Разве каждое изменение не предполагает, что бог не мог придать с первого мгновения, своей религии ни прочности, ни надлежащего совершенства? Сказать, что бог, давая первый закон, приспособлялся к грубым представлениям народа, который он хотел просветить, значит утверждать, что бог не мог и не хотел сделать тот народ, который он просвещал, таким рассудительным, каким должно было быть творение всевышнего, долженствующее удовлетворить всем требованиям последнего.
Христианство нечестиво, если действительно иудаизм когда-то был религией, действительно исходящей от бога святого, неизменного, всемогущего и предвидящего. Религия Христа предполагает либо недостатки в законе, данном лично богом через Моисея, либо бессилие и злобу того бога, который не мог или не хотел сделать иудеев такими, какими они должны были быть, чтобы удовлетворить его желаниям. Все новые религии либо изменения древних религий основаны, вероятно, на бессилии, непостоянстве, бесстыдстве и злобе божества.
§132
Если история учит меня, что первые апостолы, основатели либо реформаторы религий, творили великие чудеса, то история учит меня также, что эти апостолы-реформаторы и их последователи обычно бесчестились, преследовались и предавались смерти, как нарушители спокойствия народов. Поэтому мне думается, что они не свершили тех чудес, которые им приписывают; действительно, эти чудеса должны были бы дать им большое количество последователей среди тех, кто видел свершение чудес, а эти последователи должны были бы помешать тому, чтобы с их апостолами плохо обращались. Мое недоверие удвоится, если мне скажут, что свершители чудес подвергались жестоким мучениям и казням. Как можно поверить, чтобы носители миссии божией, покровительствуемые провидением и облеченные божественным могуществом, свершающие чудеса, не смогли свершить такого простого чуда, как спасение самих себя от жестокости своих гонителей?
Даже в самом факте преследований находят убедительное доказательство в пользу религии тех, кто испытал преследования; но религия, похваляющаяся тем, что она стоила жизни многим мученикам, и поучающая нас, что ее основатели подвергались за ее распространение ужасным казням, не может быть религией бога благодетельного, справедливого и всемогущего. Добрый бог не должен был бы разрешить, чтобы с людьми, обремененными провозглашением его воли плохо обращались. Всемогущий бог, желающий основать религию, должен был бы использовать более простые и менее гибельные пути, наиболее надежные для его служителей. Сказать, что бог хотел, чтобы его религия была отмечена знаком крови, это значит сказать, то бог слаб, несправедлив, неблагодарен и кровожаден и что он недостойно приносит в жертву своих послов в своих честолюбивых целях.
§133
Умереть за религию – еще не значит доказать, что она истинная, либо божественная. Это доказывает в лучшем случае, что религию считают таковой. Фанатик, умирая, не доказывает ничего кроме того, что религиозный фанатизм зачастую бывает сильнее любви к жизни. И лжец иногда может мужественно умереть, становясь, как говорится, добродетельным по необходимости.
Часто нас удивляют и трогают безграничное мужество и бескорыстное усердие, проявленные провозвестниками религии, проповедующими свое учение с риском испытать самые тяжелые мучения. Из этой любви к спасению людей извлекают вывод, выгодный той религии, которую они провозглашают. Но по существу это бескорыстие лишь кажущееся. Кто ничем не рискует, у того ничего нет; миссионер хочет завоевать положение в свете при помощи своего учения; он знает, что посчастливится ему продать свой товар, и он станет неограниченным владыкой тех, кто выбрал его своим пастырем; он уверен в том, что станет предметом их забот, их уважения, их обожания. Есть все основания полагать, что он, миссионер, не отвергает ничего из этих благ. Таковы истинные мотивы, зажигающие усердие и любовь стольких проповедников и миссионеров, которых мы видим объезжающими мир.
