Магия, которая притягивает тайны?
Глаза Лусвен блеснули из-под вуали – она долго и пристально поглядела на Эш.
– Тебе стало бы от этого лучше?
Эш пожала плечами.
– Не знаю. Во всяком случае, жизнь стала бы чуть-чуть интереснее.
Понимаешь, я смотрю на то, что происходит вокруг меня в реальном мире, и я думаю, что же из всего этого – для меня; и у меня выходит, что ничего. А с магией я бы по крайней мере… ну, я не знаю. Я смогла бы, наверное, что-нибудь изменить.
Эш подумала о своей маме. Магия могла бы вернуть ее, разве нет? А тогда все стало бы снова, как при ней. А не наперекосяк, как сейчас.
– Твоя беда – в твоем отношении к вещам, – сказала Лусвен.
Эш глянула на нее. Еще эта вот феечка будет ей об этом говорить? Какого рожна?!
– Типа того, что ты что-то об этом знаешь? – спросила она.
– Я знаю, что жизнь была к тебе сурова, – начала Лусвен.
Эш рассмеялась коротко и невесело:
– Да, уж ты-то знаешь!
– Знаю, – сказала Лусвен. – Со мною было то же, что и с тобой. Моя мать умерла, когда я была ребенком. Мой отец бросил меня. И то, что с тобой сейчас, со мной тоже было. Я тоже ходила по миру, сжав кулаки и отчаянно пытаясь хоть куда-нибудь пристроиться. И ничего не получалось, потому что в моей голове было такое, чего остальные просто не могли себе представить. Как мне кажется – насколько я помню, как это было у меня в твоем нынешнем положении – перед тобой на выбор два пути. Ты можешь позволить своей тоске утопить тебя и провести остаток жизни в такой же пустоте и бесполезности, как сейчас, или даже хуже; и ты можешь стать чем-то.
Эш захотела спросить Лусвен, что же случилось с ее матерью. Она захотела посочувствовать ей, разделить ее боль, и может быть, ей самой стало бы легче, но все та же беспричинная злость не дала ей разрушить те стены, которые она возвела между собой и остальным миром. А стены ей были необходимы. Потому что если пустить кого-нибудь к себе, то будет только больнее. Выжить можно только так, только защищаясь, сама за себя.
Два желания боролись друг с другом. Эш чувствовала, как одна часть ее тянется к Лусвен – та мягкая часть, та сердцевина, спрятанная под жестким панцирем, тот ребенок, которого били по голове слишком часто. Но стоило Эш заговорить, как на губах ее появилась злая усмешка:
– Да-а? – сказала она. – Например, чем?
– Ты уже сейчас делаешь такое доброе дело – ты помогаешь своей кузине.
– Большое дело! Типа того, что миру будет большая польза от того, что я помогу нашей маленькой Мисс Солнышко!
– Ты могла бы кое-чему научиться у нее, – сказала Лусвен.
Точь-в-точь то же самое говорили Эш и в школе. Почему бы тебе не взять пример со своей сестры? У тебя такие способности, а ты их разбазариваешь.
И врач, к которому отправляли ее тетушка и дядюшка, был не многим лучше.
– Надоело мне до смерти слышать про Нину! – воскликнула Эш.
– Она хорошая.
– А я – плохая?
– Я этого не говорила.
– Ну конечно, быть такой, как она, легко! Ей везет в жизни.
– Что ты имеешь в виду? – спросила Лусвен. Голос ее был спокоен и тих. И из-за этого, из-за того, что, бог весть, зачем, Лусвен, казалось, на самом деле было нужно все это, Эш почувствовала, как на глаза ее наворачиваются слезы.
Я не буду плакать, поклялась она. Я не заплачу.
Но у нее так заныло в груди, что стало трудно дышать, и она поняла, что теряет последнее самообладание.
– Ничего, – выдавила она. – Давай… Давай оставим это…
– Но…
Это было уже слишком.
– Да хотя бы то, что ее родители любят ее! Ясно? Это ты хотела услышать? Они не говорят ей «ты нам не нужна», и не… не уходят и не возвращаются…
Плотину прорвало. Эш отвернулась, и слезы потекли по ее щекам. Лусвен дотронулась до нее, но Эш сбросила ее руку.
– Не трогай меня!
Она отодвигалась, пока не оказалась на краю обрыва, вздрагивая всем телом и плача. Лусвен не подходила ближе. Она стояла, обхватив себя руками, и ворон, нахохлившись, сидел у нее на плече, а ястреб кружил над ней, вскрикивая тревожно и странно.
– Твоя мама любила тебя, – тихо сказала Лусвен.
Эш только заплакала сильнее.
– Ты же веришь в это, правда?
Эш могла только кивнуть. Плач не утихал.
– А твой отец – просто ничтожество, раз ты ему не нужна.
– Легко тебе… гово… рить…
– Перестань, Эш, – сказала Лусвен. Она сделала несколько шагов к Эш, и голос ее был словно бальзам на раны. – Мир полон таких, как он. Таких, которые думают только о себе. Таких, которые не желают отвечать за то, за что должны. Таких, которые не могут любить…
Эш повернула к Лусвен зареванное лицо – слезы все еще текли – и спросила, вхлипывая и вздрагивая:
– Так значит… я… такая же… как… как он, да?
