С полной определенностью можно было утверждать, что маркиза даже и не догадывалась о его существовании. Аббат Санторо из кожи вон лез, совершенно не представляя, как привлечь к себе ее внимание. За столом он всегда сидел очень далеко от нее, а ведь это было единственное место, где он ее видел. За исключением церкви, само собой. А там, распевая псалмы, Санторо по-настоящему давал волю своей фантазии. Он был то скромным псаломщиком, или царем Давидом, или воинственным богом со звучным голосом, или даже подлым, проклятым филистимлянином. В тот единственный раз, когда маркиза его заметила в замковой церкви, он слишком громко исполнял партию «воинственного Бога» во время пения псалмов. Она в возмущении повернулась спиной к хору, закрыв уши руками. Только это заставило Санторо замолчать. Но мечтал он по-прежнему много. Мечтал о том, чтобы оказаться в глухом лесу во время грозы и увидеть, как донну Бьянку похищает косматый разбойник. Женщина протягивает к нему руки и молит о помощи, а он при помощи сабли разбивает в мелкие щепы булаву разбойника и освобождает рыдающую даму. Он воображал себя также Карлом Великим, только что победившим саксов и освобождающим рабов. Среди них, в железных оковах, полуобнаженная и полумертвая маркиза… Он узнает ее, откинув волосы с ее лица… Он представлял ее себе босой нищенкой в холодной ноябрьской грязи, как он берет ее на руки, заворачивает в плащ и сажает на своего коня… Но маркиза, к несчастью, не была закована в цепи, ей не было холодно, да и жизни ее никто не угрожал, а есть она могла, сколько хотела. В своих фантазиях он всегда рисовал себя святым на коне или святым воином, а героем-то он как раз себя и не чувствовал… Но ведь героизм идет рука об руку со святостью, об этом писал святой Бернард Клервосский…
Хоть он и не осмеливался поговорить с маркизой, он все же нашел в себе силы поговорить с астрологом.
– Мессер, не могли бы вы мне показать звезду святости?
Астролог посмотрел на него с изумлением, и глаза его вспыхнули желтым огнем.
– Конечно, монсиньор. Как только опустится ночь, хоть луна и клонится уже к закату, пойдемте со мной на скалистый холм.
В золотистых глазах искрился смех. Аббат этого не заметил.
Он провел часы ожидания в молитвах и мечтах. Он смотрел на запад – цвет неба постепенно менялся: оно окрашивалось в красные тона, потом темнело. Вдруг все заполнилось лунным светом, затем луна зашла и только звезды сияли в темноте.
Ночь была темной, а на земле воцарилась тишина. Санторо, завернувшись в свой длинный монашеский плащ, дрожа от холода, приближался к скалистому холму. Он сразу различил фигуру астролога на серой лошадке, смотрящего на звезды в свою длинную темную трубу.
– Для чего вам нужна эта труба, мессер?
Астролог вздрогнул и в изумлении посмотрел на него.
– Зачем вы здесь? В такое время все спят, кроме астрологов и… влюбленных, – добавил он, улыбаясь. Он вспомнил о странном вопросе аббата и оживился легкой и странной радостью. – А вы хотите взглянуть на звезду святости, не так ли? – Он наклонился к аббату, протянул ему трубу и указал на какую-то звезду. – Вот она, взгляните, вы узнаете ее среди других звезд. Видите? Вы заметили, как она мерцает? Она знает, что вы ее ищите. Идите на нее, она научит вас святости, она поможет вам совершить все то, к чему вы имеете склонность. С ее помощью вы легко преодолеете труды, опасности и даже мученичество. Не сомневайтесь… – Астролог заговорил громче, так как Санторо уже уходил, приложив трубу к глазу, и был уже довольно далеко. – Не сомневайтесь, вам будет сопутствовать удача во всех ваших начинаниях.
Аббат не ответил, он даже не слышал последних слов астролога – он шел на зов своей звезды. Астролог видел, как он, пошатываясь, удалялся, прижав к глазу трубу. Больше о нем ничего не слышали. В замок он не вернулся. Может быть, он достиг святости, а может быть, и упал в расщелину – тело его разбилось, но душа и вера остались нетронутыми.