Смерть за какое-нибудь мнение не есть доказательство истинности либо благости этого мнения, как смерть в битве не есть доказательство справедливости императора, в интересах которого столько людей имели глупость согласиться на то, чтобы их уничтожили. Мужество какого-нибудь мученика, одушевленного представлением о рае, не более сверхъестественно, чем мужество воина, одушевленного представлением о славе либо удерживаемого страхом бесславия. В чем различие между ирокезом, распевающим в то время, когда его поджаривают на медленном огне, и мучеником св. Лаврентием, оскорбляющим, находясь в огне, своего тирана?
Проповедники нового учения погибают потому, что они – не самые сильные; апостолы занимаются обычно опасным ремеслом, следствия которого они предвидят вперед; их мужественная смерть не больше доказывает истинность их принципов и способа мышления чем насильственная смерть честолюбца либо разбойника доказывает, что эти последние имели право мутить человеческое общество или что они считали себя вправе это делать. Ремесло миссионера всегда льстит его самолюбию и удобно как способ жить за счет простонародья; этих преимуществ было бы достаточно для того, чтобы забыть опасности, окружающие это ремесло.
§134
Богословы, вы говорите нам, что то, что безумно в глазах людей, мудро в глазах бога, которому нравится озадачивать мудрость мудрых. Но разве не утверждаете вы, что мудрость человеческая – это дар неба? Говоря нам, что эта мудрость не удовлетворяет бога, является лишь безумием в его глазах и он хочет ее озадачить, вы высказываете лишь, что ваш бог друг людей непросвещенных, делающий разумным людям губительный дар, за который этот вероломный тиран собирается жестоко наказать их в будущем. Не странно ли, что нельзя стать другом вашего бога, не объявив себя врагом разума и здравого смысла!
§135
По определению богословов, вера – это признание неочевидного. Отсюда следует, что религия требует непоколебимой веры в неочевидные вещи и положения маловероятные либо очень противоречащие разуму. Но разве отвергать разум в суждениях религии не значит признать, что разум не может приспособиться к •вере? Так как служители религии принимают участие в изгнании разума, они безусловно чувствуют свое бессилие согласовать разум с верой, являющейся не чем иным, как слепым повиновением своим священникам, авторитет которых во многих головах имеет больший вес, чем сама очевидность либо свидетельство разума.
«Принесите в жертву свой разум, отрекитесь от опыта; не верьте свидетельству ваших чувств; поучитесь без всякой критики всему, что мы провозглашаем вам именем неба». Таков одинаковый язык всех священников мира;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61
Христианство нечестиво, если действительно иудаизм когда-то был религией, действительно исходящей от бога святого, неизменного, всемогущего и предвидящего. Религия Христа предполагает либо недостатки в законе, данном лично богом через Моисея, либо бессилие и злобу того бога, который не мог или не хотел сделать иудеев такими, какими они должны были быть, чтобы удовлетворить его желаниям. Все новые религии либо изменения древних религий основаны, вероятно, на бессилии, непостоянстве, бесстыдстве и злобе божества.
§132
Если история учит меня, что первые апостолы, основатели либо реформаторы религий, творили великие чудеса, то история учит меня также, что эти апостолы-реформаторы и их последователи обычно бесчестились, преследовались и предавались смерти, как нарушители спокойствия народов. Поэтому мне думается, что они не свершили тех чудес, которые им приписывают; действительно, эти чудеса должны были бы дать им большое количество последователей среди тех, кто видел свершение чудес, а эти последователи должны были бы помешать тому, чтобы с их апостолами плохо обращались. Мое недоверие удвоится, если мне скажут, что свершители чудес подвергались жестоким мучениям и казням. Как можно поверить, чтобы носители миссии божией, покровительствуемые провидением и облеченные божественным могуществом, свершающие чудеса, не смогли свершить такого простого чуда, как спасение самих себя от жестокости своих гонителей?
Даже в самом факте преследований находят убедительное доказательство в пользу религии тех, кто испытал преследования; но религия, похваляющаяся тем, что она стоила жизни многим мученикам, и поучающая нас, что ее основатели подвергались за ее распространение ужасным казням, не может быть религией бога благодетельного, справедливого и всемогущего. Добрый бог не должен был бы разрешить, чтобы с людьми, обремененными провозглашением его воли плохо обращались. Всемогущий бог, желающий основать религию, должен был бы использовать более простые и менее гибельные пути, наиболее надежные для его служителей. Сказать, что бог хотел, чтобы его религия была отмечена знаком крови, это значит сказать, то бог слаб, несправедлив, неблагодарен и кровожаден и что он недостойно приносит в жертву своих послов в своих честолюбивых целях.
