– Он сказал, что солнечный луч прожег ему сердце…
– Что? – Праву сдержанно улыбнулся.
– У него болит грудь от солнечного луча, – с хмурым видом пояснил Коравье.
Наташа объявила, что готова. Праву отбросил в сторону карты района реки Маленьких Зайчиков и вышел из-за стола.
По дороге Наташа возмущалась тем, что больной отказался идти к врачу, а товарищи не сумели его уговорить. Коравье виновато молчал и старался идти помедленнее, жалея ноги молодой докторши.
Не доходя до стада, они встретили Нину Ротваль. Она выглядела расстроенной.
– Плохо? – спросила Наташа.
Ротваль только молча махнула рукой. Этот жест можно было понять двояко: или с Инэнли совсем плохо, или же у него ничего серьезного.
– Он лежит? – спросил Праву.
– Бегает! – зло выкрикнула Ротваль. – Не захотел со мной говорить. Дурит!
Праву вопросительно посмотрел на Наташу и слегка дотронулся до своего лба. Наташа пожала плечами.
«Больной» сидел на гусенице трактора рядом с Кэлетэгином и уплетал оленью строганину. При виде Праву и Наташи он вскочил и накинулся на Коравье:
– Зачем потревожил занятых людей? Говорил я тебе: не болею, здоров.
– А солнечный луч? – напомнил Коравье.
– Это я шутил. Не знал, что ты такой легковерный.
– Все же я должна тебя посмотреть, – твердо сказала Наташа.
Инэнли покорно поплелся следом за ней.
Праву и пастухи обсуждали здоровье Инэнли. Кэлетэгин утверждал:
– Он совершенно здоров. Я такой диагноз поставил еще до того, как вы показались на дороге!
Минут через пятнадцать доктор Наташа вышла из домика и заявила:
– Все в порядке… И все же, товарищи, попрошу вас последить за ним.
– Есть последить, – громко, по-военному ответил Кэлетэгин.
Коравье сообщил Праву:
– Зима сломалась.
По-прежнему стояли морозы, задувала пурга, наметая огромные сугробы на берега реки Маленьких Зайчиков, и полярное сияние развешивало свою разноцветную бахрому. Ничто не напоминало о том, что в природе может быть совсем по-другому: тундра очистится от снега, реки, скованные льдами, снова забурлят, поволокут за собой камни и куски торфа, воздух станет теплым, как ласка любимой. Трудно было поверить, что есть сила, которая может растопить снега и нагреть океан стылого, мерзлого воздуха.
И все же в сердцах людей поселилась уверенная надежда. Наступил перелом зимы. В сердцах людей он совершается на много дней раньше, чем в природе.
Праву выбрал время, чтобы съездить в Торвагыргын за портативной радиостанцией для бригады. Вместе с ним поехала Наташа, закончившая работу в стойбище.
Войдя в свою комнату, Праву ужаснулся. Он знал, что Володькин перебрался жить в другой дом, но все же не предполагал, что за какой-нибудь месяц все углы в комнате могут покрыться таким толстым слоем льда. Шляпки железных гвоздей блестели инеем и походили на корабельную клепку. Под окно намело сугроб, из которого торчала дужка ведра.
Праву принялся за уборку. Пришла Наташа и всплеснула руками:
– Что у тебя творится! Дай топор!
Наташа стала аккуратно скалывать лед. Праву растопил печь, и как только в комнате немного потеплело, отовсюду закапало.
Когда они навели относительный порядок и вынесли на улицу постель, чтобы проветрить ее, зашел Ринтытегин.
– Гляжу, – сказал он, поздоровавшись, – дым идет. Думаю, не пожар ли? Столько времени труба не дымила. – Он огляделся, остановил взгляд на Наташе и вдруг хмуро сказал: – Когда придете регистрировать брак?
Наташа залилась краской.
Праву тоже смутился и пробормотал что-то нечленораздельное.
– Я уже заготовил бланк брачного свидетельства, – продолжал Ринтытегин. – Можете идти хоть сейчас.
– Пошли! – решительно сказал Праву. – Наташа, одевайся!
– Что ты, Праву, – совсем смешалась Наташа. – Так неожиданно…
– Нет, решение принято, – повторил Праву. – Идем!
Наташа покорно надела шубу, повязала платок.
По дороге в сельский Совет Ринтытегин, несмотря на мольбы Праву и Наташи не делать этого, завернул в правление и пригласил с собой всех, кто там находился.
– Что же вы молчали, друзья! – засуетилась Елизавета Андреевна. – Погодите, я сбегаю домой.
Бухгалтер Зубков снял пенсне, протер стекла и снова водрузил пенсне на нос, намереваясь как следует разглядеть жениха и невесту.
Процессия направилась в сельский Совет, Впереди шли Праву и Наташа, позади – Ринтытегин, Елизавета Андреевна, Геллерштейн, Зубков, Сергей Володькин с фотоаппаратом, работники колхозного правления. Шествие замыкал милиционер Гырголтагин.
