А зимнее январское небо так же сладостно прекрасно, как и в мае.
– Я много слышала о том, что ваш город удивительно красив, – мягко сказала маркиза.
– Даже прекраснее, чем вы можете вообразить, донна. Каждый день и час мое сердце разрывается от тоски, когда я вспоминаю о бело-мраморных дворцах, что отражаются в воде каналов, о потайных улочках, где каждый камень – драгоценная скульптура, высеченная умелой рукой в далекой древности, о гордых парусниках, пришедших с Востока с богатыми товарами.
– Но почему же тогда, синьор, вы оставили эту сказочную землю и появились у нас в горах? – вступил в разговор Венафро.
– Ах, как грустно мне мысленно обращаться к печальной судьбе, которая была уготована моей родине. Мог ли я оставить богатство и услады сердца, мой дворец и общество милых друзей без важных причин? Таких серьезных, что мне больно даже думать о них. Но вы приняли меня так радушно, меня, бедного изгнанника моей несчастной родины, вынужденного жить продажей мелочей, украшений и экзотических духов, подобно бедному бродячему торговцу, меня – одного из самых богатых людей Венеции. Я расскажу вам господа, какое величайшее несчастье свалилось на мой город. Оно так напугало его жителей, что теперь каждый с подозрением смотрит даже на собственных друзей.
Он сделал большой глоток из предложенного ему кубка с вином, вздохнул и продолжил:
– Знайте, господа, что страшная, доселе невиданная чума поразила город и его обитателей; страшная чума, которая всех напугала и которой знающие люди дали прежде неизвестное имя.
– Какое имя, синьор? – спросил мессер Готтфредо, который очень заинтересовался последними словами купца.
– Она называется омфалопатия.
– Омфалопатия? – переспросил мессер Гоффредо.
– Да, синьор. Это болезнь поражает пупок.
Все переглянулись в изумлении.
– Она поражает его, высушивает, и он отпадает, как осенний лист, и живот несчастного становится гладким, как если бы мать никогда не рожала его.
По залу пробежал шепот.
– Это таинственная болезнь, синьоры, ее происхождение неизвестно, равно как и неизвестно, как она передается. Известно только, что распространяется она, увы, с огромной скоростью. Мы с моими слугами оказались в числе немногих, кому удалось спастись. Все началось в тот день, когда прекрасная графиня Мариола решила лечь с супругом. Эта прекрасная женщина ничего не заметила, ни раздеваясь, ни оглядывая себя по своему обыкновению в зеркале, чтобы убедиться, что на прекрасной груди ее и шее не появилось ни морщин, ни складочек. Напасть эта, впрочем, уже бессильна с тех пор, как я начал возить с Востока мазь с волшебными свойствами, которую получают из гениталий бобра. Эта мазь очень дорогая и редкая, хотя мне неизменно жалко этих изящных невинных зверьков, которые живут остаток дней оскопленными, не предаваясь больше любовным играм. Но чего не сделаешь ради сохранения женской красоты? Мазь эта, клянусь вам, уничтожает даже малейшие следы морщин. Прекрасная графиня ожидала на брачном ложе достойной награды своему благочестию, но именно на брачном ложе крепкий супруг обнаружил те ужасные изменения. Там, где он надеялся найти чудный знак, столь любимый царем Соломоном, он не почувствовал ничего, кроме гладко натянутой кожи. Сначала он подумал, что ошибся, и продолжал шарить дрожащей рукой в полной тишине. Потом он уселся на постели, взял в руки светильник, поднес его к чреву жены и онемел от изумления. От его взгляда поднялась и маркиза, думая, что увидит морщинку или пятнышко, но и сама онемела от ужаса, заметив, что ее живот стал абсолютно гладким. Она долго горько плакала, но под давлением супруга пригласила на другой день самого известного в Венеции врача, которого еще до осмотра заставила поклясться, что он никому не откроет ужасной тайны. Но наука не смогла найти панацею и вылечить прекрасную графиню, возвратив ей ее прекрасный живот. Ее печаль усугубило то обстоятельство, что на следующий день во время прогулки по Венеции графиня, как ей казалось, ловила на себе косые или жалостливые взгляды всех людей, что встречались ей по пути. Но если хирург и проболтался, презрев клятву, он тут же был сурово за это наказан, ибо, раздеваясь как-то вечером, обнаружил, что на землю упал как будто темный сухой листочек. Он в ужасе взглянул на себя в зеркало – его пупок тоже умер. Так стало ясно, что болезнь очень заразна. Вскоре город был весь заражен. Стыдясь, никто не говорил об этом вслух, но по мрачным или же, наоборот, фальшиво-веселым лицам было ясно видно, какое великое несчастье случилось. Женщины, веселые и прекрасные во всякое другое время, вдруг стали необычайно стыдливы и ложились с возлюбленным только полностью одетые, как будто шли в церковь. Никто не искал любви: мужчины и женщины или боялись заразиться, или боялись обнаружить предательски гладкий живот, без того сладостного знака, что оставил Господень палец на теле первого человека, когда поднимал его в виде еще не одушевленной глины, чтобы высушить на солнце. Кто-то успел вовремя сбежать. Мне удалось избежать заражения, поскольку я был на Кипре со своими домочадцами, так как покупал там жемчуг.
