Ты достаточно больно ранил Лиру, но что подумает сама Моргол, когда повесть Моргона дойдет до нее? Ты… – Она остановилась.
Дет не двигался. Он сидел так же, как когда она его впервые увидела: голова склонена, одна рука на согнутом колене, и в ней – кубок с вином. Что-то совершилось в ней, охваченной гневом. Она подняла голову, принюхалась к чудесному, прохладному, с запахом сосен воздуху Исига, ощутила ночь, которая ее окутывала, словно тень. И присела у крохотного костерочка, затерянного в необъятной черноте, – платье разодрано, волосы грязны и перепутаны, лицо исцарапано и, вероятно, так измождено, что ни один из Владетелей Ана ее не узнал бы. И тут она вложила руку в огонь и удержала ее. Казалось, такой же ясный свет озаряет ее разум. Она прошептала: «Назови мое имя».
– Рэдерле.
Ее голова поникла. Некоторое время она сидела тихо, вслушиваясь в свое имя, точно в удары сердца. Наконец вздрогнула и отпустила его.
– Да. Та женщина почти что заставила меня забыть. Я бежала с Исига среди ночи, чтобы искать Моргона где-то на Задворках Мира. Кажется невероятным, не так ли, что я его где-то там найду?
– Пожалуй.
– И никто в доме Данана не знает, жива я или мертва. Это неосмотрительно. Я забыла, что, обладая мощью Илона, я ношу все же свое имя. И в нем великая мощь, в нем одном. Она дана, чтобы видеть…
– Да. – Он наконец поднял голову, поднес к губам кубок, чтобы снова отпить, но вдруг преувеличенно-бережно опустил его наземь. Сел, как прежде, только лицо его было теперь ярко освещено и насмешливость пропала. Рэдерле подтянула к себе колени и съежилась. Арфист сказал:
– Тебе холодно. Возьми мой плащ.
– Нет.
Его рот слегка скривился, но он только спросил:
– Что делает Лира на горе Исиг?
– Мы шли, чтобы вопросить Высшего: Лира, Тристан Хедская и я… Но Данан поведал нам, что Моргон жив, и отсоветовал идти через перевал. Я не один час думала почему. И столько же – день и две ночи – ломала голову над другим. Но спросить некого, кроме Моргона и тебя.
– И ты бы оказала мне доверие вопросом?
Она кивнула не без досады:
– Я не понимаю тебя больше; твое лицо изменяется всякий раз, как я на тебя взгляну, – ты то чужой, то человек из моих воспоминаний… Но, кто бы ты ни был, ты по-прежнему знаешь столько же, если не больше, о том, что происходит в Обитаемом Мире. Если Гистеслухлом занял место Высшего на горе Эрленстар, то где сам Высший? Ведь кто-то до сих пор поддерживает порядок в Обитаемом Мире.
– Верно. – Он замолчал, плотно сжав рот. – Я спросил об этом Гистеслухлома пятьсот лет назад. Он мне не ответил. И я утратил любопытство. Теперь, когда моя смерть неизбежна, меня это не очень волнует, не более, чем самого Высшего, где бы он ни был, которого мало что занимает в Обитаемом Мире, кроме землезакона.
– Возможно, его никогда и не существовало. Возможно, он лишь легенда, порожденная тайной разрушенных городов, пережившая века, до того, как Гистеслухлом принял ее облик…
– Легенда вроде Илона? Легенды имеют неприятное обыкновение вплетаться в правду.
– Тогда почему он не остановил тебя, игравшего, прославляя его? Ведь он был должен.
– Не знаю. Вне сомнений, у него свои причины. Он меня осудил или Моргон, разница невелика. Итог будет один и тот же.
– И тебе некуда пойти? – спросила она, удивив как его, так и себя саму. Он кивнул:
– Моргон затворит для меня все двери. Даже двери Херуна. В любом случае я туда не пойду. Меня уже изгнали из Остерланда, три ночи назад я переправился через Осе. Король-волк воззвал к своим волкам… Их стая разыскала мою стоянку на его земле, в самом отдаленном ее уголке. Волки не тронули меня, но дали понять, что я нежеланный гость. Когда вести достигнут Имриса, случится то же. И в Ане… Звездоносец будет гнать меня, куда пожелает. Я видел пролом, который образовался в доме Высшего, когда он наконец вырвался на свободу… Как будто сама гора Эрленстар оказалась слишком мала, чтобы его удержать. Он задержался, чтобы сорвать струны с моей арфы. Я не оспариваю его суждений обо мне, но… Это было единственное в жизни, что я делал хорошо.
– Нет, – прошептала она. – Ты многое делал хорошо. Опасно хорошо. Не было мужчины, женщины или ребенка в Обитаемом Мире, которые бы тебе не доверяли: ты знал, как их расположить. Настолько, что я до сих пор сижу рядом и разговариваю с тобой, хотя ты ранил кое-кого из тех, кого я люблю, и рана никогда не заживет. Не знаю, почему я сейчас не ушла.