ОКТЯБРЬ
– Мадонна, дай мне кисти и краски – я хочу нарисовать твое ликующее тело, дай мне пурпур и золото, – говорил философ, глядя на маркизу, лежащую на кровати.
– Зачем тебе золото, философ? У меня черные волосы…
– Я знаю, что я напишу золотом, маркиза. Золотая жила в глубине земли, жила из жидкого, блестящего золота, она расплавлена в самом жарком в мире месте, там, где рождается жизнь и умирает смерть, там, где центр вселенной и вершина радости. Дай мне много золота, маркиза, – его все равно будет мало, чтобы написать величайшую благость твоего тела.
Он вернулся поздним октябрьским вечером и дважды стукнул в дверь маркизы. Она сразу узнала его. На следующее утро философ уехал. В долине начался сбор винограда. С вершины холма маркиза отлично видела, как караваны мулов выходили из замка пустыми, а возвращались в замок с корзинами, полными черного винограда. Туман рассеивался, и кипение жизни на горных каменистых террасах становилось все заметнее глазу: кто-то пел, все танцевали, кричали, смеялись и спорили. Лозы крошились в руках, подобно старинным золотым кружевам, разорванным временем и солнцем. Солнце отвоевывало себе в тумане все больше и больше пространства, одну скалу за другой, пробиралось к сердцу долины, так что тени бежали прочь. Солнце пробуждало к жизни деревья и цветы, освещало каждый уголок, каждую складочку щедрой земли, глаза, сердце и все тело маркизы были напоены солнцем.
По окончании сбора винограда всем, мужчинам и женщинам, щедро налили вина и угостили во дворе замка хлебом, сыром качо и домашней колбасой. Всем подали лепешки с виноградом и медом, потом снова вино и сласти, а потом опять вино. Все вокруг очень радовались, много танцевали и пели – слуги и господа вместе праздновали самый важный осенний праздник. Праздник не закончился и после заката, когда луна осветила все вокруг, во дворе замка зажгли смоляные факелы, и в их свете продолжались танцы. Вино, еда и неистовые танцы согревали тела, хотя холод уже забирался под одежду и вступал в борьбу с молодым жаром. Маркиза распорядилась подать всем горячего вина с пряностями и приказала разойтись по своим домам и комнатам в замке.
– Я не удивлюсь, – сказала она мессеру Гоффредо да Салерно, – если завтра кто-то проснется простуженным.
– Не думайте об этом маркиза, – ответил он. – Салернитанец вылечит любую болезнь.
С такими словами они разошлись спать. Маркиза оказалась права: на следующий день с сильными болями в пояснице слег аббат Мальбрумо. Хотя жизни аббата ничего не угрожало, весь замок тем не менее сотрясался от его стонов, так как аббат никак не мог улечься в постели таким образом, чтобы хоть чуть-чуть ослабить мучающие его боли. Послали за Гоффредо да Салерно, который распорядился, чтобы прежде всего на больную поясницу аббата положили куски сукна, предварительно согретые на поясе какой-нибудь девушки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
Хоть он и не осмеливался поговорить с маркизой, он все же нашел в себе силы поговорить с астрологом.
– Мессер, не могли бы вы мне показать звезду святости?
Астролог посмотрел на него с изумлением, и глаза его вспыхнули желтым огнем.
– Конечно, монсиньор. Как только опустится ночь, хоть луна и клонится уже к закату, пойдемте со мной на скалистый холм.
В золотистых глазах искрился смех. Аббат этого не заметил.
Он провел часы ожидания в молитвах и мечтах. Он смотрел на запад – цвет неба постепенно менялся: оно окрашивалось в красные тона, потом темнело. Вдруг все заполнилось лунным светом, затем луна зашла и только звезды сияли в темноте.
Ночь была темной, а на земле воцарилась тишина. Санторо, завернувшись в свой длинный монашеский плащ, дрожа от холода, приближался к скалистому холму. Он сразу различил фигуру астролога на серой лошадке, смотрящего на звезды в свою длинную темную трубу.
– Для чего вам нужна эта труба, мессер?
Астролог вздрогнул и в изумлении посмотрел на него.
