Кроме того, хотя я и объел ягоды со всей поляны, есть мне все равно хотелось. И чем дальше, тем сильнее. Слушая, как в голодной тоске сжимаются внутренности, я с холодным спокойствием отметил, что вот это и будет причиной моей смерти.
Голод. Не на каждом же шагу есть в лесу ягодные поляны. А больше я за весь день ничего не видел. Думать ни о чем не хотелось. Я сидел, подкидывал в костерок сучья и следил, как они превращаются в уголья.
Да еще с опаской прислушивался к звукам за пределами светового круга. Было тоскливо, и хотелось есть. Причем хотелось так, что по временам и вовсе на все становилось наплевать.
И мечталось не о корочке хлеба, как надо бы голодному, а о хорошем куске мяса. Сигареты не помогали – курить уже было противно. К тому же их по-прежнему оставалось полпачки, хотя я старался по возможности не обращать на это внимания.
Что за дурацкая ситуация?! Ну заблудился бы в тайге – это я еще понимаю, ладно! Так ведь и заблудился-то совершенно не разбери как! Ну пусть и слышал раньше о подобных вещах – но я-то тут при чем?!
Если требовалось угодить в переплет, то почему именно таким способом? Почему, зачем? И сигареты эти – они-то тут с какого боку?! Вот уж этого я совершенно не понимаю.
В довершение всех неприятностей мне стало мерещиться, что с другой стороны костра что-то отблескивает в неверном свете пламени. Металлическим блеском. С голодухи мне немедленно стало казаться, что это консервная банка.
Ничего, конечно, там быть не могло, но видение выглядело таким навязчивым, что в животе началось тоскливое, тягучее урчание. Принимая во внимание ситуацию, все это подвернулось как нельзя более кстати.
Через несколько минут я готов был проклясть все. Издевательство представлялось очевиднейшим. Со злобой глядя через огонь, я всеми силами старался рассеять наваждение, но ничего у меня не получалось.
Банка по-прежнему продолжала отблескивать в пламени костра. Может быть, усилия мои были тщетны оттого, что я с неменьшей силой желал, чтобы что-нибудь там было. Но что там могло быть?
Я же сам там топтался, когда место для костра готовил, и знал, что ничего там нет. В конце концов я не выдержал, встал, шагнул за костер и с ненавистью пнул проклятую железя…
Я все-таки успел удержать ногу в последний момент. А то бы ползал потом в потемках по всей поляне, эту банку разыскивая. Я успел-таки сообразить, что никакая она не галлюцинация.
Насколько сильное впечатление это на меня произвело, можно судить по тому хотя бы, что, убедившись в том, что банка есть на самом деле, я спокойно вернулся на свое место и сел.
Засунул руки в карманы и… в правом кармане обнаружил свой складной нож. В том, что он именно мой, я убедился, рассмотрев его внимательно. Само собой разумеется, без ножа бы я эту консерву не открыл. Естественно.
Да что же это такое! Я стукнул себя по колену. Получилось несильно. Тогда я ударил еще раз. Потом еще и еще… Нога отозвалась резкой болью, я опомнился. Ночь, костер, в правой руке нож. Все как было. И банка за костром.
Ничего не понимаю! Ну как есть ничего! Вот банка, а вот нож, который я сам оставил дома! Это-то уж точно.
Почему?!
Однако, похоже, вопросы выходили чистой риторикой. Ответов ждать было неоткуда. Но в принципе там, где есть возможность перехода, очень даже просто может быть и что-то еще.
Вот только что? Ведь я представления не имею, как банка и нож появились! Я есть хотел. Ну и что? Я вот домой тоже хочу, но продолжаю сидеть на поляне. Почему-то. Как все это объясняется? С ума же сойти можно… Рассуждая о вещах, представления о которых не имеешь. Вот уж то еще удовольствие… Я мысленно плюнул на все несуразности и занялся консервной банкой.
Внутри оказалась тушенка. Великолепнейшая тушенка, чье великолепие не поколебало даже ее необъяснимое появление. В мгновение ока я опростал жестянку и даже вычистил ее изнутри. Вылизал бы, если б смог.
Жить стало если не лучше, то веселей. Почти как говаривал дядюшка Джо. Вот как раз про меня. Хотя я по-прежнему ничего не понимал, но зато теперь был сыт, пусть и несколько невероятным образом.
Я даже закурил с удовольствием – впервые с прошлой ночи. Подбрасывая сучья в костер, сидел и слушал окружающие звуки. Лес был исключительно тих. И, судя по всему, в этой местности не летали никакие самолеты.
И не было вблизи ни автомобильных, ни железных дорог. Я попробовал было понаблюдать за небом на предмет пролета спутников, но достаточно плотные облака не давали ничего толком рассмотреть. Да и костер не позволял отвлекаться.
Куда же меня занесло?
Следующий день прошел так же. За ним следующий. Потом еще и еще… Какая-то странная у меня началась жизнь. Я брел по лесу, не встречая никаких следов человеческой деятельности и совершенно не представляя, чем все это закончится.
То есть представлять-то я представлял, конечно…
Но тем не менее еда у меня продолжала появляться регулярно, причем самая разная. Хотя и не так часто, как я бы этого хотел. А однажды, после затянувшегося на несколько дней дождя, сырого и холодного, я обзавелся даже фляжкой.
Не то с коньяком, не то с бренди. Отличная армейская фляжка в зеленом чехле. И она теперь тоже была все время наполовину полна – так же как сигареты и спички.
И все. Хоть сломай себе голову, никаких объяснений происходящему не было. От всего этого можно было взбеситься. Да я бы и взбесился, наверное, если бы не знал уже по жизни, что пользы от этого в моих обстоятельствах ноль.
Вот и оставалось идти – столько, сколько потребуется. А точнее, до тех пор пока не наступит конец этого путешествия. А поскольку дело шло к осени – а там и к зиме, – это означало, что через пару месяцев все так или иначе разрешится.
Так или иначе… Если, конечно, не произойдет чего-то из ряда вон выходящего. Опять же в том или ином смысле. И вообще я, видимо от всего случившегося, несколько ошалел. Потому что на происходящее стал смотреть как-то слишком по-философски.
Однажды мне наконец встретилось то самое подходящее дерево. В поисках которого я пустился в странствие.
Среди прочих деревьев это был гигант. Из одних его сучьев, я думаю, можно было бы срубить небольшой сруб для колодца, например. Ствол уходил вверх, как Останкинская телебашня, белея огромным пятном содранной коры.
У комля раскинулся великолепный муравейник едва не в мой рост. Одно слово – впечатляло. Если бы не это впечатление, я бы прошел мимо, даже не покосившись. А так полез вверх, хотя теперь уже это не имело ни малейшего значения.
Дерево впечатляло и наверху. Оно возвышалось как утес и над поверхностью леса. Здесь пел ветер и ствол ощутимо покачивался, роняя иголки в двадцатипятиметровую бездну.
Во все стороны уходили сплошным ковром зеленые волны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176