Одно не стыкуется с другим. Все это — часть большой лжи, в которой она живет. Притворство — единственная реальная черта ее характера. И еще — любовь к тебе. Здесь она тоже не лжет.
Я вздрогнул.
— Ты так думаешь?
— Думаю? — переспросила она. — Да не будь тебя, ей незачем было бы жить. Ты — смысл ее жизни…
— А ты? Какое место занимаешь ты?
Стася таинственно улыбнулась:
— Я? Часть того иллюзорного мира, который создала Мона. Или зеркало, в котором она иногда видит себя. В ухудшенном, естественно, варианте. — Она вдруг резко сменила тему: — Почему ты не остановишь ее в погоне за деньгами? Зачем они ей? Это так отвратительно. И ведь ей не деньги нужны. Деньги — только ширма. Мона ищет общества мужчин для того, чтобы убедиться в своей женской привлекательности. Но прояви мужчина к ней подлинный интерес, она постарается унизить его. Даже беднягу Рикардо замучила — тот не знает, чем ей угодить… Надо что-то делать. Так продолжаться не может. Если ты найдешь работу, — продолжала Стася, — ей не придется каждый вечер ходить в то ужасное место и выслушивать грязных подонков, что за ней увиваются. Что удерживает тебя? Боишься, ей наскучит однообразное существование? А может, думаешь, это я на нее влияю? Да? Неужели ты считаешь, что меня не тяготит такая жизнь? Что бы ты обо мне ни думал, знай: к этой стороне ее жизни я отношения не имею… — Она прервала свой монолог. — Почему ты все время молчишь? Скажи что-нибудь!
Только я собрался открыть рот, как вошла Мона с букетиком фиалок. Мирная инициатива.
Вскоре атмосфера установилась спокойная и согласная, женщины вели себя почти как обычно. Мона извлекла свое рукоделие, а Стася взялась за кисть. Мне казалось, я присутствую на спектакле.
За считанные минуты Стася набросала прямо на стене мой портрет — вполне узнаваемый. Она изобразила меня как китайского мандарина, облаченного в синий халат, подчеркнув суровое и глубокомысленное выражение лица, какое я по чистой случайности принял.
Мона пришла в восторг и по-матерински хвалила меня за то, что я так спокойно сидел и примерно вел себя со Стасей. Она всегда верила, что, узнав друг друга, мы непременно подружимся. И далее — в таком же духе.
Она была так счастлива и возбуждена, что, ища сигареты, увлеклась и случайно высыпала на стол содержимое своей сумки. Среди прочего я увидел давешнее письмо. К удивлению Моны, я поднял письмо и вручил ей, даже не попытавшись заглянуть в него.
— Почему ты не дашь Вэлу его прочесть? — спросила Стася.
— Дам, но только не сейчас, — ответила Мона. — Не хочу омрачать этот замечательный вечер.
— Там нет ничего такого, чего следовало бы стыдиться, — настаивала Стася.
— Знаю, — сказала Мона.
— Забудьте о нем, — вмешался я. — Мне уже не интересно.
— Какие же вы оба замечательные! Вас нельзя не любить! Я так люблю вас обоих!
На этот бурный взрыв эмоций Стася отреагировала несколько демонически, задав лукавый вопрос:
— А кого ты любишь все-таки больше?
Мона ни секунды не колебалась:
— Мне кажется, я не могу кого-то любить больше. Я люблю вас обоих. Любовь к одному не имеет ничего общего с любовью к другому. Чем больше я люблю тебя, Вэл, тем дороже мне становится Стася.
— Вот тебе и ответ, — сказала Стася, снова берясь за кисть и возобновляя работу над портретом.
Воцарилось молчание, которое вскоре нарушила Мона:
— О чем вы здесь говорили, пока меня не было?
— Конечно, о тебе, — невозмутимо отозвалась Стася. — Правда, Вэл?
— Да, и пришли к заключению, что ты восхитительное создание. Только не понимаем, почему тебе так нравится играть с нами в прятки?
Мона мгновенно ощетинилась:
— В какие прятки? О чем ты?
— Давайте сейчас не будем об этом, — проговорила Стася, вовсю работая кистью. — Но в скором времени нам надо сесть вместе за стол и во всем разобраться. Ты согласна? — И, повернувшись, она пристально посмотрела Моне в глаза.
— У меня нет возражений, — ледяным тоном ответила Мона.
— Что я говорила! Она уже обиделась, — сказала Стася.
— Она ничего не поняла.
Снова вспышка гнева.
— Чего я не поняла? В чем дело? К чему вы клоните?
— Во время твоего отсутствия мы мало говорили, — прервал я возмущенный поток ее речи. — В основном обсуждали правду и правдивость… Как ты знаешь, Стася — очень правдивый человек.
Быстрая улыбка пробежала по губам Моны. Она собиралась что-то сказать, но я не дал.
