Она всегда была спокойной и сдержанной в выражении чувств, но сейчас в ее глазах явно читалось волнение и сожаление. Ее руки дрожали.
– Холодно.
Но Каору чувствовал: она дрожит не только от холода, но и от невысказанного страха. Сможет ли его поцелуй развеять ее опасения и вернуть лето ее губам? С губ Фудзико стерлась алая помада, они были холодными, как подтаявшие льдышки.
– Я не хочу тебя терять.
Каору чувствовал то же самое. Но почему с ее губ слетели эти слова? Значит, уже решено, что им придется расстаться? Чтобы прогнать эти мысли, Каору целовал ее снова и снова. От холодного воздуха у Фудзико слезились глаза, от смущения – она чувствовала Каору своей слизистой – раскраснелись щеки.
– Поехали. Нам нужно еще что-нибудь попробовать в первый раз.
Фудзико стерла пальцем свою помаду с губ Каору и засмеялась: что у нас дальше по плану? Каору спросил, не хочет ли она повести машину. Вдоль озера до ресторана. Движение здесь не оживленное. Самое главное – никуда не врезаться.
– Ты согласен доверить мне свою жизнь? – спросила Фудзико, а Каору ответил: кому же еще доверять, как не ей.
Фудзико села на водительское место. С автоматической коробкой передач ехать не сложнее, чем на машинке в парке аттракционов. Фудзико, волнуясь, крепко сжимала руль.
– Расслабься. Смотри вперед и спокойно нажимай на газ. Машина сама поедет.
Фудзико закусила нижнюю губу, раза три посмотрела по сторонам, повернула руль и выехала на дорогу.
– Поезжай быстрее.
– В первый раз страшно, – говорила Фудзико, ведя машину со скоростью тридцать километров в час. Но через три минуты она улыбнулась, и они стрелой рассекли окрестный пейзаж.
Показалась огромная вывеска гостиницы.
– Давай выпьем чего-нибудь. – Каору попросил ее подъехать поближе.
Фудзико светилась от счастья, ее взгляд, брошенный на Каору, был полон непривычной радости. Выражение ее лица напомнило ему их первую встречу в парке, в Нэмуригаоке, когда она увлеченно играла с ним в мяч. Фудзико бросила мяч прямо в грудь Каору, тогда у нее был такой же взгляд.
– Хочешь съесть чего-нибудь, чего ты никогда не пробовала?
На это предложение Фудзико опять ответила согласием, не сомневаясь ни минуты. По дороге они стали придумывать, какие блюда выбрать. Может быть, конину? Или зайчатину? Или же кенгурятину? Но Фудзико была против. Грибы мацутакэ или сайра – слишком прозаично.
– А ты пробовала тушеные потроха?
Фудзико покачала головой.
– Тогда пойдем в какое-нибудь питейное заведение.
Наверное, подобные места Фудзико в своей будущей жизни никогда больше не посетит.
– Ты помнишь, что мы ели в ресторане в Кембридже, когда встретились во второй раз? – внезапно спросила Фудзико.
Застигнутый врасплох, Каору затруднился с ответом. Он был тогда так взволнован встречей, что совершенно не обращал внимания на еду, которая оказалась у него в желудке.
– Ты выбрал суп-пюре из моллюсков и стейк с черным перцем, а я – овощной террин и венский шницель.
Каору поразился ее памяти.
Они въехали на шоссе Томэй в Йокогаме, направившись в Хонмоку. Плохо ориентируясь в окрестностях, подъехали к краю дороги и стали расспрашивать работягу на велосипеде.
– Тушеные потроха? Да в любой закусочной с красным фонарем! Вон там впереди есть одна, «Такатихо» называется.
Они решили зайти туда. У стойки в форме латинской буквы «U» стояли круглые стулья, на доске мелом написано меню. Тушеные потроха, рыбное филе, тушеный окунь, имбирь «Танинака», огурцы в соевом соусе… На стене почему-то висел детский рисунок «Извержение Фудзи». Поначалу Фудзико настороженно рассматривала обстановку, но когда принесли тушеные потроха, ее внимание переключилось на еду. Даже когда она брала палочками потроха и подносила ко рту кусочки рыбы, она выглядела изысканно и элегантно.
– У вас сегодня тайное свиданье? – бойко спросила официантка из-за стойки.
Неужели она узнала Фудзико? Взгляд у Каору посуровел.
– Не смотри на меня такими страшными глазами. Не часто к нам приходит такая красивая пара, не иначе сегодня ночью снег выпадет.
– Да вы, наверное, в молодые годы были куда красивее, – парировала Фудзико, в одно мгновение расположив к себе официантку.
8.4
– Мне хочется поехать туда, где ты жил, пока не перебрался в Нэмуригаоку.