– Не знаешь? Да просто мы одни, в глухих краях, под небом, черным, как глазница мертвого короля, и у нас не осталось ничего, кроме твоей честности. И наших имен. В твоем – целое богатство, – добавил он почти радостно. – А в моем нет даже надежды.
Вскоре она уснула у его костра, а он между тем тихо сидел, пил вино и подбрасывал сучья в огонь. Когда она проснулась утром, арфиста не было. Она услышала шорох в подлеске, голоса; беспокойно завозилась, освобождая руку, чтобы сбросить одеяло. Затем насторожилась. И внезапно села, в упор глядя на руку, на которой минувшей ночью, как продолжение ее самой, горел огонек. На ладони белые рубцы образовывали двенадцать граней и более тонкие внутренние линии камня, который дал ей Астрин на Равнине Королевских Уст.
7
И тут на полянку, где сидела Рэдерле, выехали из-за деревьев Лира, Тристан и стражи. Лира, увидев Рэдерле, резко осадила коня и спешилась без единого слова. Она тоже выглядела растрепанной, неприбранной и утомленной. Подойдя к Рэдерле, она опустилась рядом с ней на колени. Приоткрыла рот, пытаясь что-то сказать, но не нашла слов. И тогда разомкнула пальцы и уронила наземь три грязных спутанных обрывка нити.
Рэдерле уставилась на них, потрогала.
– Так это была ты, – прошептала она. И выпрямилась, убирая с лица волосы. Стражи спешивались. Тристан, все еще на коне, таращилась на Рэдерле во все глаза, безмерно перепуганная. И вдруг соскользнула наземь и приблизилась к Рэдерле.
– С тобой все в порядке? – В ее голосе звенела тревога. – Все в порядке? – Она бережно вытащила из волос Рэдерле сосновые иглы и обломки рыжей коры. – Тебя кто-нибудь обидел?
– От кого ты бежала? – спросила Лира. – От Меняющего Обличья?
– Да.
– Что случилось? Я была в двух шагах. Мне не спалось. Но я даже не слышала, как ты ушла. Не слышала… – Внезапно она умолкла, словно что-то вспомнив. Рэдерле вяло отбросила плащ, которым была укрыта; он был жарким и тяжелым в это ослепительное утро. Она подтянула колени, уронила на них лицо – каждая косточка ныла при малейшем движении. Остальные молчали, она чувствовала, что они ждут, и миг спустя запинаясь сказала:
– Это была… Одна из Меняющих Обличья явилась ко мне в спальню, заговорила со мной. После ее ухода я захотела… Я отчаянно захотела найти Моргона, чтобы с ним поговорить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53
Дет не двигался. Он сидел так же, как когда она его впервые увидела: голова склонена, одна рука на согнутом колене, и в ней – кубок с вином. Что-то совершилось в ней, охваченной гневом. Она подняла голову, принюхалась к чудесному, прохладному, с запахом сосен воздуху Исига, ощутила ночь, которая ее окутывала, словно тень. И присела у крохотного костерочка, затерянного в необъятной черноте, – платье разодрано, волосы грязны и перепутаны, лицо исцарапано и, вероятно, так измождено, что ни один из Владетелей Ана ее не узнал бы. И тут она вложила руку в огонь и удержала ее. Казалось, такой же ясный свет озаряет ее разум. Она прошептала: «Назови мое имя».
– Рэдерле.
Ее голова поникла. Некоторое время она сидела тихо, вслушиваясь в свое имя, точно в удары сердца. Наконец вздрогнула и отпустила его.
– Да. Та женщина почти что заставила меня забыть. Я бежала с Исига среди ночи, чтобы искать Моргона где-то на Задворках Мира. Кажется невероятным, не так ли, что я его где-то там найду?
– Пожалуй.
– И никто в доме Данана не знает, жива я или мертва. Это неосмотрительно. Я забыла, что, обладая мощью Илона, я ношу все же свое имя. И в нем великая мощь, в нем одном. Она дана, чтобы видеть…
– Да. – Он наконец поднял голову, поднес к губам кубок, чтобы снова отпить, но вдруг преувеличенно-бережно опустил его наземь. Сел, как прежде, только лицо его было теперь ярко освещено и насмешливость пропала. Рэдерле подтянула к себе колени и съежилась. Арфист сказал:
– Тебе холодно. Возьми мой плащ.
– Нет.
Его рот слегка скривился, но он только спросил:
– Что делает Лира на горе Исиг?
– Мы шли, чтобы вопросить Высшего: Лира, Тристан Хедская и я… Но Данан поведал нам, что Моргон жив, и отсоветовал идти через перевал. Я не один час думала почему. И столько же – день и две ночи – ломала голову над другим. Но спросить некого, кроме Моргона и тебя.
– И ты бы оказала мне доверие вопросом?
Она кивнула не без досады:
– Я не понимаю тебя больше; твое лицо изменяется всякий раз, как я на тебя взгляну, – ты то чужой, то человек из моих воспоминаний… Но, кто бы ты ни был, ты по-прежнему знаешь столько же, если не больше, о том, что происходит в Обитаемом Мире. Если Гистеслухлом занял место Высшего на горе Эрленстар, то где сам Высший? Ведь кто-то до сих пор поддерживает порядок в Обитаемом Мире.