Ринтытегин приготовил все необходимые документы.
– Какую желаете носить фамилию? – официально спросил он Наташу.
Наташа посмотрела на Праву.
– Праву! – ответил он за нее.
– Должна ответить сама Наташа, – строго сказал Ринтытегин.
– Я согласна, – прошептала Наташа.
– Хорошо. Так и запишем, – с удовлетворением кивнул Ринтытегин.
Он вручил молодоженам свидетельство о браке и напомнил Наташе:
– Не забудь сменить паспорт.
– Поздравляю, – Елизавета Андреевна расцеловала жениха и невесту, подала тяжелый сверток.
Бухгалтер Зубков надел на палец Наташе тонкое колечко с блестящим камешком и поцеловал ей руку.
Сергей Володькин прочитал сочиненные наскоро шуточные стихи, которые кончались словами:
Семья – это ячейка государства. Наш долг – ее хранить, оздоровлять.
Праву пригласил всех вечером к себе.
Ринтытегин попросил уточнить, к кому именно.
– Раз вы теперь муж и жена, то в силу жилищного кризиса в нашем поселке должны немедленно освободить одну комнату.
– Тогда приходите ко мне, – сказала Наташа.
Весь день прошел в хлопотах. Надо было приготовить угощение, купить вина. Когда Праву попросил в магазине водки и вина, продавщица заявила, что спиртные напитки продаются только в субботу и праздничные дни: постановление сельского Совета. Пришлось идти к Ринтытегину, брать разрешение.
Вечером собрались гости. Первыми пришли Елизавета Андреевна с мужем, приехавшим по делам в Торвагыргын. За ними появился бухгалтер Зубков в старомодном черном костюме, в белой рубашке и галстуке-бабочке.
Когда все уселись за стол, Ринтытегин провозгласил тост за новобрачных:
– Пусть их жизнь будет примером для всех семей. По дружбе, по количеству детей и нежности друг к другу…
За столом было оживленно. Со всех сторон кричали «горько».
Быстрее всех опьянели милиционер Гырголтагин и бухгалтер Зубков. Гырголтагин объяснялся в любви колхозному бухгалтеру:
– Другом моим будь! Ты же давно наш, советский меньшевик! Долой Временное правительство, да здравствует колхозный бухгалтер Зубков! – кричал он, поднимая стакан. – Горько!
А Елизавета Андреевна сокрушалась:
– Так неожиданно получилось… Можно было закатить такую свадьбу, чтобы на весь район было слышно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86
– Что? – Праву сдержанно улыбнулся.
– У него болит грудь от солнечного луча, – с хмурым видом пояснил Коравье.
Наташа объявила, что готова. Праву отбросил в сторону карты района реки Маленьких Зайчиков и вышел из-за стола.
По дороге Наташа возмущалась тем, что больной отказался идти к врачу, а товарищи не сумели его уговорить. Коравье виновато молчал и старался идти помедленнее, жалея ноги молодой докторши.
Не доходя до стада, они встретили Нину Ротваль. Она выглядела расстроенной.
– Плохо? – спросила Наташа.
Ротваль только молча махнула рукой. Этот жест можно было понять двояко: или с Инэнли совсем плохо, или же у него ничего серьезного.
– Он лежит? – спросил Праву.
– Бегает! – зло выкрикнула Ротваль. – Не захотел со мной говорить. Дурит!
Праву вопросительно посмотрел на Наташу и слегка дотронулся до своего лба. Наташа пожала плечами.
«Больной» сидел на гусенице трактора рядом с Кэлетэгином и уплетал оленью строганину. При виде Праву и Наташи он вскочил и накинулся на Коравье:
– Зачем потревожил занятых людей? Говорил я тебе: не болею, здоров.
– А солнечный луч? – напомнил Коравье.
– Это я шутил. Не знал, что ты такой легковерный.
– Все же я должна тебя посмотреть, – твердо сказала Наташа.
Инэнли покорно поплелся следом за ней.
Праву и пастухи обсуждали здоровье Инэнли. Кэлетэгин утверждал:
– Он совершенно здоров. Я такой диагноз поставил еще до того, как вы показались на дороге!
Минут через пятнадцать доктор Наташа вышла из домика и заявила:
– Все в порядке… И все же, товарищи, попрошу вас последить за ним.
– Есть последить, – громко, по-военному ответил Кэлетэгин.
Коравье сообщил Праву:
– Зима сломалась.
По-прежнему стояли морозы, задувала пурга, наметая огромные сугробы на берега реки Маленьких Зайчиков, и полярное сияние развешивало свою разноцветную бахрому. Ничто не напоминало о том, что в природе может быть совсем по-другому: тундра очистится от снега, реки, скованные льдами, снова забурлят, поволокут за собой камни и куски торфа, воздух станет теплым, как ласка любимой. Трудно было поверить, что есть сила, которая может растопить снега и нагреть океан стылого, мерзлого воздуха.