Купец погрузился в печаль и замолчал.
– Но, кроме высыхания пупка, эта болезнь не приносит других последствий? – спросил мессер Гоффредо.
– Совершенно никаких, мессер. Но разве мало, по-вашему, лишиться этого знака? Вы бы хотели жить, донна, – обратился он к маркизе, – лишившись пупка?
– Думаю, да, – задумчиво ответила маркиза. – Это все же лучше, чем умереть.
Однако несчастье, приключившееся с венецианцами, не шло у обитателей замка из головы, и даже за обедом они продолжали обсуждать необычную болезнь.
– Маркиза, – сказал купец, чтобы положить конец этим чересчур мрачным разговорам, – не хотите ли взглянуть на одну редкостную вещицу? Я привез ее из Китая, и ее можно считать образчиком колдовского искусства.
Он достал из кармана очень странные очки с очень прозрачными и очень толстыми стеклами, вырезанными на манер алмазов.
– Эти очки, – сказал он, держа их двумя пальцами, – обладают удивительным свойством – они умножают все, на что ты смотришь, на девять. Я вижу вас девять раз, – сказал он, глядя сквозь очки на маркизу, – и вы тоже увидите меня девять раз. Можно увидеть в спокойном небе девять лун и девять раз подряд испытать редкую радость. Любящий девять раз увидит любимое лицо, даже если и целовал его только один раз. Хотите попробовать? – Он протянул красавице таинственные очки.
Маркиза с сомнением протянула руку, посмотрела вовнутрь и увидела девять улыбающихся купцов, и на что бы она ни посмотрела, всего становилось девять. Все захотели попробовать, и увиденное для всех явилось большой неожиданностью, все смотрели на разные предметы или на горячо любимые лица.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
– Я много слышала о том, что ваш город удивительно красив, – мягко сказала маркиза.
– Даже прекраснее, чем вы можете вообразить, донна. Каждый день и час мое сердце разрывается от тоски, когда я вспоминаю о бело-мраморных дворцах, что отражаются в воде каналов, о потайных улочках, где каждый камень – драгоценная скульптура, высеченная умелой рукой в далекой древности, о гордых парусниках, пришедших с Востока с богатыми товарами.
– Но почему же тогда, синьор, вы оставили эту сказочную землю и появились у нас в горах? – вступил в разговор Венафро.
– Ах, как грустно мне мысленно обращаться к печальной судьбе, которая была уготована моей родине. Мог ли я оставить богатство и услады сердца, мой дворец и общество милых друзей без важных причин? Таких серьезных, что мне больно даже думать о них. Но вы приняли меня так радушно, меня, бедного изгнанника моей несчастной родины, вынужденного жить продажей мелочей, украшений и экзотических духов, подобно бедному бродячему торговцу, меня – одного из самых богатых людей Венеции. Я расскажу вам господа, какое величайшее несчастье свалилось на мой город. Оно так напугало его жителей, что теперь каждый с подозрением смотрит даже на собственных друзей.
Он сделал большой глоток из предложенного ему кубка с вином, вздохнул и продолжил:
– Знайте, господа, что страшная, доселе невиданная чума поразила город и его обитателей; страшная чума, которая всех напугала и которой знающие люди дали прежде неизвестное имя.
– Какое имя, синьор? – спросил мессер Готтфредо, который очень заинтересовался последними словами купца.
– Она называется омфалопатия.
– Омфалопатия? – переспросил мессер Гоффредо.
– Да, синьор. Это болезнь поражает пупок.
Все переглянулись в изумлении.
– Она поражает его, высушивает, и он отпадает, как осенний лист, и живот несчастного становится гладким, как если бы мать никогда не рожала его.
По залу пробежал шепот.
