Промаявшись всю ночь, перед самым рассветом каждый из них принял решение. Герцог решил переждать несколько дней, прежде чем говорить с хирургом о своих намерениях. И тотчас заснул. Мадонна Марави решила перейти в наступление сразу, в этот же самый день. С этой целью она решила надеть такое платье, которое не сможет остаться незамеченным. И в предрассветный час она стояла на коленях перед большим сундуком и вынимала из него свои самые лучшие наряды.
В тот же самый день маркиза выбрала один из залов замка, не самый большой, но тем не менее просторный, и приказала нарисовать на полу черно-белую шахматную доску. Это был небольшой квадратный зал, окна которого выходили во двор. В углублениях стены между окнами стояли деревянные скамьи, покрытые мягкими подушками, на которых маркиза любила сидеть, читая, или вышивая, или болтая со своими дамами в закатные часы, ибо окна выходили на запад. Именно в этом зале незадолго до ужина появилась донна Марави в наряде, выбранном ею для начала военных действий. Это было атласное платье вишнево-красного цвета, отороченное по вырезу и по широким открытым рукавам белоснежным мехом горностая. Тем же мехом был отделан и подол платья, слегка приподнятый спереди, чтобы были видны туфельки из той же ткани, что и платье, и сами ножки, открытые почти до щиколоток. Сзади платье заканчивалось длинным шлейфом. Красный цвет платья полыхал в ее рыжих волосах, оттеняя страстным румянцем белизну шеи и груди, которая была хорошо видна в вырезе платья.
Когда донна Марави, подобная языку пламени, вошла в зал, герцог, игравший в этот момент в шахматы с аббатом Мистралем и как раз пытавшийся передвинуть коня из черного дерева по черному полю, уронил его и тут же о него споткнулся. Аббат Мистраль слегка сощурил серые глаза, чтобы получше рассмотреть огненную даму. Со стороны группы аббатов послышался восхищенный вздох – это был аббат Леонцио, известный в замке своей склонностью к дамам без различия сословия. Мессер Гоффредо да Салерно слегка поклонился молодой женщине и улыбнулся.
Когда настало время идти к столу, донна Марави ловко вступила в разговор с мессером Гоффредо о красотах Салерно и Салернского залива, которые ей были хорошо известны, ибо родилась она при Анжуйском дворе Неаполя. Ей удалось подойти к столу вместе с ученым и сесть рядом с ним. Всякому известно, как много значит место за столом в любовных делах. Донна Марави казалась веселее всех за столом.
На следующий день у нее начался насморк. Но сильно бы ошибся тот, кто посчитал бы, что донну Марави расстроили головная боль и приступы кашля. Она надела черное бархатное платье, сильно облегающее сверху и расширяющееся от бедер. Она аккуратно выбелила щеки, завязала волосы в низкий узел на затылке и напустила на себя вид несчастный и страдающий. Нам никогда не узнать, что она говорила мессеру Гоффредо, сидя рядом с ним на короткой скамье в оконной нише. Возможно, она говорила о своей болезни. Мессер Гоффредо выслушивал ее с внимательным и сочувствующим видом и, кажется, хотя это может быть и ошибочным впечатлением, с некоторым изумлением. Однако было совершенно очевидно, что мессер Гоффредо все больше подвигается по короткой скамье и все с большим беспокойством смотрит на пол.
Несколько дней спустя донна Марави разболелась еще больше.
– Ваша болезнь усиливается, Марави, – сказала маркиза, завидя, как ее дама входит во все тот же шахматный зал, где в тот момент никого не было, кроме самой маркизы, с вышивкой в руках сидевшей у окна. Всем известно, что насморк – это болезнь души, а душа донны Марави в этот момент была сильно больна. Об этом ясно говорили ее покрасневшие и слегка припухшие глаза, растрескавшиеся губы и небрежная прическа. Битва за мессера Гоффредо была проиграна. Когда маэстро осознал тонкие намерения дамы, а это случилось весьма скоро, он стал избегать ее, в том числе и потому, что был очень озабочен проблемой герцога Франкино, который открыл ему наконец-то потаенные чаяния.
– Нельзя заставить человека полюбить себя, – спокойно говорила маркиза. – Он или любит, или нет. Это как солнце: или оно есть, или его нет, и тогда облачно.
– Но от него не так-то много и требуется, – упрямилась дама, – что ему стоит? Нам было бы так хорошо… и никто бы не раскаялся, я в этом уверена. А он что делает? Бегает от меня, как будто боится.
Она вытирала глаза и носик премиленьким вышитым платочком.
– Вот, посмотрите, мадонна, – сказала донна Марави, распахнув окно и высунувшись наружу, – вот он прогуливается с аббатами. Он меня так презирает, что предпочитает мне общество этих…
Маркиза выглянула из окна и спросила:
– Марави, вы уверены, что это он?
Марави не ответила и в порыве ярости, схватив шахматную ладью, швырнула ее из окна. Человек, в которого она попала, упал и остался неподвижен. В этот момент в дверях раздался голос мессера Гоффредо, обращавшегося к герцогу:
– Конечно, у нас есть сложности, монсиньор. Здесь нет обезьян.
– А медведи, разве нам не подойдет кишечник медведя?
Пока герцог возражал, донна Марави резко обернулась, и у нее перехватило дыхание.
– Вы ошиблись, донна Марави, – говорила тем временем маркиза, выглядывая в окно. – Если зрение меня не обманывает, вы попали в аббата Фосколо.
На следующий день нового траура, который таким жестоким образом продолжал череду несчастий, поразивших замок, маркиза сидела с дамой у того же самого окна и говорила ей:
– Видите ли, Марави, любовь это отношение, а не обладание. Взаимными и свободными отношениями нельзя повелевать. Вы не можете рассчитывать на то, что они будут долгими: они могут длиться вечно, а могут кончиться в один миг. Настоящая любовь – это свобода для обеих сторон. Обладание может длиться всю жизнь, но тогда один из двух – раб.
И после паузы добавила:
– Видите следы, которые теряются в долине? Это следы того, кто ушел. Но он мог бы и вернуться. Если он вернется, значит, он этого хочет.
В этот момент маркиза взяла из корзины с фруктами кисть очень сладкого, слегка увядшего винограда и начала щипать его, протягивая ягодки и донне Марави. Пока та, вытирая слезы, неуверенно протягивала руку к сладкому, примчался Чико и быстро, как маленький мышонок, принялся щипать с большой, сочной кисти самые сладкие и самые сочные ягоды. Для этого он забрался на колени к маркизе. Миро, взглянув на это одним глазом, задремал. Виноград кошкам никогда не нравился.
МЕССЕР ФАВОНИО
А потом подул зефир, который в своем веселом весеннем буйстве ломает суровый лед и пробуждает зверей от зимней спячки – они, как неразумные детеныши, выходят из нор навстречу солнцу.
Зефир задул нежданно-негаданно. Март начинался туманами и заморозками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29