но намъ чудилось, что служение этимъ богамъ должно носить форму постоянной проверки, и проверки именно аршиномъ нашего собственнаго мнъния. Не высказать собственнаго мнъния значило, въ нашихъ глазахъ, утаить отъ человечества одну изъ тъхъ химическихъ капель, взаимная реакщя которыхъ и даетъ въ итогв «истину». Искать истину: это считали мы долгомъ и назначениемъ каждаго, будь онъ великъ или малъ, рядовикъ или гений; если я, последний изъ последнихъ, не выйду на поиски, отъ того уменьшится сумма наличной истины въ обиходъ.
Все это исчезло. Новая молодежь ищетъ авторитетовъ; не только довъряетъ имъ, но и любитъ довърять. Ей нравится именно то, что мы ненавидъли – стоять на вытяжку, руки по швамъ, и принимать ясные, коротаю, безспорные приказы. У кого есть этотъ фельдфебельский талантъ – отдавать ясные приказы – тому она охотно даритъ титулъ «вождя»: слово, котораго не было и быть не могло въ нашемъ словаръ тридцать лътъ тому назадъ.
Эта черта породила другую, съ которой намъ, людямъ на закате, особенно трудно примириться: новая молодежь глубоко равнодушна къ политической свободе. Она не станетъ на стены лтзть не только въ защиту парламентскаго контроля надъ властью, но и во имя свободы печати, трибуны и союза. Все модные диктаторы последнихъ лътъ опирались на молодежь; самый послъдовательный изъ нихъ тотъ, который изъ орудий порки, пытки и казни сдълалъ гербъ и изъ слова «свобода» ругательство, держится на своей вышкъ только благодаря поголовному обожанию молодежи.
Объяснений можно предложить несколько. Вотъ одно: можетъ быть, поколение передаетъ поколению свою усталость. Я мало верю въ то, что поколъние способно воспринять от предшествовавшаго поколения ценности положительные, напримъръ, ту ценность, которая называется «горький опытъ»; но усталось передать, пожалуй, можно. Мы въ свое время думали много и усердно; ничего не надумали, кромъ всемирной бойни; изъ этой бойни мы вышли съ великой неохотой (явной или подсознательной, все равно) дальше ломать голову надъ ръшетями, которыя жизнь опять, можетъ быть, оплюетъ кровавой слюною; и это отвращение къ гимнастикъ мысли, въроятно, передалось нашимъ дътямъ. Но возможно и другое объяснеше: что дъти наши тоже думаютъ, и именно путемъ обдумывания дошли до того безразличия къ бывшимъ пробле-мамъ, о которомъ я только что говорилъ. Разъ между взглядами Ивана и взглядами Петра никакой, въ сущности, нътъ бездны, то ужъ, право, не такъ важно, будетъ ли представлено твое или мое собственное мнъние. Собственное мнъние давно уже не святыня и личное участие каждаго въ поискахъ истины ничуть не обязательно. Если нашелся подходящий фельдфебель, который знаетъ, чего хочетъ, и умеетъ выкрикивать слова команды – и притомъ еще любитъ это занятие – то дайте ему править и не мъшайте. Чего тутъ бояться? Почему мы непременно должны зараннее ръшить, что министръ – поелику онъ министръ – обязательно воръ или насильникъ? Почему не предположить, что министръ, въроятно, есть обыкновенный приличный господинъ, какъ вы да я, и съ такими же точно добрыми намърешями? Все дъло въ «презумпции». Презумпция новой молодежи по отношению къ носителю власти – доверие. Покуда не будетъ доказано, что онъ плохъ, нътъ никакихъ основами сомнъваться въ томъ, что онъ окажется хорошъ; и потому нътъ никакихъ оснований душить его ежеденнымъ полицейскимъ надзоромъ подъ маской парламентаризма, или травить его въ газетахъ. Наша презумпщя была обратная: носитель власти, хоть – будь онъ ангелъ по природъ, неизбежно тяготъетъ къ превращению въ тирана – именно потому, что онъ носитель власти; а оттого надо глядъть за нимъ въ оба и каждое утро тащить въ палату на перекрестный допросъ при участии пятисотъ прокуроровъ.
Исторически эту противоположность презумпций понять нетрудно. Европейския конституции родились изъ недовърия, вскормленного опытомъ ряда поколъний, которыя всъ страдали отъ гнета государственной власти; поэтому главное содержание нашихъ конституций представляетъ собою развитие началъ опаски и надзора снизу. Собственно говоря, давно уже слъдовало ожидать, что придетъ, наконецъ, поколъние, для котораго звукомъ пустымъ будетъ память о царъ Горохе Нечестивомъ, его загребущихъ воеводахъ и его шемякиномъ судьъ. Вотъ-оно и пришло – поколъте, не помнящее батоговъ.
Презумпщя довърия! Не только довърия къ опредъленному «вождю» – который случайно можетъ и взаправду оказаться гениемъ – а довърие вообще. Мы когда-то съ негодовашемъ повторяли извъстную поговорку: кто палку взялъ, тотъ и капралъ. Наши дъти вполнъ способны принять эту поговорку безъ всякаго негодования.
Какъ-то въ Италии я пытался выяснить отношение знакомыхъ фашистовъ къ вопросу о преемникъ Муссолини. Вы, молъ, считаете его гениемъ, исключительной игрою природы; допустимъ. Но въдь вы утверждаете, что система управления страной безъ выборнаго контроля, черезъ самодержавие верховной единоличной воли, есть вообще и на все времена лучшая изъ государственныхъ системъ. Что же сдълаете вы, когда «гения» не станетъ? Вы въдь сами понимаете, что гении пачками не рождаются. Гдъ вы найдете второго?
Отвъты я получилъ неясные и неточные (это было въ 1924 году, теперь, можетъ быть, они бы отозвались опредъленнъе); но общее впечатлъше у меня получилось.
– Мы и не станемъ искать гения, – отвъчали они. – Сверхъчеловъкъ нуженъ былъ только для почина, для введения новаго порядка и создания традиции. Преемникъ и продолжатель уже можетъ быть просто среднямъ человъкомъ, и мы будемъ вполне довольны. Конечно, такъ блестяще, какъ Муссолини, онъ править не будетъ, отъ времени до времени будетъ делать ошибки; но въ общемъ, получится, вероятно, вполне приличный правитель; и ужъ во всякомъ случай дело управления пойдетъ въ его рукахъ лучше, скорее и дешевле, чемъ у конституционнаго кабинета съ его гвалтомъ и коррупцией – съ его полутысячей праздношатающихся завсегдатаевъ громаднаго кафэ, именуемаго палатой депутатовъ.
Если я верно ихъ понялъ, то это не «культъ героевъ», которымъ мы часто коримъ новую молодежь: или, точнее, это культъ героевъ только вначале, а потомъ онъ постепенно превратится въ культъ перваго встречнаго. Хотя бы по жребию? Можетъ быть. Можетъ быть, и въ этомъ есть нъкая неожиданная ипостась того принципа, который мы называли нелюбимымъ у нихъ именемъ «демократия»; новое перерождеше идеи равенства применительно къ духу поколъния, лозунгъ котораго – «иерархия»; поколения, не знавшаго эпохи проблемъ и рожденнаго въ эпоху аксиомъ… или такъ ему кажется.
И тъмъ не менее, две проблемы война все же намъ оставила, пацифизмъ и коммунизмъ. Первый изъ нихъ не является самостоятельнымъ, особо организованнымъ народнымъ движениемъ, а скорее важной заповедью многихъ другихъ движений;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38