Когда его мать приезжала в Бостон, Мартин всегда посещал мессу в храме Пресвятой Девы-победительницы на Изабель-стрит, поскольку от отеля «Ритц» до него можно дойти пешком за восемь минут. В то воскресное утро длинной недели Благодарения молодой Мартин тихонько выскользнул из спальни, где спал его товарищ по девятому классу Ариф Кома, не разбудив его. В гостиной их номера с двумя спальнями Мартин заметил, что дверь в спальню его матери не прикрыта. Мальчик увидел в этом показатель беспечности Веры. Он хотел прикрыть дверь перед тем, как выйти из номера и идти на мессу, но услышал, что его позвала мать.
— Это ты, Мартин? Иди поцелуй меня и пожелай доброго утра, — сказала Вера.
Мартин с готовностью подошел к ней, хотя испытывал ненависть при виде матери, лежащей в пахнувшем духами будуаре. К его удивлению, и мать и ее постель выглядели опрятно. У него сложилось впечатление, что она уже приняла ванну, почистила зубы и расчесала волосы. Простыни выглядели не как обычно, словно после кошмарных снов. Ночная рубашка Веры казалась такой милой, будто была надета на девушке. В вырезе просматривалась драматическая грудь актрисы, однако сейчас этот вырез не достигал огромных размеров, какие всегда нравились матери. Мартин осторожно поцеловал ее в щеку.
— Идешь в храм? — спросила его мать.
— Да, на мессу, — ответил Мартин.
— Ариф все еще спит? — поинтересовалась Вера.
— Да, думаю, что спит.
Имя соседа по комнате, произнесенное матерью, напомнило мальчику о неприятных ощущениях, испытанных им предыдущим вечером.
— Не думаю, что тебе следует спрашивать Арифа о таких… интимных вещах, — внезапно сказал Мартин.
— Интимных? Ты имеешь в виду сексуальных? Говоря по правде, Мартин, мальчик, вероятно, очень хочет поделиться с кем-нибудь своими впечатлениями об ужасном обрезании. Не будь таким ханжой! — упрекнула его Вера.
— Думаю, Ариф очень скрытный человек. А кроме того, мне кажется, он немного встревожен, — не согласился с ней Мартин.
Вера села в постели, проявляя заинтересованность.
— Он сексуально встревожен? Что заставляет тебя так думать? — спросила она сына.
В то время это не казалось ему предательством. Он думал, что рассказывает это матери, желая защитить Арифа.
— Он занимается онанизмом, — тихо сказал Мартин.
— О Боже! Ну и пусть делает это! Надеюсь, что ты тоже этим занимаешься! — воскликнула Вера.
Мартин не заглотнул наживку.
— Я имею в виду, что он мастурбирует очень много. Почти каждую ночь, — ответил Мартин.
— Бедный мальчик! Но ты говоришь так, будто его не одобряешь, Мартин, — заметила Вера.
— Думаю, это он делает сверх всякой нормы, — отозвался ее сын.
— Мне кажется, мальчикам твоего возраста мастурбация полезна для здоровья. Ты обсуждал проблему онанизма с отцом? — спросила его Вера.
«Обсуждал»? Это было совсем не то слово. Мартин слушал, как Дэнни говорил и говорил в одобрительном тоне о всех желаниях, которые, как ему казалось, должен испытывать Мартин. О том, что все они совершенно естественны. Вот о чем говорил Дэнни.
— Да, папа считает, что мастурбация… естественна, — сказал Мартин матери.
— Ну, вот видишь. Тебе понятно? Если даже такой святой человек, как твой отец, говорит, что это естественно, тогда мы все должны попробовать позаниматься онанизмом, — саркастическим тоном сказала Вера.
— Я опоздаю к мессе, — произнес Мартин.
— Тогда беги, — ответила мать.
Мартин собирался закрыть дверь в спальню, когда мать послала вдогонку ему последний выстрел.
— Говоря между нами, дорогой, думаю, что мастурбация гораздо полезней для тебя, чем месса. И, пожалуйста, оставь дверь открытой. Мне так нравится, — сказала мать.
Мальчик помнил, что взял ключ от номера на случай, если Ариф все еще будет спать, когда он вернется с мессы, а его мать в этот момент будет мыться в ванной или говорить по телефону.
Когда месса закончилась, он немного задержался, чтобы посмотреть в витринах магазина «Брукс бразерс» выставку мужских костюмов. На манекенах появились галстуки с изображением новогодней елочки. Мартина поразила гладкость их кожи. Манекены напомнили ему о прекрасной коже Арифа и он заторопился в отель «Ритц». Открывая дверь номера, Мартин порадовался, что взял с собой ключ, и подумал, что мать говорит по телефону. Разговор был односторонний, поскольку говорила только Вера. До него не сразу дошел ужасный смысл ее слов.
