И потом, – продолжил он смягчившимся голосом, – даже когда машины полезны, то, чтобы сделать их, требуется затратить гораздо больше человеческого труда и усердия, чем сэкономят те, кто ими затем будет пользоваться. Но машины подобны сиренам, что завлекают человечество, делая людей своими рабами. Наступит день, когда люди будут трудиться так же напряженно, как и в наши дни, а может, еще и больше, чтобы произвести механизмы, призванные облегчить им ходьбу, вспашку полей, да что бы то ни было. Настанет день, когда простолюдины вместо того, чтобы вставать чуть свет и идти в поле, несмотря на дождь и туман, – настанет день, хотя он еще и далек, когда они отправятся в дождь и туман, дабы встать в длинную и медленно продвигающуюся очередь в необъятные мастерские, где будут строиться машины, которые избавят их от необходимости ходить пешком.
– И не будет больше непосильного труда?
– Он будет таким же, ибо нужно будет завинчивать болты, ковать железо и осваивать сотни других профессий.
– Но к чему тогда строить машины? Ведь можно спокойно продолжать ходить пешком?
На этот раз мессер да Мораццоне широко улыбнулся.
– Машина это как колдовство: в сущности, без него можно обойтись. Однако же оно оказывается нужнее хлеба и, по меньшей мере, нужно как воздух, который мы вдыхаем. Но пройдет еще очень много времени, не беспокойтесь, монсиньор.
Продолжая разглагольствовать, он достал из повозки своего рода большую корзину, поставленную на железную раму.
– Это пружинные сани, монсиньор. Предназначены для тех, кто не любит ездить верхом, когда много снега, и не может также ходить пешком. Вы садитесь в сани и едете вниз по склону. Механизм сконструирован таким образом, что пружина сама закручивается во время спуска и набирает силу, достаточную, чтобы толкать сани на подъеме. Таким образом, с помощью пружины они преодолевают подъемы, а на последующих спусках набирают силу для новых подъемов.
Здесь изобретатель замолчал, а Венафро между тем раздумывал о санях, перебирая в мозгу мысли.
– Сколько вы хотите за них, мессер?
– Двадцать французских эскудо, – осмелел изобретатель.
Он получил десять и, довольный, удалился.
В этот вечер Венафро подарил сани аббату Невозо, думая о том, как аббат ненавидел бродить по снегу и как ему не нравилось ездить верхом теперь, когда его бедный, несчастный ослик пал в пути. Невозо решил опробовать сани завтра же, не слушая предостережений Венафро о том, что изобретатель уехал, а механизм, по его мнению, мог оказаться и неисправным. Невозо отправился на санях вниз по склону в сторону реки, удачно пересек несколько холмов, а потом волей Божией свалился в ручей, который протекал по дну долины.
Венафро долго пришлось идти вдоль реки, чтобы найти остатки саней, заляпанных грязью и застрявших в жестком хворосте. Аббата нашли довольно близко. Мертвого, разумеется.
ПОХОРОНЫ
Похороны аббата Невозо были достойны как покойного, так и тех, кто его оплакивал. Донна Бьянка и ее дамы, чтобы проводить аббата в последний путь, оделись во все белое – цвет, который при большом желании можно счесть траурным, кроме этого, он хорошо гармонировал с молчаливой белизной долины, заваленной снегом. В день похорон снег не падал, но само небо было белым, как заснеженная долина; процессия, образованная камеристками, могла бы сливаться с окружающим пейзажем, если бы не причудливость их нарядов. Маркиза возглавляла кортеж верхом на своем белом Иппомеле, в мантии из белоснежных лисиц, настолько длинной, что она покрывала даже часть коня. С полей огромной белой шляпы спускалась белоснежная вуаль, полностью скрывавшая пряди черных волос.
Пастухи и крестьяне стояли вдоль всего пути их следования, счастливые возможностью полюбоваться зрелищем, которое так редко выпадало на их долю. Процессия дам была выше всяких похвал, за ней следовал кортеж аббатов, которых осталось десять из двенадцати, шествие замыкали вельможи, герцог и Венафро, оба одетые в черное, паж Ирцио, слуги и оруженосцы. Все не отрываясь смотрели на кавалькаду до тех пор, пока она не скрылась за воротами замка. Долина снова опустела. Остался только вытоптанный снег и многочисленные следы лошадиных копыт, от которых шел пар.
