Неделей позже Лерой получил из Нью-Йорка официальный ответ на своё обращение.
Оставляя в стороне этическую сторону дела, говорилось в письме, Союз не видит оснований вмешиваться в процесс Анджело Пассетто.
Летняя жара осталась позади. Воды в прудах поубавилось. В лучах солнца высохшая грязь вдоль берегов отливала зеленью, точно окислившаяся медь. Жители горных деревень сходились на свои баптистские праздники.
В ту осень собрали хороший урожай кукурузы, и цена на неё держалась твёрдая. Футбольная команда средней школы Паркертона проиграла, не добрав на чемпионате Западного Теннесси только три очка. Умер старейший житель здешних мест, негр, рождённый в рабстве, и на первой странице «Паркертон Кларион» была опубликована статья под заголовком «Ушла эпоха». К рождеству выпал небольшой снежок.
Шестого января состоялось заседание Верховного суда штата Теннесси: Анджело Пассетто был признан виновным.
Под вечер, вернувшись от Анджело, которому он сообщил о решении суда, притворившись, однако, что обдумывает новую идею и есть ещё надежда, Лерой сел за стол и начал писать. К полуночи он закончил и перепечатал набело свою работу. Затем написал короткое письмо. Он вложил рукопись и письмо в большой конверт, надписал адрес, приклеил марку и по дороге домой опустил конверт в почтовый ящик. Пакет был адресован журналу «Нью-Нейшн» в Нью-Йорке.
Глядя на тёмную щель, проглотившую его конверт, Лерой подумал: «А что это даст?» Даже если они напечатают его статью. Сколько людей прочтёт её? Десять тысяч? Пять тысяч? Пятьсот? Сколько из них окажутся жителями Теннесси? И из тех, что прочтёт, кого она по-настоящему взволнует?
Интересно, прочтёт ли её губернатор Теннесси, если послать журнал ему лично и приложить письмо с просьбой об аудиенции? «А ладно, — подумал он. — Будет толк или нет, а не написать этой статьи я не мог».
Он не спал всю ночь. Он говорил себе, что так устроена жизнь и что с этим приходится мириться. Он говорил себе: «Это не оттого, что люди злы. Нельзя считать, что твои ближние злы. Они просто люди, и сам ты такой же, как они. И если они совершают дурные поступки, то так уж устроена жизнь. Приходится принимать её как есть и продолжать делать своё дело. Мир развивается постепенно, и надо просто как можно лучше исполнять свой долг». Так твердил он себе. Но ни одна из этих мыслей не помогла ему обрести покой.
Он нащупал в темноте руку Корин и крепко сжал её.
На рассвете он оделся и поехал в долину Спотвудов. Он даже не выпил кофе.
Он нашёл Грайндера. Поддержит ли Сай его, Лероя Ланкастера, в просьбе о применении habeas corpus Habeas corpus определяет условия применения принудительных мер, включая арест и проч. для освобождения Кэсси Спотвуд из лечебницы, с тем чтобы потом передать её для медицинского освидетельствования беспристрастных экспертов? Лерой объяснил Грайндеру, что поддержка, о которой он просит, — не более чем формальность, но без неё не обойтись.
Сай сказал, что поможет Лерою, даже если от него потребуется что-то большее, чем простая формальность. Потому что он считает, что если человек хочет сказать правду, его должны выслушать.
Неделю спустя заинтересованные стороны собрались в кабинете судьи Поттса. Лерой и Сай Грайндер привели психиатра, профессора медицинского института в Нэшвилле, Фархилл и доктор Спэрлин с врачом из лечебницы сопровождали Кэсси. Позади Кэсси стояла медицинская сестра. Судья Поттс заявил, что он внимательно ознакомился с документами, на основании которых миссис Спотвуд взяли под медицинский надзор, и, обратившись к Лерою, спросил, может ли он указать на какие-нибудь неточности в документах. Лерой ответил отрицательно. Затем Фархилл предложил вниманию судьи Поттса пачку писем, написанных пациенткой. Доктор Спэрлин счёл нецелесообразным отправлять их по причинам, которые станут понятны позже. «И все же, — заявил Фархилл, — доктор Спэрлин не хотел бы скрывать их от суда. Более того, доктор Спэрлин убеждён, что письма помогут суду прийти к правильному решению».
Судья надел очки, взял письмо и насупился.
— Уважаемый губернатор, — начал он.
Профессор из Нэшвилла очень вежливо заметил, что он не знаком с судебной процедурой, но тем не менее сомневается, правильно ли с медицинской точки зрения зачитывать письмо пациентки вслух перед группой людей.
Судья Поттс снял очки, затем, сделав паузу, поблагодарил профессора и пояснил, что долг судьи в данном случае — установить достоверность всех представленных ему материалов и что он считает необходимым ознакомить с ними всех присутствующих.
Он опять надел очки. Но ему было темно. День стоял пасмурный; огромный, похожий на таз, абажур под потолком был засижен мухами и покрыт пылью, а дно его усеяно многими поколениями мёртвых мотыльков. Судья включил настольную лампу и наклонил голову.
В большой мрачной комнате стояла тишина, лишь доносились шипение пара в радиаторах, стук дождя и неровное дыхание Кэсси. Было жарко. На лысой голове судьи Поттса выступил пот.
— Уважаемый губернатор, — снова начал судья. — Вы единственный человек в мире, кто может мне помочь. Я убила Сандера. Я должна была это сделать. Я убила его ножом, но глаза его были закрыты. Нет, открыты, только ему было всё равно. Каждое утро я его будила, чтобы побрить, и он дёрнется, бывало, и порежется до крови. После удара он уже не мог бриться сам, а когда я попыталась привести его в чувство, погладила ему руку, а потом подёргала за волосы, кровь все текла, и всё равно он не добрался бы до двери. Время-то было весеннее, о губернатор, губернатор, помогите мне! Умереть я хочу, ведь он пришёл по дороге, пришёл…
Судья перестал читать. Мелкие капли пота блестели у него на лбу. Подняв голову, он увидел, что женщина смотрит на него.
— Миссис Спотвуд, — проговорил он, приближаясь к ней с письмом в руках. — Миссис Спотвуд, — повторил он, стоя перед ней и положив руку ей на плечо. — Это вы написали?!
Она сидела, как маленькая девочка, сложив руки на коленях и глядя на судью снизу вверх. Медленно кивнула головой.
— Да, ваша честь, — пробормотала она.
И вдруг упала на колени и, пытаясь поймать руку с письмом, закричала:
— Вы должны мне поверить, должны, он шёл по дороге, как будто факел двигался сквозь дождь, как горящий сушняк, а пламя было такое бледное, его едва было видно при дневном свете, а я его видела, дождь не мог его загасить, и оно приближалось…
— Перестаньте, миссис Спотвуд, перестаньте, — приказал судья, пытаясь высвободиться.
Он отдёрнул руку, надорвав при этом письмо, но Кэсси по-прежнему цеплялась за него, обхватив его за ноги, твердя, что факел двигался сквозь дождь. Психиатр из Нэшвилла шагнул было к ней, но остановился в нерешительности, да так и остался стоять с поднятой рукой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75