Ему нравилось исполнять желания Фудзико. Он готов был отправиться хоть на край света, если бы она этого захотела. Поселок, в котором Каору провел детские годы, сильно изменился. Число торговых автоматов, пунктов видеопроката и круглосуточных магазинов росло – похоже, поселок и не собирался подолгу задерживать что-либо в своей памяти. Они медленно ехали по торговой улице, где большая часть магазинов уже закрылась. Каору искал дорогие его памяти дома, но все они были перестроены, и только монумент на иссиня-бледных ногах одиноко возвышался в парке на фоне полной луны.
От дома, в котором Каору прожил до семи лет и который часто посещал Сигэру Токива, не осталось и следа, на его месте стояло небольшое бетонное здание. Забавно, на нем была табличка с фамилией Тано. По странной случайности в доме, где когда-то жила семья по фамилии Нода, поселилась семья по фамилии Тано – те же иероглифы, только в обратном порядке. Каору выключил двигатель, открыл окно, посмотрел на оранжевый свет, струившийся из комнаты на втором этаже, прислушался – кто-то тихо играл на фортепиано. Наверное, ребенок Он сражался с менуэтом Баха: путался, останавливался, возвращался к началу; играл робко и неуверенно. Каору засмеялся, вспомнив свое детство, Фудзико спросила:
– Что ты?
– Вспомнил эту музыку. В детстве я пришел домой, уставший от игр, а мама ждала меня за роялем. Она сразу же заставила меня заниматься. Я начал рассеянно играть, даже в ноты не посмотрел. Получилось совсем не так, как надо, хотя и похоже на менуэт. Я сразу сообразил, что ошибся, но продолжал гнуть свое, сыграв до конца. Мама велела: «Сыграй так же еще раз». Но у меня не получилось. Пришел отец, сказал: «Ты сыграл вот так», – и исполнил мою версию. Так я впервые понял, что сочинять музыку значит уметь играть ее не один раз.
Фудзико задумалась. Играть на рояле, слушать музыку – то же самое, что вспоминать о редких встречах с Каору: улыбаться и испытывать раскаяние. Если попытаться объяснить любовь таким же образом, как Каору объяснил сочинительство музыки, то любить – значит еще и еще раз переживать сильные чувства.
– Если бы ты не уехал из этого поселка, мы бы с тобой не встретились… Да?
– Ну да. А если бы здесь не было реки, я не перебрался бы на другой берег.
– В древности люди сравнивали реку с судьбой. Может, и нами играет судьба, которую принесла река.
Каору слабо кивнул в ответ и опустил голову. Хотя ими и играла одна судьба, они совершенно по-разному принимали ее вызов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78
– Холодно.
Но Каору чувствовал: она дрожит не только от холода, но и от невысказанного страха. Сможет ли его поцелуй развеять ее опасения и вернуть лето ее губам? С губ Фудзико стерлась алая помада, они были холодными, как подтаявшие льдышки.
– Я не хочу тебя терять.
Каору чувствовал то же самое. Но почему с ее губ слетели эти слова? Значит, уже решено, что им придется расстаться? Чтобы прогнать эти мысли, Каору целовал ее снова и снова. От холодного воздуха у Фудзико слезились глаза, от смущения – она чувствовала Каору своей слизистой – раскраснелись щеки.
– Поехали. Нам нужно еще что-нибудь попробовать в первый раз.
Фудзико стерла пальцем свою помаду с губ Каору и засмеялась: что у нас дальше по плану? Каору спросил, не хочет ли она повести машину. Вдоль озера до ресторана. Движение здесь не оживленное. Самое главное – никуда не врезаться.
– Ты согласен доверить мне свою жизнь? – спросила Фудзико, а Каору ответил: кому же еще доверять, как не ей.
Фудзико села на водительское место. С автоматической коробкой передач ехать не сложнее, чем на машинке в парке аттракционов. Фудзико, волнуясь, крепко сжимала руль.
– Расслабься. Смотри вперед и спокойно нажимай на газ. Машина сама поедет.
Фудзико закусила нижнюю губу, раза три посмотрела по сторонам, повернула руль и выехала на дорогу.
– Поезжай быстрее.
– В первый раз страшно, – говорила Фудзико, ведя машину со скоростью тридцать километров в час. Но через три минуты она улыбнулась, и они стрелой рассекли окрестный пейзаж.
Показалась огромная вывеска гостиницы.
– Давай выпьем чего-нибудь. – Каору попросил ее подъехать поближе.
Фудзико светилась от счастья, ее взгляд, брошенный на Каору, был полон непривычной радости. Выражение ее лица напомнило ему их первую встречу в парке, в Нэмуригаоке, когда она увлеченно играла с ним в мяч. Фудзико бросила мяч прямо в грудь Каору, тогда у нее был такой же взгляд.
– Хочешь съесть чего-нибудь, чего ты никогда не пробовала?
