Ведь Пипер отверг в ее липе не только литературного агента, но и женщину, а в этом смысле с нею шутки были плохи.
– Нет, уж ты меня выслушаешь, – заявила она столь громогласно, что невольными слушателями стали все обитатели пансионата. – Не так все просто, как тебе кажется. Ты взял деньги и теперь…
– Ради бога, – опешил Пипер, – не кричи так. Что люди подумают?
Вопрос был дурацкий. Люди глядели на них во все глаза и явно думали одно и то же, простое и очевидное.
– Подумают, что ты не стоишь женского доверия, – еще громче возгласила Соня, используя момент, – что ты не хозяин своему слову, что ты…
Но Пипер обратился в бегство. Рыдающая Соня не отставала от него ни на ступенях, ни на улице.
– Ты подло обманул меня. Ты воспользовался моей неопытностью, ты внушил мне…
Пипер наобум свернул в парк и там, под пальмами, попробовал перейти в наступление.
– Это я тебя обманул? – возмутился он. – Ты сказала мне, что книга…
– Ничего подобного. Я сказала, что это бестселлер. Я не говорила, что она хорошая.
– Хорошая? Отвратительная! Чистейшей воды порнография! Она подрывает…
– Порнография? Ты шутишь, наверное. Или не читал никого после Хемингуэя, если думаешь, что всякое описание сексуальной жизни – порнография.
– Нет, – запротестовал Пипер, – нет, но я думаю, что такое описание подрывает самые устои английской литературы…
– Не рядись в высокие слова. Ты просто сыграл на том, что Френзи верит в твой талант. Битых десять лет он впустую пытался пробить тебя в печать, и теперь, когда нам чудом это удалось, ты изволишь артачиться.
– Не артачиться. Я не знал, что за ужас эта книга. Я обязан беречь свою репутацию, и если мое имя будет стоять на обложке…
– Твою репутацию? А как с нашей репутацией? – горько вопросила Соня. Они чуть не смяли автобусную очередь, но в последний момент исхитрились обойти ее с фланга. – Ты подумал, что ты с нею делаешь?
Пипер покачал головой.
– Ладно, бог с нами, речь о тебе. Какую такую репутацию?
– Писательскую, – сказал Пипер.
– Кто из них слышал о тебе? – воззвала Соня к автобусной очереди.
По-видимому, никто не слышал. Пипер кинулся к берегу боковой аллейкой.
– Больше того – никто и не услышит! – кричала ему вслед Соня. – Ты думаешь, Коркадилы станут теперь публиковать твои «Поиски»? Разуверься. Они затаскают тебя по судам, оберут до гроша и занесут в черный список.
– Меня – в черный список? – не понял Пипер.
– Да, тебя – в черный список авторов, отрезанных от печати.
– На Коркадилах свет все же клином не сошелся, – возразил Пипер, чрезвычайно растерянный.
– Если ты угодил в черный список, тебя никто не станет печатать, – немедля нашлась Соня. – Ты после этого конченый писатель, finito.
Пипер поглядел на морскую рябь и подумал, каково быть конченым писателем, finito. Довольно ужасно.
– И ты в самом деле думаешь… – начал он, но Соня уже сменила пластинку.
– Ты говорил, что любишь меня, – прорыдала она, хлопнувшись на песок неподалеку от пожилой четы. – Ты сказал, что мы…
– О господи, – сказал Пипер. – Перестань же, пожалуйста. Ну, хоть не здесь.
Но Соня не перестала: и там, и во всех других местах она то выставляла напоказ сокровенные чувства, то угрожала Пиперу судебным преследованием за нарушение условий договора, то сулила ему славу гениального писателя, если договор будет соблюден. Наконец он начал поддаваться. Черный список огорошил его.
– Что ж, наверное, можно печататься потом под другим именем, – сказал он, стоя у края пирса. Но Соня покачала головой.
– Милый, какой ты наивный, – сказал она. – Неужели ты не понимаешь, что ты сразу виден во всех своих созданиях. Ты же не сможешь скрыть своей единственности, своей яркой оригинальности…
– Наверное, не смогу, – скромно признал Пипер, – это правда.
– Ну конечно, правда. Ты же не какой-нибудь писака, сочинитель по шаблону. Ты – это ты: Питер Пипер. Френзи всегда говорил, что ты уникален.
– Да? – сказал Пипер.
– Он положил на тебя больше сил и времени, чем на любого другого нашего автора. Он верил в тебя, как ни в кого, – и вот наконец выпал твой случай, твоя возможность пробиться к славе…
– С помощью чьей-то чужой омерзительной книги, – заметил Пипер.
– Ну и пусть чужой, хуже, если б собственной. Вспомни «Святилище» Фолкнера. И изнасилование. Кукурузный початок.
– Ты хочешь сказать, что это написал не Фолкнер? – в ужасе спросил Пипер.