Лусвен подошла к ней и положила ей руку на плечо. Эш передернулась, но не отпрянула, когда Лусвен подняла ее голову, и они заглянули друг другу в глаза.
– Я так не думаю, – ответила она.
– Откуда ты… знаешь? Ты же даже не… не знаешь меня…
Но тут ветер откинул вуаль с глаз Лусвен, и что-то сверкнуло в них. В это мгновение Эш показалось, будто взгляд Лусвен пронзает ее насквозь.
Словно Лусвен видела все то, что Эш прячет за своими крепостными стенами.
Все, что Эш сделала, все, что она думала, все, чем она была, Лусвен увидела, взвесила, и не сочла недостойным.
– Ты ошибалась, – сказала Лусвен, – и тебе не везло, но в душе – что только и важно – ты хорошая. Мне этого хватает.
Эш всхлипнула и вытерла нос рукавом. Она не стала вырываться, когда Лусвен обняла ее.
– И тебе этого хватит.
***
Тронулись с места они не сразу. Лусвен сняла амулет со своего браслета.
Когда она оживила его, на заболоченном лугу появился столик, прислоненный к большому камню, и на нем стояли две кружки чая и тарелочка с маленькими пирожными. Эш с благодарностью взялась за кружку. Она думала, что не проголодалась, но, попробовав пирожное – это было что-то вроде плюшки с медом и орехами – тут же прикончила четыре штуки за один присест. Когда она взялась за пятое и не положила его, не в силах доесть, Лусвен рассказала ей, как зовут ее птиц, и научила ее подзывать их на плечо или на руку, чтобы покормить.
Ворона звали Кюфи, а ястреба – Хунрос, что означало «доверие» и «мечта», сказала Лусвен.
– Почему ты их так назвала? – спросила Эш.
– Чтобы помнить о том, что друзьям надо доверять, как себе, и что, когда все становится мрачно, можно еще мечтать и надеяться. Иногда стоит подумать о чем-нибудь хорошем, как сразу все становится немного лучше.
Точно так же, как и наоборот.
– Отношение к вещам… – произнесла Эш со слабой улыбкой.
– Вроде того. Тебе легче?
Эш кивнула.
– Можем идти?
Эш кивнула снова. Ей действительно стало легче, хотя все еще было несколько не по себе.
Словно под ее настроение, местность снова переменилась. Луга стали более сырыми, а скалы – грозными.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34
Глаза Лусвен блеснули из-под вуали – она долго и пристально поглядела на Эш.
– Тебе стало бы от этого лучше?
Эш пожала плечами.
– Не знаю. Во всяком случае, жизнь стала бы чуть-чуть интереснее.
Понимаешь, я смотрю на то, что происходит вокруг меня в реальном мире, и я думаю, что же из всего этого – для меня; и у меня выходит, что ничего. А с магией я бы по крайней мере… ну, я не знаю. Я смогла бы, наверное, что-нибудь изменить.
Эш подумала о своей маме. Магия могла бы вернуть ее, разве нет? А тогда все стало бы снова, как при ней. А не наперекосяк, как сейчас.
– Твоя беда – в твоем отношении к вещам, – сказала Лусвен.
Эш глянула на нее. Еще эта вот феечка будет ей об этом говорить? Какого рожна?!
– Типа того, что ты что-то об этом знаешь? – спросила она.
– Я знаю, что жизнь была к тебе сурова, – начала Лусвен.
Эш рассмеялась коротко и невесело:
– Да, уж ты-то знаешь!
– Знаю, – сказала Лусвен. – Со мною было то же, что и с тобой. Моя мать умерла, когда я была ребенком. Мой отец бросил меня. И то, что с тобой сейчас, со мной тоже было. Я тоже ходила по миру, сжав кулаки и отчаянно пытаясь хоть куда-нибудь пристроиться. И ничего не получалось, потому что в моей голове было такое, чего остальные просто не могли себе представить. Как мне кажется – насколько я помню, как это было у меня в твоем нынешнем положении – перед тобой на выбор два пути. Ты можешь позволить своей тоске утопить тебя и провести остаток жизни в такой же пустоте и бесполезности, как сейчас, или даже хуже; и ты можешь стать чем-то.
Эш захотела спросить Лусвен, что же случилось с ее матерью. Она захотела посочувствовать ей, разделить ее боль, и может быть, ей самой стало бы легче, но все та же беспричинная злость не дала ей разрушить те стены, которые она возвела между собой и остальным миром. А стены ей были необходимы. Потому что если пустить кого-нибудь к себе, то будет только больнее. Выжить можно только так, только защищаясь, сама за себя.
Два желания боролись друг с другом. Эш чувствовала, как одна часть ее тянется к Лусвен – та мягкая часть, та сердцевина, спрятанная под жестким панцирем, тот ребенок, которого били по голове слишком часто. Но стоило Эш заговорить, как на губах ее появилась злая усмешка:
– Да-а? – сказала она. – Например, чем?
