Катя слушала, разинув свой маленький ротик со слегка припухлыми розовыми губками.
Потом с удовольствием начали фотографироваться на память. – Буду в Гомеле – привезу снимки, – щедро пообещал почти не пивший Шаронов.
Раз за разом сверкала фотовспышка: да, вот так сядьте, а теперь улыбнитесь друг другу; в щечку, в щечку ее, Анатолий Степанович! Ну обнимите же, Катя, такого мужественного мужчину – что вы в самом деле?! Попробуйте-ка на брудершафт!
Когда в наличии у тебя две отснятые пленки, на которых «балдеет» разгоряченная спиртным парочка, смонтировать несколько впечатляющих разновариантных коллажей – дело техники. Шаронов их и «слепил». Причем, классно. Вот в кресле Катя с томными полузакрытыми глазами; чуть выше оголившейся круглой коленки – рука поклонника, а сам он вот-вот жадно припадет к ее губам. И т. д. – еще и похлеще. В натуре ничего подобного и близко не было, а на снимках – пожалуйста, полюбуйтесь, уважаемый господин директор МП и горячо любимый муж, как умеет расслабляться в компании курортного донжуана ваша благоверная.
* * *
Вернувшись в Гомель, Олег, как солдат дембеля, считал дни, когда появится из санатория Катя. Множество раз веером раскладывал компрометирующие фотки. Они нежно жгли душу и руки: «Живые деньги!» Казалось, фотографический глянец и впрямь начинал на глаза приобретать зеленый цвет – цвет долларов.
…Катя, пораженная, смотрела на «товар».
– Подонок, негодяй, мразь, – только и нашлись у нее три слова, когда Шаронов закончил демонстрацию «коллекции».
– Я же обещал привезти, и привез. Извини, до порнухи маленько не дотянул, материала не хватило, но, думается, это уже муженек твой в воображении дорисует. У него с образным мышлением нормально? – «Корреспондент» явно измывался над потрясенной Катей. – Но ты не боись. Три тысячи баксов – и негативы твои. И не жадничай. А то я эти картинки даром отдам, но уже не тебе – господину Кравченко. Да, кстати…
Олега опять осенила идея!
– Кстати, позвони Ковшову. Для него цена та же – три тысячи. Почему ты это одна отстегивать должна, пусть и он кубышкой потрясет. А то не по-джентльменски получается – вместе же одну кровать топтали…
…Анатолий Степанович понял все с полуслова:
– Катя, слушай внимательно. Ничего ему пока не плати. Тяни время – обещай отдать завтра, послезавтра… Я что-нибудь придумаю.
– Вот что, – позвонила она Шаронову на следующий день, – Ковшов заплатит и за меня, и за себя.
– Это уже другой коленкор, – довольно хмыкнул шантажист.
* * *
Концовку этой пошлой истории затруднительно и даже невозможно произвести по той причине, что по крайней мере один из ее участников уже никогда не опровергнет и не подтвердит показания другого.
…В дверь позвонили. Шаронов, слегка вздрогнув, заторопился в прихожую:
– Кто там?
– Прибыли деньги за товар.
Щелкнули замки. В дверях стоял мужчина в темных очках и сдвинутой на глаза шляпе. В руке – пистолет с глушителем.
– Снимки и пленку! Быстро-о! – рявкнул он, прикрыв за собой дверь.
У Шаронова затряслись руки. Он долго собирал «компромат», поминутно клялся, что отдаст все до последнего кадра.
– Жить хочется? – нагло спросил человек с пистолетом. Шаронов смог выдавить лишь короткое, невнятное «да».
– Зачем же тогда заказывал себе смерть?
Глухо хлопнули два выстрела. Одна пуля остановила сердце. Другая, контрольная, размозжила голову.
Это заказное убийство, похоже, обошлось Ковшову значительно дешевле, нежели предложенная ему шантажистом плата за курортные «мультики».
И странное дело, почти никого, кто знал Шаронова, его убийство не потрясло. И даже не потому, что убийством нынче удивить трудно. Просто у людей относительно этого случая, видимо, какие-то свои соображения и мерки.
(И. Лесной. // Детективная газета. – 1996. – №10/22)
«Жертвоприношение»
Страшную цену запросил за взаимность со своей подруги бывший уголовник… Неприметную троицу отдыхающих мало кто запомнил в небольшой браславской деревушке Крапивино: знойные августовские дни скопом гнали городских жителей к прохладе и воде. Через пригородное село за день проходили и проезжали сотни людей.
Эти приехали на обычном рейсовом автобусе. Стройный, ладно скроенный мужчина с красивым мужественным лицом и черными, как смоль, волосами, худенькая женщина с приятными чертами лица и белобрысый мальчишка лет шести.
