывал наугад страницы из прелестных "Noctes" "Ночи" (лат.). Кристофера Нокса в новом издании. Верный шотландец поднимает там тост за здравие КОРОЛЯ прописными буквами. Можно подумать, будто это - какой-то герой, мудрец, государственный муж, идеал монарха и мужчины. Случай с разбитым кубком, о котором я говорил выше, произошел с Вальтером Скоттом. Он был в Шотландии горячим сторонником короля, он расположил к нему всех шотландцев, ввел верность короне в моду и яростно разил врагов принца своим могучим палашом. У Брауншвейгского королевского дома не было других таких защитников, как простолюдины-якобиты, вроде Сэма Джонсона, сына личфилдского коробейника, или Вальтера Скотта, сына эдинбургского юриста.
Натура и обстоятельства словно сговорились испортить молодого принца: при папашином дворе стояла такая невыносимая скука, такими дурацкими были там развлечения, такими бессмысленными занятия, и все одно и то же, и такая одурь - не продохнуть; от подобной жизни и менее полнокровный наследник престола ударился бы в разгул. Все принцы, едва вырастали, тут же спешили удрать из этого Замка Уныния, где сидел на престоле старый король Георг, с утра до ночи проверяя свои конторские книги или мурлыча Генделя, а королева Шарлотта вышивала в пяльцах и нюхала табак. Большинство из этих здоровяков-сыновей, перебесившись смолоду, поселялись своим домом и превращались в мирных подданных отца и брата, - и народ относился к ним вовсе не плохо, прощая, как принято, грехи молодости за лихость, искренность и веселый нрав.
Черты, проявившиеся смолоду, останутся в человеке и в зрелые годы. Наш принц начал свою жизнь с подвига, вполне достойного его будущих свершений: он изобрел новую пряжку на башмаках. Она имела один дюйм в длину и пять дюймов в ширину, "закрывая почти весь подъем и доставая до полу с обеих сторон". Какое очаровательное изобретение, изящное и полезное, как и сам принц, на чьей ноге оно блистало! На свой первый придворный бал, читаем мы, он явился "в кафтане розового атласу с белыми манжетами, в камзоле белого атласу, шитом разноцветной канителью и парижскими искусственными бриллиантами без счету. А шляпа его была украшена двумя рядами стальных бус, всего числом в пять тысяч, и с пуговицей и петлей того же материалу, и была заломлена по новому армейскому фасону". Каков Флоризель! Может быть, эти подробности кажутся неинтересными? Но ведь они представляют собою важные сведения из его жизни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41