И все же в сердцах людей поселилась уверенная надежда. Наступил перелом зимы. В сердцах людей он совершается на много дней раньше, чем в природе.
Праву выбрал время, чтобы съездить в Торвагыргын за портативной радиостанцией для бригады. Вместе с ним поехала Наташа, закончившая работу в стойбище.
Войдя в свою комнату, Праву ужаснулся. Он знал, что Володькин перебрался жить в другой дом, но все же не предполагал, что за какой-нибудь месяц все углы в комнате могут покрыться таким толстым слоем льда. Шляпки железных гвоздей блестели инеем и походили на корабельную клепку. Под окно намело сугроб, из которого торчала дужка ведра.
Праву принялся за уборку. Пришла Наташа и всплеснула руками:
– Что у тебя творится! Дай топор!
Наташа стала аккуратно скалывать лед. Праву растопил печь, и как только в комнате немного потеплело, отовсюду закапало.
Когда они навели относительный порядок и вынесли на улицу постель, чтобы проветрить ее, зашел Ринтытегин.
– Гляжу, – сказал он, поздоровавшись, – дым идет. Думаю, не пожар ли? Столько времени труба не дымила. – Он огляделся, остановил взгляд на Наташе и вдруг хмуро сказал: – Когда придете регистрировать брак?
Наташа залилась краской.
Праву тоже смутился и пробормотал что-то нечленораздельное.
– Я уже заготовил бланк брачного свидетельства, – продолжал Ринтытегин. – Можете идти хоть сейчас.
– Пошли! – решительно сказал Праву. – Наташа, одевайся!
– Что ты, Праву, – совсем смешалась Наташа. – Так неожиданно…
– Нет, решение принято, – повторил Праву. – Идем!
Наташа покорно надела шубу, повязала платок.
По дороге в сельский Совет Ринтытегин, несмотря на мольбы Праву и Наташи не делать этого, завернул в правление и пригласил с собой всех, кто там находился.
– Что же вы молчали, друзья! – засуетилась Елизавета Андреевна. – Погодите, я сбегаю домой.
Бухгалтер Зубков снял пенсне, протер стекла и снова водрузил пенсне на нос, намереваясь как следует разглядеть жениха и невесту.
Процессия направилась в сельский Совет, Впереди шли Праву и Наташа, позади – Ринтытегин, Елизавета Андреевна, Геллерштейн, Зубков, Сергей Володькин с фотоаппаратом, работники колхозного правления. Шествие замыкал милиционер Гырголтагин.
Ринтытегин приготовил все необходимые документы.
– Какую желаете носить фамилию? – официально спросил он Наташу.
Наташа посмотрела на Праву.
– Праву! – ответил он за нее.
– Должна ответить сама Наташа, – строго сказал Ринтытегин.
– Я согласна, – прошептала Наташа.
– Хорошо. Так и запишем, – с удовлетворением кивнул Ринтытегин.
Он вручил молодоженам свидетельство о браке и напомнил Наташе:
– Не забудь сменить паспорт.
– Поздравляю, – Елизавета Андреевна расцеловала жениха и невесту, подала тяжелый сверток.
Бухгалтер Зубков надел на палец Наташе тонкое колечко с блестящим камешком и поцеловал ей руку.
Сергей Володькин прочитал сочиненные наскоро шуточные стихи, которые кончались словами:
Семья – это ячейка государства. Наш долг – ее хранить, оздоровлять.
Праву пригласил всех вечером к себе.
Ринтытегин попросил уточнить, к кому именно.
– Раз вы теперь муж и жена, то в силу жилищного кризиса в нашем поселке должны немедленно освободить одну комнату.
– Тогда приходите ко мне, – сказала Наташа.
Весь день прошел в хлопотах. Надо было приготовить угощение, купить вина. Когда Праву попросил в магазине водки и вина, продавщица заявила, что спиртные напитки продаются только в субботу и праздничные дни: постановление сельского Совета. Пришлось идти к Ринтытегину, брать разрешение.
Вечером собрались гости. Первыми пришли Елизавета Андреевна с мужем, приехавшим по делам в Торвагыргын. За ними появился бухгалтер Зубков в старомодном черном костюме, в белой рубашке и галстуке-бабочке.
Когда все уселись за стол, Ринтытегин провозгласил тост за новобрачных:
– Пусть их жизнь будет примером для всех семей. По дружбе, по количеству детей и нежности друг к другу…
За столом было оживленно. Со всех сторон кричали «горько».
Быстрее всех опьянели милиционер Гырголтагин и бухгалтер Зубков. Гырголтагин объяснялся в любви колхозному бухгалтеру:
– Другом моим будь! Ты же давно наш, советский меньшевик! Долой Временное правительство, да здравствует колхозный бухгалтер Зубков! – кричал он, поднимая стакан. – Горько!
А Елизавета Андреевна сокрушалась:
– Так неожиданно получилось… Можно было закатить такую свадьбу, чтобы на весь район было слышно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86