— Волноваться нечего. Мы не собираемся устраивать тебе перекрестный допрос.
— Только хотим знать, насколько ты честна с нами, — прибавила Стася.
— Из ваших слов можно заключить, что я веду какую-то игру.
— Вот именно, — сказала Стася.
— Ясно! Стоит на несколько минут оставить вас одних, и нож в спину обеспечен. Чем я заслужила такое отношение?
Тут я отключился. В моих ушах продолжала звучать последняя фраза — чем я заслужила такое отношение! Эти слова в минуты отчаяния любила повторять моя мать. При этом она откидывала назад голову, как бы обращаясь к Всевышнему. Когда я ребенком впервые услышал их, они наполнили меня ужасом и отвращением. Такая сильная реакция была скорее на тон голоса, чем на сами слова. Какое самодовольство! Какая жалость к себе! Как если бы Бог избрал ее — из всех, и теперь за это приходилось платить.
Услышав от Моны ту же фразу, я почувствовал, что земля разверзлась у меня под ногами. «Сам виноват», — сказал я себе. Вопросом, в чем именно виноват, я не задавался. Виноват — и все.
Иногда днем к нам залетал Барли, уединялся со Стасей в ее комнатке, откладывал несколько яичек (стихотворений) и упархивал. Каждый раз во время его визита по квартире разносились странные звуки — какие-то животные вопли, в них соединялись ужас и экстаз. Будто забрел бродячий кот.
Как-то зашел Ульрик, но атмосфера нашего общежития показалась ему настолько гнетущей, что было ясно: повторного визита не будет. Он, видимо, считал, что я вступил в новую жизненную фазу, и его отношение к моим обстоятельствам кратко сводилось к следующему: вот вынырнешь из туннеля, тогда и встретимся! Будучи человеком сдержанным, он никак не проявил своего отношения к воцарению в доме Стаси. Только кратко заметил: «Странная личность!»
Продолжая заново завоевывать любимую, я купил билеты в театр. Договорились встретиться перед спектаклем. Наступил вечер. Я терпеливо ждал целых полчаса после поднятия занавеса, но Мона так и не появилась. Я стоял, как школьник, с букетиком фиалок. Случайно поймав в стекле витрины свое отражение с цветами в руке, я понял, что выгляжу идиотом, бросил фиалки и ушел. Поворачивая за угол, оглянулся и увидел, как юная девушка подняла цветы, поднесла к лицу и, глубоко вдохнув аромат, снова бросила на тротуар.
Приближаясь к дому, я заметил, что наши окна ярко освещены.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102
Я вздрогнул.
— Ты так думаешь?
— Думаю? — переспросила она. — Да не будь тебя, ей незачем было бы жить. Ты — смысл ее жизни…
— А ты? Какое место занимаешь ты?
Стася таинственно улыбнулась:
— Я? Часть того иллюзорного мира, который создала Мона. Или зеркало, в котором она иногда видит себя. В ухудшенном, естественно, варианте. — Она вдруг резко сменила тему: — Почему ты не остановишь ее в погоне за деньгами? Зачем они ей? Это так отвратительно. И ведь ей не деньги нужны. Деньги — только ширма. Мона ищет общества мужчин для того, чтобы убедиться в своей женской привлекательности. Но прояви мужчина к ней подлинный интерес, она постарается унизить его. Даже беднягу Рикардо замучила — тот не знает, чем ей угодить… Надо что-то делать. Так продолжаться не может. Если ты найдешь работу, — продолжала Стася, — ей не придется каждый вечер ходить в то ужасное место и выслушивать грязных подонков, что за ней увиваются. Что удерживает тебя? Боишься, ей наскучит однообразное существование? А может, думаешь, это я на нее влияю? Да? Неужели ты считаешь, что меня не тяготит такая жизнь? Что бы ты обо мне ни думал, знай: к этой стороне ее жизни я отношения не имею… — Она прервала свой монолог. — Почему ты все время молчишь? Скажи что-нибудь!
Только я собрался открыть рот, как вошла Мона с букетиком фиалок. Мирная инициатива.
Вскоре атмосфера установилась спокойная и согласная, женщины вели себя почти как обычно. Мона извлекла свое рукоделие, а Стася взялась за кисть. Мне казалось, я присутствую на спектакле.
За считанные минуты Стася набросала прямо на стене мой портрет — вполне узнаваемый. Она изобразила меня как китайского мандарина, облаченного в синий халат, подчеркнув суровое и глубокомысленное выражение лица, какое я по чистой случайности принял.
Мона пришла в восторг и по-матерински хвалила меня за то, что я так спокойно сидел и примерно вел себя со Стасей. Она всегда верила, что, узнав друг друга, мы непременно подружимся. И далее — в таком же духе.
Она была так счастлива и возбуждена, что, ища сигареты, увлеклась и случайно высыпала на стол содержимое своей сумки. Среди прочего я увидел давешнее письмо. К удивлению Моны, я поднял письмо и вручил ей, даже не попытавшись заглянуть в него.