– Да нет, именно что он. Написал, чтобы его заметили, чтобы добиться признания. До «Святилища» его книги не раскупались, а после он стал знаменитостью. Тебе же сам бог послал чужое «Девство»: ты ничуть не отступаешь от своих творческих принципов.
– Под таким углом я об этом не думал, – признался Пипер.
– А потом, уже известным и великим романистом, ты напишешь автобиографию и разъяснишь все про «Девство», – продолжала Соня.
– Да, напишу, – сказал Пипер.
– Так едешь?
– Да. Да, еду.
– Ой, милый.
Они поцеловались на краю пирса, и осеребренная луной волна прибоя мягко всплеснула под их ногами.
Глава 7
Через два дня торжествующая, но изнуренная Соня переступила порог конторы и объявила, что Пипер разубежден и согласен.
– И ты привезла его с собой? – недоверчиво спросил Френсик. – Это после той телеграммы? Господи боже мой, да ты прямо околдовала этого беднягу: ни дать ни взять Цирцея с любимым боровом. Как это тебе удалось?
– Устроила сцену и отослала его к Фолкнеру, – лаконично объяснила Соня.
Френсик пришел в ужас.
– Только не к Фолкнеру. Он уже был прошлым летом. Даже Манна – и того легче примирить с Ист-Финчли. Я теперь всякий раз, как вижу пилон…
– Я ему говорила не про «Пилон», а про «Святилище».
– Ну, это еще куда ни шло, – вздохнул Френсик. – Хотя представить себе кончину миссис Пипер в мемфисском бардаке, перемещенном в Голдерс-Грин… Так он готов ехать в турне? Невероятно.
– Ты забываешь, что мое призвание – торговля, – сказала Соня. – Мне бы в Сахаре жарой торговать.
– Верю, верю. Да, после его письма Джефри я уж думал, что дело наше пропащее. И он, значит, вполне примирился с авторством, по его выражению, наиотвратнейшей писанины, какую ему выпало несчастье читать?
– Он считает, что это – необходимый шаг на пути к признанию, – сказала Соня. – Я кое-как убедила его на время поступиться критическим чутьем, чтобы достичь…
– Какое у него к черту критическое чутье, – прервал Френсик, – не морочь мне голову. Только нянчиться я с ним больше не согласен.
– Поживет у меня, – сказала Соня, – и нечего ухмыляться. Я хочу, чтоб он был все время под рукой.
Френсик подавил ухмылку.
– Что же у вас теперь на очереди?
– Программа «Книги, которые вы прочтете». Будет проба перед телевыступлениями в Штатах.
– Пожалуйста, – согласился Френсик.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70
– Нет, уж ты меня выслушаешь, – заявила она столь громогласно, что невольными слушателями стали все обитатели пансионата. – Не так все просто, как тебе кажется. Ты взял деньги и теперь…
– Ради бога, – опешил Пипер, – не кричи так. Что люди подумают?
Вопрос был дурацкий. Люди глядели на них во все глаза и явно думали одно и то же, простое и очевидное.
– Подумают, что ты не стоишь женского доверия, – еще громче возгласила Соня, используя момент, – что ты не хозяин своему слову, что ты…
Но Пипер обратился в бегство. Рыдающая Соня не отставала от него ни на ступенях, ни на улице.
– Ты подло обманул меня. Ты воспользовался моей неопытностью, ты внушил мне…
Пипер наобум свернул в парк и там, под пальмами, попробовал перейти в наступление.
– Это я тебя обманул? – возмутился он. – Ты сказала мне, что книга…
– Ничего подобного. Я сказала, что это бестселлер. Я не говорила, что она хорошая.
– Хорошая? Отвратительная! Чистейшей воды порнография! Она подрывает…
– Порнография? Ты шутишь, наверное. Или не читал никого после Хемингуэя, если думаешь, что всякое описание сексуальной жизни – порнография.
– Нет, – запротестовал Пипер, – нет, но я думаю, что такое описание подрывает самые устои английской литературы…
– Не рядись в высокие слова. Ты просто сыграл на том, что Френзи верит в твой талант. Битых десять лет он впустую пытался пробить тебя в печать, и теперь, когда нам чудом это удалось, ты изволишь артачиться.
– Не артачиться. Я не знал, что за ужас эта книга. Я обязан беречь свою репутацию, и если мое имя будет стоять на обложке…
– Твою репутацию? А как с нашей репутацией? – горько вопросила Соня. Они чуть не смяли автобусную очередь, но в последний момент исхитрились обойти ее с фланга. – Ты подумал, что ты с нею делаешь?
Пипер покачал головой.
– Ладно, бог с нами, речь о тебе. Какую такую репутацию?
– Писательскую, – сказал Пипер.
– Кто из них слышал о тебе? – воззвала Соня к автобусной очереди.
По-видимому, никто не слышал. Пипер кинулся к берегу боковой аллейкой.
– Больше того – никто и не услышит! – кричала ему вслед Соня. – Ты думаешь, Коркадилы станут теперь публиковать твои «Поиски»? Разуверься. Они затаскают тебя по судам, оберут до гроша и занесут в черный список.
