Черт, обознался… Шутка в духе Ки-Саоми.
Я улыбнулся, и потянулся к ней. Оми бросилась мне на шею, повалила, впилась в мои губы. Мы покатились по кровати и рухнули на мягкий ковер. Потом она начала кусаться, выкручивать мне руки, колотить меня своими кулачками…
– Почему не стучишься? Может, я не одна.
– Я знал, что ты не одна. И что?
– Не ревнуешь?
Я обернулся на сверлившую меня взглядом невзрачную девушку. И что только Оми в ней нашла? Да нет же, пригрела сиротку, еще в постель к себе затащила. Впрочем, это тоже вполне в ее духе.
– Нет. А должен?
Принцесса надула губки и сложила руки на обнаженной груди. Когда проследила мой взгляд, обиделась окончательно и отвернулась к своей любовнице.
– Ну что мы с ним будем делать, Ванда?
Неказистая девушка зашипела, замахнулась растопыренной ладонью. Ки-Саоми обиженно молчала. Я не радовался ее новой игрушке!.. Хотя нет, Ванда для нее не игрушка. Она не шутит такими вещами и вроде бы абсолютно серьезно обещала протекторат их странной деревенской планетке. Они там вроде как мутанты, а Ванда эта – вообще куст. Угораздило же Оми… Может, это такое извращенное садоводство, флорофилия…
Я подхватываю Принцессу и несу обратно на кровать – там легче мириться. Ванде я говорю: «Кыш» и она неохотно слезает с кровати, нарочито медленно натягивает платье, бредет к двери. Ки-Саоми кричит ей: «Пока», и сиротка бормочет что-то в ответ, но мы уже не слышим.
Целуемся, вдыхаем друг друга, впитываем всем телом – мы так долго этого ждали. Потом она вырывается, садится сверху и прижимает мои руки к кровати. Я смотрю ей в глаза, она опускает голову и струи ее белых волос падают мне на лицо. Я фыркаю и чихаю, она смеется. Да, Оми, у тебя получится остаться вечно юной и прекрасной. А рядом с тобой – получится у любого. Даже у такого прагматичного старикана, как твой брат.
Она прогибается, откидывая волосы назад, потом прижимается ко мне своим горячим упругим телом, которое пахнет травой, другой девушкой и слабо, почти неуловимо – ею самой, моей Принцессой – вязкий сладковатый аромат. Она шепчет:
– Зачем ты с ней так? Она очень хорошая.
– Она не ты.
– Это причина?
– Это причина.
– Не надо так. Я хочу, чтобы ты всех любил. Всех-всех, весь мир.
– А тебя?
– А меня просто чуть-чуть больше.
– Чуть-чуть?
– Ну да. Совсем капельку. Просто чтобы не путаться.
– Хорошо. Я буду любить всех-всех, а тебя – намного больше.
– Не надо намного. Мне хватит чуть-чуть.
– Ладно, Оми. Вот тебе для начала твое чуть-чуть.
Я скинул ее с себя, завернул в одеяло и поволок получившийся куль к распахнутому окну. Она визжала и пыталась меня пнуть. Без толку. Я вытряхнул ее у самого окна и забрался на подоконник. Она пробурчала что-то, но потом запрыгнула ко мне, положила голову мне на грудь и обиженно засопела. Все как в детстве, Оми. Пока я с тобой, мы и есть в детстве. Прямо в том самом вечере, когда ты впервые полезла ко мне целоваться, а я чихнул тебе в лицо, потому что твои волосы щекотали мне нос. Как мы потом ревели на пару…
– Ты злой. Ты обидел Ванду. А она хорошая, и мне с ней хорошо.
– Она умеет что-то, чего не умею я?
Моя улыбка стала совсем шкодливой.
– Дурак. Я не про это. А если тебя интересует только это – да, умеет. И показать тебе это у меня не получится, ты не девушка.
– Избавь меня… Ты уже жалеешь, что я не девушка. Может, еще пожалеешь, что я не куст?
– Мон, я серьезно.
Она продолжала сжимать меня в объятиях, но тон изменился. Чему всегда поражался, так вот этой ее способности перескакивать с игр на серьезные темы… И говорить на эти темы, не отстраняясь, не меняя позы…
– Так какого черта ты прогнал Ванду?