Трое прошествовали по деревне, не вызвав особого любопытства. Вместе с другими отдыхающими – и местными, и городскими – потолкались у причала лодочной станции. Взяли напрокат утлое суденышко и некоторое время покатались по озеру. Полежали на пляже. Как и другие, раскинули после полудня «скатерочку» из газет, выпили вина, а мальчонке выставили бутылку лимонада. Скромно закусили, повалялись на солнышке. Взрослые искупались, а мальчишка беззаботно, но сосредоточенно и серьезно попытался из прибрежного песка соорудить нечто наподобие замка, но так и не завершил задуманного. То ли пропал интерес, то ли отвлекла перепалка, случившаяся между взрослыми. Он уже привык к этим разборкам, но постоянно с тревогой прислушивался к ним, словно чуял что-то неладное. Как преданный собачонка. Как неиспорченное дитя. И просто как сын своей матери. Мужчина-красавец, хоть и годился ему в отцы, но на данный момент не являлся даже отчимом, а назывался обидным словом «сожитель».
…Семейная жизнь Галины Хаританович пошла «под откос», почитай лет пять назад, когда ее Толику едва за годик перевалило, а муж, горячо и по-настоящему любимый первой любовью, подло обманул ее, увлекся другой женщиной и без долгих объяснений укатил с ней то ли в Казахстан, то ли в Туркмению, где у разлучницы была родня. Остались у Галины воспоминания, двухкомнатная квартира в райцентре и точная копия бывшего мужа – сынишка-несмышленыш. И ни одной близкой души рядом. Все ее корни – на Рязанщине, куда она из белорусской глубинки выбиралась редко и неохотно. Родители давно умерли, еще до ее замужества, а с сестрами и единственным братом отношения как-то не складывались. Так и осталась былинкой на ветру.
Молодую еще женщину, далеко не дурнушку, аккуратную и немножко экзальтированную, измена любимого человека вышибла напрочь из добропорядочного уклада жизни. Даже единственный сын не стал препятствием: она стала попивать, ударилась в разгульную жизнь, словно мстя всем мужчинам за своего единственного, подлого, но по-прежнему желанного. Маленький То лик ее одновременно и умилял, и раздражал. Умилял по естественной привязанности матери к своему чаду, выстраданному и выношенному, а раздражал своей необычной похожестью (как в складывающемся характере, так и внешне) на отца.
Но вот появился Николай Гурко. Молодой, красивый, сильный.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119
Потом с удовольствием начали фотографироваться на память. – Буду в Гомеле – привезу снимки, – щедро пообещал почти не пивший Шаронов.
Раз за разом сверкала фотовспышка: да, вот так сядьте, а теперь улыбнитесь друг другу; в щечку, в щечку ее, Анатолий Степанович! Ну обнимите же, Катя, такого мужественного мужчину – что вы в самом деле?! Попробуйте-ка на брудершафт!
Когда в наличии у тебя две отснятые пленки, на которых «балдеет» разгоряченная спиртным парочка, смонтировать несколько впечатляющих разновариантных коллажей – дело техники. Шаронов их и «слепил». Причем, классно. Вот в кресле Катя с томными полузакрытыми глазами; чуть выше оголившейся круглой коленки – рука поклонника, а сам он вот-вот жадно припадет к ее губам. И т. д. – еще и похлеще. В натуре ничего подобного и близко не было, а на снимках – пожалуйста, полюбуйтесь, уважаемый господин директор МП и горячо любимый муж, как умеет расслабляться в компании курортного донжуана ваша благоверная.
* * *
Вернувшись в Гомель, Олег, как солдат дембеля, считал дни, когда появится из санатория Катя. Множество раз веером раскладывал компрометирующие фотки. Они нежно жгли душу и руки: «Живые деньги!» Казалось, фотографический глянец и впрямь начинал на глаза приобретать зеленый цвет – цвет долларов.
…Катя, пораженная, смотрела на «товар».
– Подонок, негодяй, мразь, – только и нашлись у нее три слова, когда Шаронов закончил демонстрацию «коллекции».
– Я же обещал привезти, и привез. Извини, до порнухи маленько не дотянул, материала не хватило, но, думается, это уже муженек твой в воображении дорисует. У него с образным мышлением нормально? – «Корреспондент» явно измывался над потрясенной Катей. – Но ты не боись. Три тысячи баксов – и негативы твои. И не жадничай. А то я эти картинки даром отдам, но уже не тебе – господину Кравченко. Да, кстати…
Олега опять осенила идея!
– Кстати, позвони Ковшову. Для него цена та же – три тысячи. Почему ты это одна отстегивать должна, пусть и он кубышкой потрясет. А то не по-джентльменски получается – вместе же одну кровать топтали…
…Анатолий Степанович понял все с полуслова:
– Катя, слушай внимательно. Ничего ему пока не плати. Тяни время – обещай отдать завтра, послезавтра… Я что-нибудь придумаю.