— Я хочу заставить тебя кончить опять. Точно знаю, что ты сможешь кончить. Я чувствую это. Ты сейчас быстро кончишь, правда? Кончишь? — говорила его мать.
Дверь в ее спальню все еще была приоткрыта — немного сильнее, чем всегда нравилось Вере. Мартин Миллс смог увидеть ее голую спину, бедра и разлом красивого зада. Мать ехала верхом на Арифе Коме, который молча лежал под ней. Мартин обрадовался, что не смог увидеть лица товарища по комнате.
Очень тихо он выскользнул из номера, пока мать продолжала требовать, чтобы Ариф кончил. Возвращаясь на Изабель-стрит, Мартин раздумывал, не послужила ли тайная склонность Арифа к мастурбации, о чем он рассказал, тем толчком, который вдохновил мать? Вероятно, мамаша прикинула, как удовлетворить Кому, а история о мастурбации придала ей большую энергию.
Как истукан, сидел Мартин Миллс в храме Пресвятой Девы-победительницы, как он сидел теперь, ожидая мессы в храме Святого Игнатия. Брат Габриэль очень за него переживал. Его настораживала молитва поздней ночью: «Я закажу индюшку, я закажу индюшку», а кроме того уже после завершения мессы миссионер стал коленями на подставку для коленопреклонения, будто ожидал следующей мессы. Именно так он и сделал в Храме Пресвятой Девы-победительницы на улице Изабель-стрит — остался ждать второй мессы, как будто одной мессы ему оказалось недостаточно.
Брата Габриэля также заботили кровавые пятна на опухших кулаках миссионера. Старик не мог ничего знать о носе Мартина, поскольку рана закрылась, на ноздре осталась небольшая засохшая корочка крови. Однако брат Габриэль думал о кровавых носках, которые Мартин Миллс сжимал в руках. Кровь уже засохла между костяшками пальцев и под ногтями. Старик боялся, что кровь капает из ладоней нового миссионера. Это как раз то, подумал брат Габриэль, что требуется для юбилея миссии. Им только не доставало стигматов!
Позднее, когда Мартин пошел утром на занятия, он, как говорят, встал на свои рельсы: живо общался с учащимися, почтительно обращался к преподавателям, хотя имел гораздо больше педагогической практики, чем многие работавшие в колледже Святого Игнатия. Наблюдая за общением схоластика с учениками и преподавателями, отец-ректор отказался от своих прежних опасений, будто американец может быть сумасшедшим фанатиком. А отец Сесил нашел, что Мартин Миллс просто обаятелен и предан своему делу, как он и предполагал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223
— Это ты, Мартин? Иди поцелуй меня и пожелай доброго утра, — сказала Вера.
Мартин с готовностью подошел к ней, хотя испытывал ненависть при виде матери, лежащей в пахнувшем духами будуаре. К его удивлению, и мать и ее постель выглядели опрятно. У него сложилось впечатление, что она уже приняла ванну, почистила зубы и расчесала волосы. Простыни выглядели не как обычно, словно после кошмарных снов. Ночная рубашка Веры казалась такой милой, будто была надета на девушке. В вырезе просматривалась драматическая грудь актрисы, однако сейчас этот вырез не достигал огромных размеров, какие всегда нравились матери. Мартин осторожно поцеловал ее в щеку.
— Идешь в храм? — спросила его мать.
— Да, на мессу, — ответил Мартин.
— Ариф все еще спит? — поинтересовалась Вера.
— Да, думаю, что спит.
Имя соседа по комнате, произнесенное матерью, напомнило мальчику о неприятных ощущениях, испытанных им предыдущим вечером.
— Не думаю, что тебе следует спрашивать Арифа о таких… интимных вещах, — внезапно сказал Мартин.
— Интимных? Ты имеешь в виду сексуальных? Говоря по правде, Мартин, мальчик, вероятно, очень хочет поделиться с кем-нибудь своими впечатлениями об ужасном обрезании. Не будь таким ханжой! — упрекнула его Вера.
— Думаю, Ариф очень скрытный человек. А кроме того, мне кажется, он немного встревожен, — не согласился с ней Мартин.
Вера села в постели, проявляя заинтересованность.
— Он сексуально встревожен? Что заставляет тебя так думать? — спросила она сына.
В то время это не казалось ему предательством. Он думал, что рассказывает это матери, желая защитить Арифа.
— Он занимается онанизмом, — тихо сказал Мартин.
— О Боже! Ну и пусть делает это! Надеюсь, что ты тоже этим занимаешься! — воскликнула Вера.
Мартин не заглотнул наживку.
