Почти месяц спустя, как бы подытоживая свои раздумья, Возницын предложил и другой способ заключения мира обратиться к посредничеству цесаря.
Для этого нужно прислать в Вену умную и "легкую" особу, но не посла. "От послов наших они в даче кормов, и подвод и иных стяжаниях зело скучают". Правда, австрийцы перед ними во многом виноваты. Однакож, припомня грехи свои, авось в том деле нам полезны будут. Во всяком случае от попытки посредничества, если она даже не удастся, Москве убытка не будет. "За сим милостивому твоему государя по Бозе призрению предаются убогий твой раб и последний сирота. Из Вены, Марта в 16 день".
И поехал в Москву Прокофий Богданович.
* * *
Трудной и долгой была дорога Возницына к дому. 16 марта у венских городских ворот распрощался он со своим первым помощником и советником "дохтуром" Пасниковым. Поскакал "дохтур" на север, в Амстердам, инструменты править, а Прокофий Богданович повернул коней на восток,
Медленно двигался по разбитым дорогам Европы возницынский караван. Необычное зрелище являл он изумленному путнику. Коляски, кареты, возки с необьятным посольским скарбом. За ними - важные верблюды и мулы, подаренные турками. А вокруг - всадники в долгополых кафтанах и щеголеватые рейтеры. И все это нещадно вопило, ревело и ржало, неуклонно двигаясь туда, где вставало солнце.
Через несколько дней в маленьком городке Опава этот караван разделился. Подьячий Михайло Волков и дворянин Владимир Борзов двинулись на Варшаву, а оттуда в Смоленск и Москву. Им сбагрил Прокофий Богданович опостылевших верблюдов и мулов, строго-на-строго наказав доставитъ их в целости и лишь в крайнем случае продать. Причем даже цену указал*.
А сам Возницын взял курс на Бреславлъ - Кенигсберг - Мемель - Ригу Псков. Три месяца продолжалосъ путешествие. Ехал он в карете, плыл по Висле на судах-шмаках. Встречался с разными людьми, смотрел, изучал, приглядывался. Перед его глазами, не на бумаге - на яву разворачивалось, как любят говорить дипломаты, "внутреннее положение" Австрии, Польши, Бранденбурга, Курляндии, сложное переплетение их интересов и противоречий. Скоро, очень скоро все эти вопросы станут главнейшими в русской политике. Интересно, случайно или все-таки с умыслом проложил этот маршрут Прокофий Богданович?
В его бумагах нет на это прямого ответа. Он лишь все жалуется на здоровье да на худые подводы.
"С самой Сермии от тамошних злых ветров и стужи и большой нужи учинился болен и доселе стражду скоробутикою и ныне лежу недвижим, токмо терплю во всех своих костях и жилах великий лом и нестерпимое грызеиие и веры иеймегпся, могу ль доехати жив до Москвы".
Вообще тон его записей унылый, не то что в Карловицах. В Бреславле он получил известие, что в Варшаве "огневицаю умер" его соперник пан Малаховский и к султану назначен другой посол. Прокофий Богданович не без назидания замечает: "Говорят, что с печали, что договор его не зело за благо почтен". Татары на Польшу набег учинили и 120 тысяч в полон увели. И за то на него великое нарекание было, что, учиня вечный мир, не сумел ту опасность отвести.
* * *
Первые слухи о заключении мира с турками поползли по Москве 31 января. Скорее всего это были просто слухи, вызванные ожиданиями: после перемирия в Карловицах прошло всего 17 дней, и официальное сообщение в Москву прийти никак не могло. Но радости они не вызвали. В столице в это время проходил "съезд" созванного для похода служилого дворянства, которое, судя по всему, было настроено воинственно. Вот что записал в своем дневнике секретарь австрийского посольства Корб:
"Распространившиеся слухи о мире вызывают общую печаль; даже скорбят и те лица, которые до сих пор все вздыхали о мире, хотя наружно противились ему, не желая навлекать ни себя неудовольствие (царя)".
А вообще зима эта, несмотря на войну и стрелецкие казни, выдалась в Москве на редкость веселой. Иностранные послы сообщали в свои столицы о непрерывной веренице празднеств и гуляний. После рождественской литургии в Успенском соборе одно угощение сменяло другое, свадьба следовала за свадьбой.
Да и сама Москва после унылого шестинедельного поста преобразилась. Корб писал:
"На всех площадях и перекрестках люжно было видеть огромное изобилие мяса; здесь невероятное множество гусей, там такое громадное количество уже битых поросят, что их, кажется, хватило бы на целый год; такое же число было и зарезанных быков и разного рода птицы. Казалось, что они слетелись в этот один город из целой Московии и всех ее частей. Напрасно стану я называть различные сорта их: тут имелось все, что только можно было пожелать".
С шумом и гамом необыкновенным пронеслись святочные увеселения при деятельном участии самого царя и той развеселой, пока еще не оформившейся компании, которая получит потом название всешутейшего и всепьянейшего собора...
По заснеженным улицам всегда бродили на святки толпы ряженых, проносились вереницы разукрашенных возков и карет. Но теперь московская знать по выбору царя в шутовском обличье изображала патриарха, митрополитов, архимандритов, попов и других чинов церковной иерархии. Сам царь выступал в роли дьякона. Они разъезжали на 80 санях, и никто в Москве не был застрахован, что к нему вдруг в одночасье не нагрянет эта веселая компания пропеть хвалу родившемуся Христу. Когда она прикатила к Лефорту, он не ударил в грязь лицом: встретил приятной музыкой, устроил пир горой и танцы до упаду. Но беда тому, кто поскупится на плату или угощение. Богатый московский купец Филатьев наградил славильщиков, среди которых был Петр, всего двенадцатью рублями. Царь тотчас же послал к дому нерасторопного купца сотню человек с требованием выдать каждому по рублю. Попробуй ослушаться царского указа! Наученный этим горьким опытом, князь Черкасский сразу вынес толпе 1000 рублей.
Необычным было и традиционное освяшение воды на Москве-реке 6 января - Водосвятие. Красочная процессия двигалась к реке, скованной зимним холодом. Открывали ее солдаты полка Гордона в красных кафтанах. За ними шли преображенцы в зеленых кафтанах во главе с самим царем, и тут выделявшимся огромным ростом. Он, вместо того чтобы по традиции сидеть на троне рядом с патриархом, бодро шагал вместе с солдатами. В конце же следовал полк семеновцев в голубых кафтанах, где барабанщиками служили карлики.
Потом появилось духовенство в богатых одеждах, украшенных золотом, серебром и драгоценными камнями... Но пусть лучше об этом расскажет очевидец - австриец Корб:
"Невероятное количество людей толпилось со всех сторон, улицы были полны, крыши бьыи заняты людьми, зрители стояли и на городских стенах, тесно прижавшись друг к другу. Как только духовенство наполнило обширное пространство ограды, началась свяуенная церемония, зажжено было множество восковых свечей".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47