– Вот что, – позвонила она Шаронову на следующий день, – Ковшов заплатит и за меня, и за себя.
– Это уже другой коленкор, – довольно хмыкнул шантажист.
* * *
Концовку этой пошлой истории затруднительно и даже невозможно произвести по той причине, что по крайней мере один из ее участников уже никогда не опровергнет и не подтвердит показания другого.
…В дверь позвонили. Шаронов, слегка вздрогнув, заторопился в прихожую:
– Кто там?
– Прибыли деньги за товар.
Щелкнули замки. В дверях стоял мужчина в темных очках и сдвинутой на глаза шляпе. В руке – пистолет с глушителем.
– Снимки и пленку! Быстро-о! – рявкнул он, прикрыв за собой дверь.
У Шаронова затряслись руки. Он долго собирал «компромат», поминутно клялся, что отдаст все до последнего кадра.
– Жить хочется? – нагло спросил человек с пистолетом. Шаронов смог выдавить лишь короткое, невнятное «да».
– Зачем же тогда заказывал себе смерть?
Глухо хлопнули два выстрела. Одна пуля остановила сердце. Другая, контрольная, размозжила голову.
Это заказное убийство, похоже, обошлось Ковшову значительно дешевле, нежели предложенная ему шантажистом плата за курортные «мультики».
И странное дело, почти никого, кто знал Шаронова, его убийство не потрясло. И даже не потому, что убийством нынче удивить трудно. Просто у людей относительно этого случая, видимо, какие-то свои соображения и мерки.
(И. Лесной. // Детективная газета. – 1996. – №10/22)
«Жертвоприношение»
Страшную цену запросил за взаимность со своей подруги бывший уголовник… Неприметную троицу отдыхающих мало кто запомнил в небольшой браславской деревушке Крапивино: знойные августовские дни скопом гнали городских жителей к прохладе и воде. Через пригородное село за день проходили и проезжали сотни людей.
Эти приехали на обычном рейсовом автобусе. Стройный, ладно скроенный мужчина с красивым мужественным лицом и черными, как смоль, волосами, худенькая женщина с приятными чертами лица и белобрысый мальчишка лет шести.
Трое прошествовали по деревне, не вызвав особого любопытства. Вместе с другими отдыхающими – и местными, и городскими – потолкались у причала лодочной станции. Взяли напрокат утлое суденышко и некоторое время покатались по озеру. Полежали на пляже. Как и другие, раскинули после полудня «скатерочку» из газет, выпили вина, а мальчонке выставили бутылку лимонада. Скромно закусили, повалялись на солнышке. Взрослые искупались, а мальчишка беззаботно, но сосредоточенно и серьезно попытался из прибрежного песка соорудить нечто наподобие замка, но так и не завершил задуманного. То ли пропал интерес, то ли отвлекла перепалка, случившаяся между взрослыми. Он уже привык к этим разборкам, но постоянно с тревогой прислушивался к ним, словно чуял что-то неладное. Как преданный собачонка. Как неиспорченное дитя. И просто как сын своей матери. Мужчина-красавец, хоть и годился ему в отцы, но на данный момент не являлся даже отчимом, а назывался обидным словом «сожитель».
…Семейная жизнь Галины Хаританович пошла «под откос», почитай лет пять назад, когда ее Толику едва за годик перевалило, а муж, горячо и по-настоящему любимый первой любовью, подло обманул ее, увлекся другой женщиной и без долгих объяснений укатил с ней то ли в Казахстан, то ли в Туркмению, где у разлучницы была родня. Остались у Галины воспоминания, двухкомнатная квартира в райцентре и точная копия бывшего мужа – сынишка-несмышленыш. И ни одной близкой души рядом. Все ее корни – на Рязанщине, куда она из белорусской глубинки выбиралась редко и неохотно. Родители давно умерли, еще до ее замужества, а с сестрами и единственным братом отношения как-то не складывались. Так и осталась былинкой на ветру.
Молодую еще женщину, далеко не дурнушку, аккуратную и немножко экзальтированную, измена любимого человека вышибла напрочь из добропорядочного уклада жизни. Даже единственный сын не стал препятствием: она стала попивать, ударилась в разгульную жизнь, словно мстя всем мужчинам за своего единственного, подлого, но по-прежнему желанного. Маленький То лик ее одновременно и умилял, и раздражал. Умилял по естественной привязанности матери к своему чаду, выстраданному и выношенному, а раздражал своей необычной похожестью (как в складывающемся характере, так и внешне) на отца.
Но вот появился Николай Гурко. Молодой, красивый, сильный.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119