Как только позади кортежа поднялся разводной мост, два мира, вступившие в минутный контакт, снова разделились: за стенами замка остались холод, тяжкий труд и нужда, на место молчаливого изумления заступила молчаливая злоба, а призрачное восхищение угасло вслед за коротким осенним днем. Осень сменилась зимой.
В замке зажгли все светильники, и каждый выдумывал свой способ прогнать скуку: кто играл в шашки, кто в шахматы, пели песни и болтали.
– Мне говорили, – сообщила маркиза, – что один французский мастер вырезал самые красивые шахматы из всех, что когда-либо существовали. Он вырезал их из черного и розового дерева почти в человеческий рост высотой, и играют ими или в саду, или на террасе, или в самой большой зале замка.
– Хорошо бы нам, мадонна, приобрести такие шахматы, – сказал герцог, – мы играли бы ими, воображая их людьми. Нам бы следовало, – сказал он, обращаясь к Венафро, – как только по дорогам можно будет проехать верховому, отправиться искать эти шахматы, где бы они ни были, пусть даже во Франции.
– А я слыхала, – вступила в беседу донна Марави, – что в городе под именем Ареццо, что весьма далеко отсюда, за рекой По и Апеннинскими горами, делают чудесные кегли. Слышала я также, что очень известный мастер вырезает мишени, похожие на людей: с человеческими лицами и в человеческий рост, да так, что ему можно даже заказать, на кого должна быть похожа мишень.
Говоря так, донна Марави, прибывшая от Анжуйского двора Неаполя, смеялась, и ее рыжие кудряшки, собранные в пучок на темени и спускающиеся длинными локонами вдоль лица, весело подпрыгивали.
Все господа согласились с тем, что как только снег чуть-чуть подтает, они отправят кого-нибудь и в Ареццо, и во Францию, чтобы привезти ко двору эти диковинки.
Приближался час обеда. Паж Ирцио явился доложить маркизе, что в полном соответствии с ее указаниями приготовлена ванна. Ванна, в которой она хотела смыть с себя усталость от поездки верхом, волнений и похорон. И пока слуги накрывали столы, донна Бьянка удалилась в сопровождении пажа в свои покои. Чтобы не мучится ожиданием, Венафро отдал приказание принести большой котел: он занялся приготовлением горячего вина с травами. Он добавил в него достаточное количество корицы, гвоздики и меда, и вот на поверхности крепкого красного вина появились пузырьки, и ароматный пар распространился от камина по всей комнате. Внесли большие серебряные кубки и всем разлили сладкий горячий напиток, изгнавший из костей холод, а из души грусть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
– И не будет больше непосильного труда?
– Он будет таким же, ибо нужно будет завинчивать болты, ковать железо и осваивать сотни других профессий.
– Но к чему тогда строить машины? Ведь можно спокойно продолжать ходить пешком?
На этот раз мессер да Мораццоне широко улыбнулся.
– Машина это как колдовство: в сущности, без него можно обойтись. Однако же оно оказывается нужнее хлеба и, по меньшей мере, нужно как воздух, который мы вдыхаем. Но пройдет еще очень много времени, не беспокойтесь, монсиньор.
Продолжая разглагольствовать, он достал из повозки своего рода большую корзину, поставленную на железную раму.
– Это пружинные сани, монсиньор. Предназначены для тех, кто не любит ездить верхом, когда много снега, и не может также ходить пешком. Вы садитесь в сани и едете вниз по склону. Механизм сконструирован таким образом, что пружина сама закручивается во время спуска и набирает силу, достаточную, чтобы толкать сани на подъеме. Таким образом, с помощью пружины они преодолевают подъемы, а на последующих спусках набирают силу для новых подъемов.
Здесь изобретатель замолчал, а Венафро между тем раздумывал о санях, перебирая в мозгу мысли.
– Сколько вы хотите за них, мессер?
– Двадцать французских эскудо, – осмелел изобретатель.
Он получил десять и, довольный, удалился.
В этот вечер Венафро подарил сани аббату Невозо, думая о том, как аббат ненавидел бродить по снегу и как ему не нравилось ездить верхом теперь, когда его бедный, несчастный ослик пал в пути. Невозо решил опробовать сани завтра же, не слушая предостережений Венафро о том, что изобретатель уехал, а механизм, по его мнению, мог оказаться и неисправным. Невозо отправился на санях вниз по склону в сторону реки, удачно пересек несколько холмов, а потом волей Божией свалился в ручей, который протекал по дну долины.