– Ты уже сейчас делаешь такое доброе дело – ты помогаешь своей кузине.
– Большое дело! Типа того, что миру будет большая польза от того, что я помогу нашей маленькой Мисс Солнышко!
– Ты могла бы кое-чему научиться у нее, – сказала Лусвен.
Точь-в-точь то же самое говорили Эш и в школе. Почему бы тебе не взять пример со своей сестры? У тебя такие способности, а ты их разбазариваешь.
И врач, к которому отправляли ее тетушка и дядюшка, был не многим лучше.
– Надоело мне до смерти слышать про Нину! – воскликнула Эш.
– Она хорошая.
– А я – плохая?
– Я этого не говорила.
– Ну конечно, быть такой, как она, легко! Ей везет в жизни.
– Что ты имеешь в виду? – спросила Лусвен. Голос ее был спокоен и тих. И из-за этого, из-за того, что, бог весть, зачем, Лусвен, казалось, на самом деле было нужно все это, Эш почувствовала, как на глаза ее наворачиваются слезы.
Я не буду плакать, поклялась она. Я не заплачу.
Но у нее так заныло в груди, что стало трудно дышать, и она поняла, что теряет последнее самообладание.
– Ничего, – выдавила она. – Давай… Давай оставим это…
– Но…
Это было уже слишком.
– Да хотя бы то, что ее родители любят ее! Ясно? Это ты хотела услышать? Они не говорят ей «ты нам не нужна», и не… не уходят и не возвращаются…
Плотину прорвало. Эш отвернулась, и слезы потекли по ее щекам. Лусвен дотронулась до нее, но Эш сбросила ее руку.
– Не трогай меня!
Она отодвигалась, пока не оказалась на краю обрыва, вздрагивая всем телом и плача. Лусвен не подходила ближе. Она стояла, обхватив себя руками, и ворон, нахохлившись, сидел у нее на плече, а ястреб кружил над ней, вскрикивая тревожно и странно.
– Твоя мама любила тебя, – тихо сказала Лусвен.
Эш только заплакала сильнее.
– Ты же веришь в это, правда?
Эш могла только кивнуть. Плач не утихал.
– А твой отец – просто ничтожество, раз ты ему не нужна.
– Легко тебе… гово… рить…
– Перестань, Эш, – сказала Лусвен. Она сделала несколько шагов к Эш, и голос ее был словно бальзам на раны. – Мир полон таких, как он. Таких, которые думают только о себе. Таких, которые не желают отвечать за то, за что должны. Таких, которые не могут любить…
Эш повернула к Лусвен зареванное лицо – слезы все еще текли – и спросила, вхлипывая и вздрагивая:
– Так значит… я… такая же… как… как он, да?
Лусвен подошла к ней и положила ей руку на плечо. Эш передернулась, но не отпрянула, когда Лусвен подняла ее голову, и они заглянули друг другу в глаза.
– Я так не думаю, – ответила она.
– Откуда ты… знаешь? Ты же даже не… не знаешь меня…
Но тут ветер откинул вуаль с глаз Лусвен, и что-то сверкнуло в них. В это мгновение Эш показалось, будто взгляд Лусвен пронзает ее насквозь.
Словно Лусвен видела все то, что Эш прячет за своими крепостными стенами.
Все, что Эш сделала, все, что она думала, все, чем она была, Лусвен увидела, взвесила, и не сочла недостойным.
– Ты ошибалась, – сказала Лусвен, – и тебе не везло, но в душе – что только и важно – ты хорошая. Мне этого хватает.
Эш всхлипнула и вытерла нос рукавом. Она не стала вырываться, когда Лусвен обняла ее.
– И тебе этого хватит.
***
Тронулись с места они не сразу. Лусвен сняла амулет со своего браслета.
Когда она оживила его, на заболоченном лугу появился столик, прислоненный к большому камню, и на нем стояли две кружки чая и тарелочка с маленькими пирожными. Эш с благодарностью взялась за кружку. Она думала, что не проголодалась, но, попробовав пирожное – это было что-то вроде плюшки с медом и орехами – тут же прикончила четыре штуки за один присест. Когда она взялась за пятое и не положила его, не в силах доесть, Лусвен рассказала ей, как зовут ее птиц, и научила ее подзывать их на плечо или на руку, чтобы покормить.
Ворона звали Кюфи, а ястреба – Хунрос, что означало «доверие» и «мечта», сказала Лусвен.
– Почему ты их так назвала? – спросила Эш.
– Чтобы помнить о том, что друзьям надо доверять, как себе, и что, когда все становится мрачно, можно еще мечтать и надеяться. Иногда стоит подумать о чем-нибудь хорошем, как сразу все становится немного лучше.
Точно так же, как и наоборот.
– Отношение к вещам… – произнесла Эш со слабой улыбкой.
– Вроде того. Тебе легче?
Эш кивнула.
– Можем идти?
Эш кивнула снова. Ей действительно стало легче, хотя все еще было несколько не по себе.
Словно под ее настроение, местность снова переменилась. Луга стали более сырыми, а скалы – грозными.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34