– Верно. – Он замолчал, плотно сжав рот. – Я спросил об этом Гистеслухлома пятьсот лет назад. Он мне не ответил. И я утратил любопытство. Теперь, когда моя смерть неизбежна, меня это не очень волнует, не более, чем самого Высшего, где бы он ни был, которого мало что занимает в Обитаемом Мире, кроме землезакона.
– Возможно, его никогда и не существовало. Возможно, он лишь легенда, порожденная тайной разрушенных городов, пережившая века, до того, как Гистеслухлом принял ее облик…
– Легенда вроде Илона? Легенды имеют неприятное обыкновение вплетаться в правду.
– Тогда почему он не остановил тебя, игравшего, прославляя его? Ведь он был должен.
– Не знаю. Вне сомнений, у него свои причины. Он меня осудил или Моргон, разница невелика. Итог будет один и тот же.
– И тебе некуда пойти? – спросила она, удивив как его, так и себя саму. Он кивнул:
– Моргон затворит для меня все двери. Даже двери Херуна. В любом случае я туда не пойду. Меня уже изгнали из Остерланда, три ночи назад я переправился через Осе. Король-волк воззвал к своим волкам… Их стая разыскала мою стоянку на его земле, в самом отдаленном ее уголке. Волки не тронули меня, но дали понять, что я нежеланный гость. Когда вести достигнут Имриса, случится то же. И в Ане… Звездоносец будет гнать меня, куда пожелает. Я видел пролом, который образовался в доме Высшего, когда он наконец вырвался на свободу… Как будто сама гора Эрленстар оказалась слишком мала, чтобы его удержать. Он задержался, чтобы сорвать струны с моей арфы. Я не оспариваю его суждений обо мне, но… Это было единственное в жизни, что я делал хорошо.
– Нет, – прошептала она. – Ты многое делал хорошо. Опасно хорошо. Не было мужчины, женщины или ребенка в Обитаемом Мире, которые бы тебе не доверяли: ты знал, как их расположить. Настолько, что я до сих пор сижу рядом и разговариваю с тобой, хотя ты ранил кое-кого из тех, кого я люблю, и рана никогда не заживет. Не знаю, почему я сейчас не ушла.
– Не знаешь? Да просто мы одни, в глухих краях, под небом, черным, как глазница мертвого короля, и у нас не осталось ничего, кроме твоей честности. И наших имен. В твоем – целое богатство, – добавил он почти радостно. – А в моем нет даже надежды.
Вскоре она уснула у его костра, а он между тем тихо сидел, пил вино и подбрасывал сучья в огонь. Когда она проснулась утром, арфиста не было. Она услышала шорох в подлеске, голоса; беспокойно завозилась, освобождая руку, чтобы сбросить одеяло. Затем насторожилась. И внезапно села, в упор глядя на руку, на которой минувшей ночью, как продолжение ее самой, горел огонек. На ладони белые рубцы образовывали двенадцать граней и более тонкие внутренние линии камня, который дал ей Астрин на Равнине Королевских Уст.
7
И тут на полянку, где сидела Рэдерле, выехали из-за деревьев Лира, Тристан и стражи. Лира, увидев Рэдерле, резко осадила коня и спешилась без единого слова. Она тоже выглядела растрепанной, неприбранной и утомленной. Подойдя к Рэдерле, она опустилась рядом с ней на колени. Приоткрыла рот, пытаясь что-то сказать, но не нашла слов. И тогда разомкнула пальцы и уронила наземь три грязных спутанных обрывка нити.
Рэдерле уставилась на них, потрогала.
– Так это была ты, – прошептала она. И выпрямилась, убирая с лица волосы. Стражи спешивались. Тристан, все еще на коне, таращилась на Рэдерле во все глаза, безмерно перепуганная. И вдруг соскользнула наземь и приблизилась к Рэдерле.
– С тобой все в порядке? – В ее голосе звенела тревога. – Все в порядке? – Она бережно вытащила из волос Рэдерле сосновые иглы и обломки рыжей коры. – Тебя кто-нибудь обидел?
– От кого ты бежала? – спросила Лира. – От Меняющего Обличья?
– Да.
– Что случилось? Я была в двух шагах. Мне не спалось. Но я даже не слышала, как ты ушла. Не слышала… – Внезапно она умолкла, словно что-то вспомнив. Рэдерле вяло отбросила плащ, которым была укрыта; он был жарким и тяжелым в это ослепительное утро. Она подтянула колени, уронила на них лицо – каждая косточка ныла при малейшем движении. Остальные молчали, она чувствовала, что они ждут, и миг спустя запинаясь сказала:
– Это была… Одна из Меняющих Обличья явилась ко мне в спальню, заговорила со мной. После ее ухода я захотела… Я отчаянно захотела найти Моргона, чтобы с ним поговорить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53