Венафро долго пришлось идти вдоль реки, чтобы найти остатки саней, заляпанных грязью и застрявших в жестком хворосте. Аббата нашли довольно близко. Мертвого, разумеется.
ПОХОРОНЫ
Похороны аббата Невозо были достойны как покойного, так и тех, кто его оплакивал. Донна Бьянка и ее дамы, чтобы проводить аббата в последний путь, оделись во все белое – цвет, который при большом желании можно счесть траурным, кроме этого, он хорошо гармонировал с молчаливой белизной долины, заваленной снегом. В день похорон снег не падал, но само небо было белым, как заснеженная долина; процессия, образованная камеристками, могла бы сливаться с окружающим пейзажем, если бы не причудливость их нарядов. Маркиза возглавляла кортеж верхом на своем белом Иппомеле, в мантии из белоснежных лисиц, настолько длинной, что она покрывала даже часть коня. С полей огромной белой шляпы спускалась белоснежная вуаль, полностью скрывавшая пряди черных волос.
Пастухи и крестьяне стояли вдоль всего пути их следования, счастливые возможностью полюбоваться зрелищем, которое так редко выпадало на их долю. Процессия дам была выше всяких похвал, за ней следовал кортеж аббатов, которых осталось десять из двенадцати, шествие замыкали вельможи, герцог и Венафро, оба одетые в черное, паж Ирцио, слуги и оруженосцы. Все не отрываясь смотрели на кавалькаду до тех пор, пока она не скрылась за воротами замка. Долина снова опустела. Остался только вытоптанный снег и многочисленные следы лошадиных копыт, от которых шел пар.
Как только позади кортежа поднялся разводной мост, два мира, вступившие в минутный контакт, снова разделились: за стенами замка остались холод, тяжкий труд и нужда, на место молчаливого изумления заступила молчаливая злоба, а призрачное восхищение угасло вслед за коротким осенним днем. Осень сменилась зимой.
В замке зажгли все светильники, и каждый выдумывал свой способ прогнать скуку: кто играл в шашки, кто в шахматы, пели песни и болтали.
– Мне говорили, – сообщила маркиза, – что один французский мастер вырезал самые красивые шахматы из всех, что когда-либо существовали. Он вырезал их из черного и розового дерева почти в человеческий рост высотой, и играют ими или в саду, или на террасе, или в самой большой зале замка.
– Хорошо бы нам, мадонна, приобрести такие шахматы, – сказал герцог, – мы играли бы ими, воображая их людьми. Нам бы следовало, – сказал он, обращаясь к Венафро, – как только по дорогам можно будет проехать верховому, отправиться искать эти шахматы, где бы они ни были, пусть даже во Франции.
– А я слыхала, – вступила в беседу донна Марави, – что в городе под именем Ареццо, что весьма далеко отсюда, за рекой По и Апеннинскими горами, делают чудесные кегли. Слышала я также, что очень известный мастер вырезает мишени, похожие на людей: с человеческими лицами и в человеческий рост, да так, что ему можно даже заказать, на кого должна быть похожа мишень.
Говоря так, донна Марави, прибывшая от Анжуйского двора Неаполя, смеялась, и ее рыжие кудряшки, собранные в пучок на темени и спускающиеся длинными локонами вдоль лица, весело подпрыгивали.
Все господа согласились с тем, что как только снег чуть-чуть подтает, они отправят кого-нибудь и в Ареццо, и во Францию, чтобы привезти ко двору эти диковинки.
Приближался час обеда. Паж Ирцио явился доложить маркизе, что в полном соответствии с ее указаниями приготовлена ванна. Ванна, в которой она хотела смыть с себя усталость от поездки верхом, волнений и похорон. И пока слуги накрывали столы, донна Бьянка удалилась в сопровождении пажа в свои покои. Чтобы не мучится ожиданием, Венафро отдал приказание принести большой котел: он занялся приготовлением горячего вина с травами. Он добавил в него достаточное количество корицы, гвоздики и меда, и вот на поверхности крепкого красного вина появились пузырьки, и ароматный пар распространился от камина по всей комнате. Внесли большие серебряные кубки и всем разлили сладкий горячий напиток, изгнавший из костей холод, а из души грусть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29