Он роздал два десятка яблок, что купил на платформе. Виктор знал уж, что родитель теперь, наверно, прочел письмо и что все кончено и решено накрепко, наглухо, что окончательно началось новое.
Виктор болтал с соседками, и сам не видел, как все в одну, в самую острую точку вел весь разговор.
- Вот базарчик и вот урядник, извольте видеть. Дон Кихот форменный, и все пьяно. Разве так можно? Это разве полиция?
- Да... что уж там полиция. Ему бы взяток только нахапать, о том только, небось, и думает, - и дама махнула рукой.
- А потому, что порядочные люди не хотят идти в полицию! Брезгают. Трудно-с.
- Да уж какой порядочный человек пойдет туда... Костя, - обратилась дама к мальчику, - дай я тебе очищу. - Дама вырвала у мальчика надкусанное яблоко.
Виктор перехватил у дамы яблоко и сам стал чистить перочинным ножичком - новенький, купил перед отъездом.
- А вот ошибка, ошибка, - говорил Виктор громко. - Именно всем хорошим людям надо идти в полицию. Мы все жалуемся, а сами ни с места. Поэтому и полиция плохая.
- Почему, говорите, полиция плохая? - ударил сверху хриплый голос; простолюдин из мастеровых прислонился у стойки в проходе и насмешливо глядел на Вавича.
Кто-то уж подсел на лавочку у окна, и сверху, через спинку, глядела с поднятой полки кудлатая голова с черными глазами.
- Разве у порядочного человека хватит совести людей в рыло бить, говорил мастеровой.
- Зачем, зачем же? - кипятился Виктор. Он встал.
- В таком деле без этого нельзя, - отрезал человек от окна.
- А охранять имущество? - говорил Виктор.
- Одна шайка с ворами, - забасил кудлатый с полки. Дамы недовольно оборачивались на новые голоса. Народ толпился около их отделения. Кто-то крикнул издали:
- Ты спросил его: а сам-то, спроси, не из крючков ли? Дама с мальчиком нахохлилась, встала, взяла зло мальчишку за руку и вышла, хлопнув дверью. В это время вошел контролер.
- Ваши билеты, господа!
- Приготовьте билеты, - вторил кондуктор и постукивал ключом о спинки сиденья.
Пассажиры затопали к своим местам.
Виктор, красный, запыхавшийся, жадно тянул папиросу, уж не спрашивал соседок. Остальную дорогу он все молчал. Дамы долго ворчали:
- Все сюда вдруг столклись, как будто скандал или зрелище. Прямо черт знает что.
Виктор не спал. Он вышел на площадку. Ночью поезд подкатил к светлому, шумному вокзалу. Виктор протиснулся в буфет и выпил подряд три рюмки. Обида и тоска, обида на весь вагон мутила Виктора. Он залез на полку, когда уже все улеглись, угомонились. Он ощупал в кармане письмо пристава: оно было заложено меж двумя картонками и перевязано бечевкой накрест. Груня перевязывала. И Вавич стал думать о Груне.
Утром Виктор, насупясь, оглядел вагон. Публика переменилась, ушли дамы. Не слышно было хриплого мастерового. Виктор заглянул к соседям. Человек с кудластым затылком возился с селедкой.
"Можно еще полежать", - решил Виктор, плотней увернулся в шинель и закурил папиросу. Тужился думать о Груне, но днем Груня не подступала близко.
"Скорей бы приехать", - думал Вавич и щупал в кармане жесткое письмо пристава к полицмейстеру.
"Но я им докажу, - думал Вавич про пассажиров, - они узнают, что может быть порядочный человек... даже сделаю что-нибудь необыкновенное. Подвиг. Спасу кого-нибудь, девочку какую-нибудь. Потом в газетах портрет и глава: "Полицейский-герой". Нет, лучше не портрет, а снимок. Я в полицейской форме и девочка рядом. Девочка улыбается, а я склонился и ее рукой придерживаю сзади. Все будут читать... "Ах, это, смотрите-ка, тот, что с нами ехал".
И Виктор смелей поглядывал на пассажиров.
Гулко застукали колеса, слышней засопел паровоз, потемнело в окнах, сразу стало заметно, что поезд вкатил в дом. Другими голосами, уличными, заговорили пассажиры и сперлись у дверей. Виктор оглядывал крытый вокзал. Закопченная стеклянная крыша - как потолок в паутине. Слышно было, как шумел за вокзалом город. Шумел совсем другим, своим голосом, и холодком лизнуло в груди у Виктора.
С высокого крыльца была видна площадь, сквер с чугунной узорной решеткой, и длинная прямая улица уходила вдаль, и все высокие каменные дома, с финтифлюшками на крышах.
И треск, дробный треск ровным шумом над городом, как будто что-то работало горячо и без устали, - дробный треск кованых пролеток по гранитной мостовой.
Виктор взял извозчика, и каменной трелью покатили под ним колеса.
Манна
ВИКТОРА испугал чужой город. Все люди здесь ему казались иностранцами. Он с почтением глядел на массивные дома, на глянцевые вывески. И все казалось, что люди какие-то важные, - как же тут ими на улице станешь командовать? Ему даже казалось, что и по-простому, по-русскому они не говорят. Даже удивился, когда в дешевеньких номерах швейцар ему сказал обыкновенным языком:
- Пожалуйте, есть свободные. Вам не из дорогих прикажете? - Оглядел Виктора и прибавил: - Подешевле?
От этого города Виктор как-то сразу запыхался и все делал впопыхах. Ждал, что непременно дело сорвется, и все спешил, чтоб уж дошло до того места, где будет стена, и - стоп.
Но ничего не срывалось: полицмейстер принял его с улыбочкой и благосклонно и тут же продиктовал Виктору прошение и похвалил почерк. На прощание подал руку и сказал:
- Можете не беспокоиться. Будете писать, поклонитесь. Наверное, наверное. Даже можете себе построить форменное платье. Успеха!.. Надеюсь.
- Рад стараться! - без звука шептал Виктор и не знал: пятиться к двери задом или повернуть по-военному, и боком пошел к двери.
На другой день он писал Груне телеграмму: "Заказал форму велел кланяться, целую..." Но и форма не успокоила Виктора - он не мог стоять на месте, пока, отдуваясь, лазал и приседал около него портной.
- Шаровары болгаркой прикажете?
- Получше, получше, - запыхавшись, шептал Виктор. Он совал задаток, и деньги как-то не считались, - слипались бумажки, и числа залеплялись и путались в уме.
Виктор бегал по улицам, спрашивал в кухмистерских обед, не доедал и бросался вон.
На улицах, чистых, выметенных, стояли на перекрестках городовые. Большие, важные, мордатые, усы серьезные, строгие. Шинели на всех новые, сапоги начищены. У всех начищены. Городовые, когда надо было повернуться, не вертели головой, а всем корпусом, не спеша, обращались. Важно козыряли офицерам, и то не каждому. Станет извозчик не на месте, городовой только коротенько свистнет - тррук - извозчика уж тряхнет на козлах. Хлестнул кнутом - и марш. На главной улице, на бойкой езде стоял околоточный. Околоточный был одет франтом - и верно: шаровары "болгаркой". Сильно уж в теле был околоточный. Виктор через мелькавшие экипажи смотрел, есть ли усмешка. Усмешка была, и лакированный ботфорт был выставлен вперед; спокойно и весело стоит околоточный, будто для своего удовольствия, а мимо так и снуют пролетки, дрожки, кареты, а его обходят, будто вода вкруг камня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80