– Это таинственная болезнь, синьоры, ее происхождение неизвестно, равно как и неизвестно, как она передается. Известно только, что распространяется она, увы, с огромной скоростью. Мы с моими слугами оказались в числе немногих, кому удалось спастись. Все началось в тот день, когда прекрасная графиня Мариола решила лечь с супругом. Эта прекрасная женщина ничего не заметила, ни раздеваясь, ни оглядывая себя по своему обыкновению в зеркале, чтобы убедиться, что на прекрасной груди ее и шее не появилось ни морщин, ни складочек. Напасть эта, впрочем, уже бессильна с тех пор, как я начал возить с Востока мазь с волшебными свойствами, которую получают из гениталий бобра. Эта мазь очень дорогая и редкая, хотя мне неизменно жалко этих изящных невинных зверьков, которые живут остаток дней оскопленными, не предаваясь больше любовным играм. Но чего не сделаешь ради сохранения женской красоты? Мазь эта, клянусь вам, уничтожает даже малейшие следы морщин. Прекрасная графиня ожидала на брачном ложе достойной награды своему благочестию, но именно на брачном ложе крепкий супруг обнаружил те ужасные изменения. Там, где он надеялся найти чудный знак, столь любимый царем Соломоном, он не почувствовал ничего, кроме гладко натянутой кожи. Сначала он подумал, что ошибся, и продолжал шарить дрожащей рукой в полной тишине. Потом он уселся на постели, взял в руки светильник, поднес его к чреву жены и онемел от изумления. От его взгляда поднялась и маркиза, думая, что увидит морщинку или пятнышко, но и сама онемела от ужаса, заметив, что ее живот стал абсолютно гладким. Она долго горько плакала, но под давлением супруга пригласила на другой день самого известного в Венеции врача, которого еще до осмотра заставила поклясться, что он никому не откроет ужасной тайны. Но наука не смогла найти панацею и вылечить прекрасную графиню, возвратив ей ее прекрасный живот. Ее печаль усугубило то обстоятельство, что на следующий день во время прогулки по Венеции графиня, как ей казалось, ловила на себе косые или жалостливые взгляды всех людей, что встречались ей по пути. Но если хирург и проболтался, презрев клятву, он тут же был сурово за это наказан, ибо, раздеваясь как-то вечером, обнаружил, что на землю упал как будто темный сухой листочек. Он в ужасе взглянул на себя в зеркало – его пупок тоже умер. Так стало ясно, что болезнь очень заразна. Вскоре город был весь заражен. Стыдясь, никто не говорил об этом вслух, но по мрачным или же, наоборот, фальшиво-веселым лицам было ясно видно, какое великое несчастье случилось. Женщины, веселые и прекрасные во всякое другое время, вдруг стали необычайно стыдливы и ложились с возлюбленным только полностью одетые, как будто шли в церковь. Никто не искал любви: мужчины и женщины или боялись заразиться, или боялись обнаружить предательски гладкий живот, без того сладостного знака, что оставил Господень палец на теле первого человека, когда поднимал его в виде еще не одушевленной глины, чтобы высушить на солнце. Кто-то успел вовремя сбежать. Мне удалось избежать заражения, поскольку я был на Кипре со своими домочадцами, так как покупал там жемчуг.
Купец погрузился в печаль и замолчал.
– Но, кроме высыхания пупка, эта болезнь не приносит других последствий? – спросил мессер Гоффредо.
– Совершенно никаких, мессер. Но разве мало, по-вашему, лишиться этого знака? Вы бы хотели жить, донна, – обратился он к маркизе, – лишившись пупка?
– Думаю, да, – задумчиво ответила маркиза. – Это все же лучше, чем умереть.
Однако несчастье, приключившееся с венецианцами, не шло у обитателей замка из головы, и даже за обедом они продолжали обсуждать необычную болезнь.
– Маркиза, – сказал купец, чтобы положить конец этим чересчур мрачным разговорам, – не хотите ли взглянуть на одну редкостную вещицу? Я привез ее из Китая, и ее можно считать образчиком колдовского искусства.
Он достал из кармана очень странные очки с очень прозрачными и очень толстыми стеклами, вырезанными на манер алмазов.
– Эти очки, – сказал он, держа их двумя пальцами, – обладают удивительным свойством – они умножают все, на что ты смотришь, на девять. Я вижу вас девять раз, – сказал он, глядя сквозь очки на маркизу, – и вы тоже увидите меня девять раз. Можно увидеть в спокойном небе девять лун и девять раз подряд испытать редкую радость. Любящий девять раз увидит любимое лицо, даже если и целовал его только один раз. Хотите попробовать? – Он протянул красавице таинственные очки.
Маркиза с сомнением протянула руку, посмотрела вовнутрь и увидела девять улыбающихся купцов, и на что бы она ни посмотрела, всего становилось девять. Все захотели попробовать, и увиденное для всех явилось большой неожиданностью, все смотрели на разные предметы или на горячо любимые лица.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29