– Ну знаешь! Всяк цветок знай свой горшок… Ты хотела, чтобы я обрадовался ей, как тебе… И мы бы вдруг стали одной дружной семьей, и я проникся к ней глубокими чувствами, и мы бы дождались шторма и убежали купаться…
– Нет, я бы попросила ее уйти. Сегодня. А потом – кто знает, может, и семья… Почему бы нет, не делить же мне постель с вами по очереди. Это глупо.
Она снова стала игривой. Вот так всегда… Только я настроился на серьезный разговор… Ее пальцы уже как-то неуловимо стянули с меня рубашку, теперь бесшумно и ловко избавляли от всего остального.
– Она тебе нравится?
– Очень.
– Ну и спи с ней в свое удовольствие. Я-то тут при чем?
– Ладно, я спишу это на криоген. Ты еще не отошел. Но завтра…
Она пробежалась пальчиками по моей взмокшей спине…
– Ты будешь любить всех-всех, и Ванду. Ее можно даже побольше, чем всех.
Теперь ее рука плавала у меня в волосах. Я заурчал… Как-то не к месту вспомнилось, что я так и не успел зайти в питомник, к скуфу. Он же тоже соскучился… Оми уже раздела меня и теперь тащила обратно к своей кровати. Я рванул ее на себя и повалил обратно – на горячий пластик подоконника.
– Здесь красивее.
Она кивнула. Вулкан Миядзаки высился вдалеке, почти сливаясь с верхушками деревьев, второй – поменьше и поближе к дворцу – был виден во всем своем великолепии. Все грани казались четкими, острыми, я жадно впитывал каждую деталь пейзажа, словно картинки в памяти срастались с тем, что я вижу сейчас, – будто заживлялась какая-то глубокая рана. Оказывается, я соскучился куда больше, чем думал…
– Почитай мне, Мон.
Она всегда простит об одном и том же. Словно пытаясь наверстать то время, что провела в криогене, дожидаясь меня. Только для того, чтобы встретить меня такой же юной. Чтобы мы взрослели одновременно… Глупая, мы же поклялись, что не будем взрослеть. А сколько лет нашим телам… Так ли уж важно?
Я оседлал подоконник, уселся поудобнее, а Оми закинула руки за голову и теперь водила мягкими пальчиками ног по моей груди. Я притворно заворчал:
– Они все скучные. Знаешь же – я не умею писать письма…
Ки-Саоми покачала головой. Не отвертишься.
– Ну, привет, сестренка. Как всегда скучаю – куда без этого?..
> Resume playback from the last scene
Я вдохнул. Воздух проходил в легкие с трудом. Сухой, вымороженный воздух. Мне и самому зябко, но я чувствую, как расходится по венам горячая, почти кипящая кровь, как обжигает пальцы идущее отовсюду тепло. Глаза слиплись, заморозились, я разлепил их с трудом и тут же зажмурился, потом снова открыл, подслеповато щурясь на свет. То, что держало меня все это время – поле или ремни, – исчезло, и я почувствовал, что оседаю на пол, скольжу по теплой и влажной стенке. Кто-то подхватывает меня под мышки, тащит. Мои ноги волочатся по полу, я вижу их – темные пятна на светлом фоне. Слишком светлом. Я снова зажмуриваю глаза… Шорох, чьи-то шаги.
Вдохнув поглубже, я потряс головой и снова разлепил тяжелые веки. Неясные силуэты, неясный шепот… Передо мной – раскрасневшееся лицо Брока. В дверях замерли две фигуры в лиловых летных комбезах. Один – низенький и бородатый – выходит, второй – высокий, с длинными вьющимися волосами – поворачивается и смотрит на меня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103
Я улыбнулся, и потянулся к ней. Оми бросилась мне на шею, повалила, впилась в мои губы. Мы покатились по кровати и рухнули на мягкий ковер. Потом она начала кусаться, выкручивать мне руки, колотить меня своими кулачками…
– Почему не стучишься? Может, я не одна.
– Я знал, что ты не одна. И что?
– Не ревнуешь?
Я обернулся на сверлившую меня взглядом невзрачную девушку. И что только Оми в ней нашла? Да нет же, пригрела сиротку, еще в постель к себе затащила. Впрочем, это тоже вполне в ее духе.
– Нет. А должен?
Принцесса надула губки и сложила руки на обнаженной груди. Когда проследила мой взгляд, обиделась окончательно и отвернулась к своей любовнице.