– Меня – в черный список? – не понял Пипер.
– Да, тебя – в черный список авторов, отрезанных от печати.
– На Коркадилах свет все же клином не сошелся, – возразил Пипер, чрезвычайно растерянный.
– Если ты угодил в черный список, тебя никто не станет печатать, – немедля нашлась Соня. – Ты после этого конченый писатель, finito.
Пипер поглядел на морскую рябь и подумал, каково быть конченым писателем, finito. Довольно ужасно.
– И ты в самом деле думаешь… – начал он, но Соня уже сменила пластинку.
– Ты говорил, что любишь меня, – прорыдала она, хлопнувшись на песок неподалеку от пожилой четы. – Ты сказал, что мы…
– О господи, – сказал Пипер. – Перестань же, пожалуйста. Ну, хоть не здесь.
Но Соня не перестала: и там, и во всех других местах она то выставляла напоказ сокровенные чувства, то угрожала Пиперу судебным преследованием за нарушение условий договора, то сулила ему славу гениального писателя, если договор будет соблюден. Наконец он начал поддаваться. Черный список огорошил его.
– Что ж, наверное, можно печататься потом под другим именем, – сказал он, стоя у края пирса. Но Соня покачала головой.
– Милый, какой ты наивный, – сказал она. – Неужели ты не понимаешь, что ты сразу виден во всех своих созданиях. Ты же не сможешь скрыть своей единственности, своей яркой оригинальности…
– Наверное, не смогу, – скромно признал Пипер, – это правда.
– Ну конечно, правда. Ты же не какой-нибудь писака, сочинитель по шаблону. Ты – это ты: Питер Пипер. Френзи всегда говорил, что ты уникален.
– Да? – сказал Пипер.
– Он положил на тебя больше сил и времени, чем на любого другого нашего автора. Он верил в тебя, как ни в кого, – и вот наконец выпал твой случай, твоя возможность пробиться к славе…
– С помощью чьей-то чужой омерзительной книги, – заметил Пипер.
– Ну и пусть чужой, хуже, если б собственной. Вспомни «Святилище» Фолкнера. И изнасилование. Кукурузный початок.
– Ты хочешь сказать, что это написал не Фолкнер? – в ужасе спросил Пипер.
– Да нет, именно что он. Написал, чтобы его заметили, чтобы добиться признания. До «Святилища» его книги не раскупались, а после он стал знаменитостью. Тебе же сам бог послал чужое «Девство»: ты ничуть не отступаешь от своих творческих принципов.
– Под таким углом я об этом не думал, – признался Пипер.
– А потом, уже известным и великим романистом, ты напишешь автобиографию и разъяснишь все про «Девство», – продолжала Соня.
– Да, напишу, – сказал Пипер.
– Так едешь?
– Да. Да, еду.
– Ой, милый.
Они поцеловались на краю пирса, и осеребренная луной волна прибоя мягко всплеснула под их ногами.
Глава 7
Через два дня торжествующая, но изнуренная Соня переступила порог конторы и объявила, что Пипер разубежден и согласен.
– И ты привезла его с собой? – недоверчиво спросил Френсик. – Это после той телеграммы? Господи боже мой, да ты прямо околдовала этого беднягу: ни дать ни взять Цирцея с любимым боровом. Как это тебе удалось?
– Устроила сцену и отослала его к Фолкнеру, – лаконично объяснила Соня.
Френсик пришел в ужас.
– Только не к Фолкнеру. Он уже был прошлым летом. Даже Манна – и того легче примирить с Ист-Финчли. Я теперь всякий раз, как вижу пилон…
– Я ему говорила не про «Пилон», а про «Святилище».
– Ну, это еще куда ни шло, – вздохнул Френсик. – Хотя представить себе кончину миссис Пипер в мемфисском бардаке, перемещенном в Голдерс-Грин… Так он готов ехать в турне? Невероятно.
– Ты забываешь, что мое призвание – торговля, – сказала Соня. – Мне бы в Сахаре жарой торговать.
– Верю, верю. Да, после его письма Джефри я уж думал, что дело наше пропащее. И он, значит, вполне примирился с авторством, по его выражению, наиотвратнейшей писанины, какую ему выпало несчастье читать?
– Он считает, что это – необходимый шаг на пути к признанию, – сказала Соня. – Я кое-как убедила его на время поступиться критическим чутьем, чтобы достичь…
– Какое у него к черту критическое чутье, – прервал Френсик, – не морочь мне голову. Только нянчиться я с ним больше не согласен.
– Поживет у меня, – сказала Соня, – и нечего ухмыляться. Я хочу, чтоб он был все время под рукой.
Френсик подавил ухмылку.
– Что же у вас теперь на очереди?
– Программа «Книги, которые вы прочтете». Будет проба перед телевыступлениями в Штатах.
– Пожалуйста, – согласился Френсик.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70