– Зачем вы здесь? В такое время все спят, кроме астрологов и… влюбленных, – добавил он, улыбаясь. Он вспомнил о странном вопросе аббата и оживился легкой и странной радостью. – А вы хотите взглянуть на звезду святости, не так ли? – Он наклонился к аббату, протянул ему трубу и указал на какую-то звезду. – Вот она, взгляните, вы узнаете ее среди других звезд. Видите? Вы заметили, как она мерцает? Она знает, что вы ее ищите. Идите на нее, она научит вас святости, она поможет вам совершить все то, к чему вы имеете склонность. С ее помощью вы легко преодолеете труды, опасности и даже мученичество. Не сомневайтесь… – Астролог заговорил громче, так как Санторо уже уходил, приложив трубу к глазу, и был уже довольно далеко. – Не сомневайтесь, вам будет сопутствовать удача во всех ваших начинаниях.
Аббат не ответил, он даже не слышал последних слов астролога – он шел на зов своей звезды. Астролог видел, как он, пошатываясь, удалялся, прижав к глазу трубу. Больше о нем ничего не слышали. В замок он не вернулся. Может быть, он достиг святости, а может быть, и упал в расщелину – тело его разбилось, но душа и вера остались нетронутыми.
ОКТЯБРЬ
– Мадонна, дай мне кисти и краски – я хочу нарисовать твое ликующее тело, дай мне пурпур и золото, – говорил философ, глядя на маркизу, лежащую на кровати.
– Зачем тебе золото, философ? У меня черные волосы…
– Я знаю, что я напишу золотом, маркиза. Золотая жила в глубине земли, жила из жидкого, блестящего золота, она расплавлена в самом жарком в мире месте, там, где рождается жизнь и умирает смерть, там, где центр вселенной и вершина радости. Дай мне много золота, маркиза, – его все равно будет мало, чтобы написать величайшую благость твоего тела.
Он вернулся поздним октябрьским вечером и дважды стукнул в дверь маркизы. Она сразу узнала его. На следующее утро философ уехал. В долине начался сбор винограда. С вершины холма маркиза отлично видела, как караваны мулов выходили из замка пустыми, а возвращались в замок с корзинами, полными черного винограда. Туман рассеивался, и кипение жизни на горных каменистых террасах становилось все заметнее глазу: кто-то пел, все танцевали, кричали, смеялись и спорили. Лозы крошились в руках, подобно старинным золотым кружевам, разорванным временем и солнцем. Солнце отвоевывало себе в тумане все больше и больше пространства, одну скалу за другой, пробиралось к сердцу долины, так что тени бежали прочь. Солнце пробуждало к жизни деревья и цветы, освещало каждый уголок, каждую складочку щедрой земли, глаза, сердце и все тело маркизы были напоены солнцем.
По окончании сбора винограда всем, мужчинам и женщинам, щедро налили вина и угостили во дворе замка хлебом, сыром качо и домашней колбасой. Всем подали лепешки с виноградом и медом, потом снова вино и сласти, а потом опять вино. Все вокруг очень радовались, много танцевали и пели – слуги и господа вместе праздновали самый важный осенний праздник. Праздник не закончился и после заката, когда луна осветила все вокруг, во дворе замка зажгли смоляные факелы, и в их свете продолжались танцы. Вино, еда и неистовые танцы согревали тела, хотя холод уже забирался под одежду и вступал в борьбу с молодым жаром. Маркиза распорядилась подать всем горячего вина с пряностями и приказала разойтись по своим домам и комнатам в замке.
– Я не удивлюсь, – сказала она мессеру Гоффредо да Салерно, – если завтра кто-то проснется простуженным.
– Не думайте об этом маркиза, – ответил он. – Салернитанец вылечит любую болезнь.
С такими словами они разошлись спать. Маркиза оказалась права: на следующий день с сильными болями в пояснице слег аббат Мальбрумо. Хотя жизни аббата ничего не угрожало, весь замок тем не менее сотрясался от его стонов, так как аббат никак не мог улечься в постели таким образом, чтобы хоть чуть-чуть ослабить мучающие его боли. Послали за Гоффредо да Салерно, который распорядился, чтобы прежде всего на больную поясницу аббата положили куски сукна, предварительно согретые на поясе какой-нибудь девушки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29