— Почему ты не дашь Вэлу его прочесть? — спросила Стася.
— Дам, но только не сейчас, — ответила Мона. — Не хочу омрачать этот замечательный вечер.
— Там нет ничего такого, чего следовало бы стыдиться, — настаивала Стася.
— Знаю, — сказала Мона.
— Забудьте о нем, — вмешался я. — Мне уже не интересно.
— Какие же вы оба замечательные! Вас нельзя не любить! Я так люблю вас обоих!
На этот бурный взрыв эмоций Стася отреагировала несколько демонически, задав лукавый вопрос:
— А кого ты любишь все-таки больше?
Мона ни секунды не колебалась:
— Мне кажется, я не могу кого-то любить больше. Я люблю вас обоих. Любовь к одному не имеет ничего общего с любовью к другому. Чем больше я люблю тебя, Вэл, тем дороже мне становится Стася.
— Вот тебе и ответ, — сказала Стася, снова берясь за кисть и возобновляя работу над портретом.
Воцарилось молчание, которое вскоре нарушила Мона:
— О чем вы здесь говорили, пока меня не было?
— Конечно, о тебе, — невозмутимо отозвалась Стася. — Правда, Вэл?
— Да, и пришли к заключению, что ты восхитительное создание. Только не понимаем, почему тебе так нравится играть с нами в прятки?
Мона мгновенно ощетинилась:
— В какие прятки? О чем ты?
— Давайте сейчас не будем об этом, — проговорила Стася, вовсю работая кистью. — Но в скором времени нам надо сесть вместе за стол и во всем разобраться. Ты согласна? — И, повернувшись, она пристально посмотрела Моне в глаза.
— У меня нет возражений, — ледяным тоном ответила Мона.
— Что я говорила! Она уже обиделась, — сказала Стася.
— Она ничего не поняла.
Снова вспышка гнева.
— Чего я не поняла? В чем дело? К чему вы клоните?
— Во время твоего отсутствия мы мало говорили, — прервал я возмущенный поток ее речи. — В основном обсуждали правду и правдивость… Как ты знаешь, Стася — очень правдивый человек.
Быстрая улыбка пробежала по губам Моны. Она собиралась что-то сказать, но я не дал.
— Волноваться нечего. Мы не собираемся устраивать тебе перекрестный допрос.
— Только хотим знать, насколько ты честна с нами, — прибавила Стася.
— Из ваших слов можно заключить, что я веду какую-то игру.
— Вот именно, — сказала Стася.
— Ясно! Стоит на несколько минут оставить вас одних, и нож в спину обеспечен. Чем я заслужила такое отношение?
Тут я отключился. В моих ушах продолжала звучать последняя фраза — чем я заслужила такое отношение! Эти слова в минуты отчаяния любила повторять моя мать. При этом она откидывала назад голову, как бы обращаясь к Всевышнему. Когда я ребенком впервые услышал их, они наполнили меня ужасом и отвращением. Такая сильная реакция была скорее на тон голоса, чем на сами слова. Какое самодовольство! Какая жалость к себе! Как если бы Бог избрал ее — из всех, и теперь за это приходилось платить.
Услышав от Моны ту же фразу, я почувствовал, что земля разверзлась у меня под ногами. «Сам виноват», — сказал я себе. Вопросом, в чем именно виноват, я не задавался. Виноват — и все.
Иногда днем к нам залетал Барли, уединялся со Стасей в ее комнатке, откладывал несколько яичек (стихотворений) и упархивал. Каждый раз во время его визита по квартире разносились странные звуки — какие-то животные вопли, в них соединялись ужас и экстаз. Будто забрел бродячий кот.
Как-то зашел Ульрик, но атмосфера нашего общежития показалась ему настолько гнетущей, что было ясно: повторного визита не будет. Он, видимо, считал, что я вступил в новую жизненную фазу, и его отношение к моим обстоятельствам кратко сводилось к следующему: вот вынырнешь из туннеля, тогда и встретимся! Будучи человеком сдержанным, он никак не проявил своего отношения к воцарению в доме Стаси. Только кратко заметил: «Странная личность!»
Продолжая заново завоевывать любимую, я купил билеты в театр. Договорились встретиться перед спектаклем. Наступил вечер. Я терпеливо ждал целых полчаса после поднятия занавеса, но Мона так и не появилась. Я стоял, как школьник, с букетиком фиалок. Случайно поймав в стекле витрины свое отражение с цветами в руке, я понял, что выгляжу идиотом, бросил фиалки и ушел. Поворачивая за угол, оглянулся и увидел, как юная девушка подняла цветы, поднесла к лицу и, глубоко вдохнув аромат, снова бросила на тротуар.
Приближаясь к дому, я заметил, что наши окна ярко освещены.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102