§133
Умереть за религию – еще не значит доказать, что она истинная, либо божественная. Это доказывает в лучшем случае, что религию считают таковой. Фанатик, умирая, не доказывает ничего кроме того, что религиозный фанатизм зачастую бывает сильнее любви к жизни. И лжец иногда может мужественно умереть, становясь, как говорится, добродетельным по необходимости.
Часто нас удивляют и трогают безграничное мужество и бескорыстное усердие, проявленные провозвестниками религии, проповедующими свое учение с риском испытать самые тяжелые мучения. Из этой любви к спасению людей извлекают вывод, выгодный той религии, которую они провозглашают. Но по существу это бескорыстие лишь кажущееся. Кто ничем не рискует, у того ничего нет; миссионер хочет завоевать положение в свете при помощи своего учения; он знает, что посчастливится ему продать свой товар, и он станет неограниченным владыкой тех, кто выбрал его своим пастырем; он уверен в том, что станет предметом их забот, их уважения, их обожания. Есть все основания полагать, что он, миссионер, не отвергает ничего из этих благ. Таковы истинные мотивы, зажигающие усердие и любовь стольких проповедников и миссионеров, которых мы видим объезжающими мир.
Смерть за какое-нибудь мнение не есть доказательство истинности либо благости этого мнения, как смерть в битве не есть доказательство справедливости императора, в интересах которого столько людей имели глупость согласиться на то, чтобы их уничтожили. Мужество какого-нибудь мученика, одушевленного представлением о рае, не более сверхъестественно, чем мужество воина, одушевленного представлением о славе либо удерживаемого страхом бесславия. В чем различие между ирокезом, распевающим в то время, когда его поджаривают на медленном огне, и мучеником св. Лаврентием, оскорбляющим, находясь в огне, своего тирана?
Проповедники нового учения погибают потому, что они – не самые сильные; апостолы занимаются обычно опасным ремеслом, следствия которого они предвидят вперед; их мужественная смерть не больше доказывает истинность их принципов и способа мышления чем насильственная смерть честолюбца либо разбойника доказывает, что эти последние имели право мутить человеческое общество или что они считали себя вправе это делать. Ремесло миссионера всегда льстит его самолюбию и удобно как способ жить за счет простонародья; этих преимуществ было бы достаточно для того, чтобы забыть опасности, окружающие это ремесло.
§134
Богословы, вы говорите нам, что то, что безумно в глазах людей, мудро в глазах бога, которому нравится озадачивать мудрость мудрых. Но разве не утверждаете вы, что мудрость человеческая – это дар неба? Говоря нам, что эта мудрость не удовлетворяет бога, является лишь безумием в его глазах и он хочет ее озадачить, вы высказываете лишь, что ваш бог друг людей непросвещенных, делающий разумным людям губительный дар, за который этот вероломный тиран собирается жестоко наказать их в будущем. Не странно ли, что нельзя стать другом вашего бога, не объявив себя врагом разума и здравого смысла!
§135
По определению богословов, вера – это признание неочевидного. Отсюда следует, что религия требует непоколебимой веры в неочевидные вещи и положения маловероятные либо очень противоречащие разуму. Но разве отвергать разум в суждениях религии не значит признать, что разум не может приспособиться к •вере? Так как служители религии принимают участие в изгнании разума, они безусловно чувствуют свое бессилие согласовать разум с верой, являющейся не чем иным, как слепым повиновением своим священникам, авторитет которых во многих головах имеет больший вес, чем сама очевидность либо свидетельство разума.
«Принесите в жертву свой разум, отрекитесь от опыта; не верьте свидетельству ваших чувств; поучитесь без всякой критики всему, что мы провозглашаем вам именем неба». Таков одинаковый язык всех священников мира;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61