На это предложение Фудзико опять ответила согласием, не сомневаясь ни минуты. По дороге они стали придумывать, какие блюда выбрать. Может быть, конину? Или зайчатину? Или же кенгурятину? Но Фудзико была против. Грибы мацутакэ или сайра – слишком прозаично.
– А ты пробовала тушеные потроха?
Фудзико покачала головой.
– Тогда пойдем в какое-нибудь питейное заведение.
Наверное, подобные места Фудзико в своей будущей жизни никогда больше не посетит.
– Ты помнишь, что мы ели в ресторане в Кембридже, когда встретились во второй раз? – внезапно спросила Фудзико.
Застигнутый врасплох, Каору затруднился с ответом. Он был тогда так взволнован встречей, что совершенно не обращал внимания на еду, которая оказалась у него в желудке.
– Ты выбрал суп-пюре из моллюсков и стейк с черным перцем, а я – овощной террин и венский шницель.
Каору поразился ее памяти.
Они въехали на шоссе Томэй в Йокогаме, направившись в Хонмоку. Плохо ориентируясь в окрестностях, подъехали к краю дороги и стали расспрашивать работягу на велосипеде.
– Тушеные потроха? Да в любой закусочной с красным фонарем! Вон там впереди есть одна, «Такатихо» называется.
Они решили зайти туда. У стойки в форме латинской буквы «U» стояли круглые стулья, на доске мелом написано меню. Тушеные потроха, рыбное филе, тушеный окунь, имбирь «Танинака», огурцы в соевом соусе… На стене почему-то висел детский рисунок «Извержение Фудзи». Поначалу Фудзико настороженно рассматривала обстановку, но когда принесли тушеные потроха, ее внимание переключилось на еду. Даже когда она брала палочками потроха и подносила ко рту кусочки рыбы, она выглядела изысканно и элегантно.
– У вас сегодня тайное свиданье? – бойко спросила официантка из-за стойки.
Неужели она узнала Фудзико? Взгляд у Каору посуровел.
– Не смотри на меня такими страшными глазами. Не часто к нам приходит такая красивая пара, не иначе сегодня ночью снег выпадет.
– Да вы, наверное, в молодые годы были куда красивее, – парировала Фудзико, в одно мгновение расположив к себе официантку.
8.4
– Мне хочется поехать туда, где ты жил, пока не перебрался в Нэмуригаоку.
Ему нравилось исполнять желания Фудзико. Он готов был отправиться хоть на край света, если бы она этого захотела. Поселок, в котором Каору провел детские годы, сильно изменился. Число торговых автоматов, пунктов видеопроката и круглосуточных магазинов росло – похоже, поселок и не собирался подолгу задерживать что-либо в своей памяти. Они медленно ехали по торговой улице, где большая часть магазинов уже закрылась. Каору искал дорогие его памяти дома, но все они были перестроены, и только монумент на иссиня-бледных ногах одиноко возвышался в парке на фоне полной луны.
От дома, в котором Каору прожил до семи лет и который часто посещал Сигэру Токива, не осталось и следа, на его месте стояло небольшое бетонное здание. Забавно, на нем была табличка с фамилией Тано. По странной случайности в доме, где когда-то жила семья по фамилии Нода, поселилась семья по фамилии Тано – те же иероглифы, только в обратном порядке. Каору выключил двигатель, открыл окно, посмотрел на оранжевый свет, струившийся из комнаты на втором этаже, прислушался – кто-то тихо играл на фортепиано. Наверное, ребенок Он сражался с менуэтом Баха: путался, останавливался, возвращался к началу; играл робко и неуверенно. Каору засмеялся, вспомнив свое детство, Фудзико спросила:
– Что ты?
– Вспомнил эту музыку. В детстве я пришел домой, уставший от игр, а мама ждала меня за роялем. Она сразу же заставила меня заниматься. Я начал рассеянно играть, даже в ноты не посмотрел. Получилось совсем не так, как надо, хотя и похоже на менуэт. Я сразу сообразил, что ошибся, но продолжал гнуть свое, сыграв до конца. Мама велела: «Сыграй так же еще раз». Но у меня не получилось. Пришел отец, сказал: «Ты сыграл вот так», – и исполнил мою версию. Так я впервые понял, что сочинять музыку значит уметь играть ее не один раз.
Фудзико задумалась. Играть на рояле, слушать музыку – то же самое, что вспоминать о редких встречах с Каору: улыбаться и испытывать раскаяние. Если попытаться объяснить любовь таким же образом, как Каору объяснил сочинительство музыки, то любить – значит еще и еще раз переживать сильные чувства.
– Если бы ты не уехал из этого поселка, мы бы с тобой не встретились… Да?
– Ну да. А если бы здесь не было реки, я не перебрался бы на другой берег.
– В древности люди сравнивали реку с судьбой. Может, и нами играет судьба, которую принесла река.
Каору слабо кивнул в ответ и опустил голову. Хотя ими и играла одна судьба, они совершенно по-разному принимали ее вызов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78