— Я имею в виду, что он мастурбирует очень много. Почти каждую ночь, — ответил Мартин.
— Бедный мальчик! Но ты говоришь так, будто его не одобряешь, Мартин, — заметила Вера.
— Думаю, это он делает сверх всякой нормы, — отозвался ее сын.
— Мне кажется, мальчикам твоего возраста мастурбация полезна для здоровья. Ты обсуждал проблему онанизма с отцом? — спросила его Вера.
«Обсуждал»? Это было совсем не то слово. Мартин слушал, как Дэнни говорил и говорил в одобрительном тоне о всех желаниях, которые, как ему казалось, должен испытывать Мартин. О том, что все они совершенно естественны. Вот о чем говорил Дэнни.
— Да, папа считает, что мастурбация… естественна, — сказал Мартин матери.
— Ну, вот видишь. Тебе понятно? Если даже такой святой человек, как твой отец, говорит, что это естественно, тогда мы все должны попробовать позаниматься онанизмом, — саркастическим тоном сказала Вера.
— Я опоздаю к мессе, — произнес Мартин.
— Тогда беги, — ответила мать.
Мартин собирался закрыть дверь в спальню, когда мать послала вдогонку ему последний выстрел.
— Говоря между нами, дорогой, думаю, что мастурбация гораздо полезней для тебя, чем месса. И, пожалуйста, оставь дверь открытой. Мне так нравится, — сказала мать.
Мальчик помнил, что взял ключ от номера на случай, если Ариф все еще будет спать, когда он вернется с мессы, а его мать в этот момент будет мыться в ванной или говорить по телефону.
Когда месса закончилась, он немного задержался, чтобы посмотреть в витринах магазина «Брукс бразерс» выставку мужских костюмов. На манекенах появились галстуки с изображением новогодней елочки. Мартина поразила гладкость их кожи. Манекены напомнили ему о прекрасной коже Арифа и он заторопился в отель «Ритц». Открывая дверь номера, Мартин порадовался, что взял с собой ключ, и подумал, что мать говорит по телефону. Разговор был односторонний, поскольку говорила только Вера. До него не сразу дошел ужасный смысл ее слов.
— Я хочу заставить тебя кончить опять. Точно знаю, что ты сможешь кончить. Я чувствую это. Ты сейчас быстро кончишь, правда? Кончишь? — говорила его мать.
Дверь в ее спальню все еще была приоткрыта — немного сильнее, чем всегда нравилось Вере. Мартин Миллс смог увидеть ее голую спину, бедра и разлом красивого зада. Мать ехала верхом на Арифе Коме, который молча лежал под ней. Мартин обрадовался, что не смог увидеть лица товарища по комнате.
Очень тихо он выскользнул из номера, пока мать продолжала требовать, чтобы Ариф кончил. Возвращаясь на Изабель-стрит, Мартин раздумывал, не послужила ли тайная склонность Арифа к мастурбации, о чем он рассказал, тем толчком, который вдохновил мать? Вероятно, мамаша прикинула, как удовлетворить Кому, а история о мастурбации придала ей большую энергию.
Как истукан, сидел Мартин Миллс в храме Пресвятой Девы-победительницы, как он сидел теперь, ожидая мессы в храме Святого Игнатия. Брат Габриэль очень за него переживал. Его настораживала молитва поздней ночью: «Я закажу индюшку, я закажу индюшку», а кроме того уже после завершения мессы миссионер стал коленями на подставку для коленопреклонения, будто ожидал следующей мессы. Именно так он и сделал в Храме Пресвятой Девы-победительницы на улице Изабель-стрит — остался ждать второй мессы, как будто одной мессы ему оказалось недостаточно.
Брата Габриэля также заботили кровавые пятна на опухших кулаках миссионера. Старик не мог ничего знать о носе Мартина, поскольку рана закрылась, на ноздре осталась небольшая засохшая корочка крови. Однако брат Габриэль думал о кровавых носках, которые Мартин Миллс сжимал в руках. Кровь уже засохла между костяшками пальцев и под ногтями. Старик боялся, что кровь капает из ладоней нового миссионера. Это как раз то, подумал брат Габриэль, что требуется для юбилея миссии. Им только не доставало стигматов!
Позднее, когда Мартин пошел утром на занятия, он, как говорят, встал на свои рельсы: живо общался с учащимися, почтительно обращался к преподавателям, хотя имел гораздо больше педагогической практики, чем многие работавшие в колледже Святого Игнатия. Наблюдая за общением схоластика с учениками и преподавателями, отец-ректор отказался от своих прежних опасений, будто американец может быть сумасшедшим фанатиком. А отец Сесил нашел, что Мартин Миллс просто обаятелен и предан своему делу, как он и предполагал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223