– Ну что мы с ним будем делать, Ванда?
Неказистая девушка зашипела, замахнулась растопыренной ладонью. Ки-Саоми обиженно молчала. Я не радовался ее новой игрушке!.. Хотя нет, Ванда для нее не игрушка. Она не шутит такими вещами и вроде бы абсолютно серьезно обещала протекторат их странной деревенской планетке. Они там вроде как мутанты, а Ванда эта – вообще куст. Угораздило же Оми… Может, это такое извращенное садоводство, флорофилия…
Я подхватываю Принцессу и несу обратно на кровать – там легче мириться. Ванде я говорю: «Кыш» и она неохотно слезает с кровати, нарочито медленно натягивает платье, бредет к двери. Ки-Саоми кричит ей: «Пока», и сиротка бормочет что-то в ответ, но мы уже не слышим.
Целуемся, вдыхаем друг друга, впитываем всем телом – мы так долго этого ждали. Потом она вырывается, садится сверху и прижимает мои руки к кровати. Я смотрю ей в глаза, она опускает голову и струи ее белых волос падают мне на лицо. Я фыркаю и чихаю, она смеется. Да, Оми, у тебя получится остаться вечно юной и прекрасной. А рядом с тобой – получится у любого. Даже у такого прагматичного старикана, как твой брат.
Она прогибается, откидывая волосы назад, потом прижимается ко мне своим горячим упругим телом, которое пахнет травой, другой девушкой и слабо, почти неуловимо – ею самой, моей Принцессой – вязкий сладковатый аромат. Она шепчет:
– Зачем ты с ней так? Она очень хорошая.
– Она не ты.
– Это причина?
– Это причина.
– Не надо так. Я хочу, чтобы ты всех любил. Всех-всех, весь мир.
– А тебя?
– А меня просто чуть-чуть больше.
– Чуть-чуть?
– Ну да. Совсем капельку. Просто чтобы не путаться.
– Хорошо. Я буду любить всех-всех, а тебя – намного больше.
– Не надо намного. Мне хватит чуть-чуть.
– Ладно, Оми. Вот тебе для начала твое чуть-чуть.
Я скинул ее с себя, завернул в одеяло и поволок получившийся куль к распахнутому окну. Она визжала и пыталась меня пнуть. Без толку. Я вытряхнул ее у самого окна и забрался на подоконник. Она пробурчала что-то, но потом запрыгнула ко мне, положила голову мне на грудь и обиженно засопела. Все как в детстве, Оми. Пока я с тобой, мы и есть в детстве. Прямо в том самом вечере, когда ты впервые полезла ко мне целоваться, а я чихнул тебе в лицо, потому что твои волосы щекотали мне нос. Как мы потом ревели на пару…
– Ты злой. Ты обидел Ванду. А она хорошая, и мне с ней хорошо.
– Она умеет что-то, чего не умею я?
Моя улыбка стала совсем шкодливой.
– Дурак. Я не про это. А если тебя интересует только это – да, умеет. И показать тебе это у меня не получится, ты не девушка.
– Избавь меня… Ты уже жалеешь, что я не девушка. Может, еще пожалеешь, что я не куст?
– Мон, я серьезно.
Она продолжала сжимать меня в объятиях, но тон изменился. Чему всегда поражался, так вот этой ее способности перескакивать с игр на серьезные темы… И говорить на эти темы, не отстраняясь, не меняя позы…
– Так какого черта ты прогнал Ванду?
– Ну знаешь! Всяк цветок знай свой горшок… Ты хотела, чтобы я обрадовался ей, как тебе… И мы бы вдруг стали одной дружной семьей, и я проникся к ней глубокими чувствами, и мы бы дождались шторма и убежали купаться…
– Нет, я бы попросила ее уйти. Сегодня. А потом – кто знает, может, и семья… Почему бы нет, не делить же мне постель с вами по очереди. Это глупо.
Она снова стала игривой. Вот так всегда… Только я настроился на серьезный разговор… Ее пальцы уже как-то неуловимо стянули с меня рубашку, теперь бесшумно и ловко избавляли от всего остального.
– Она тебе нравится?
– Очень.
– Ну и спи с ней в свое удовольствие. Я-то тут при чем?
– Ладно, я спишу это на криоген. Ты еще не отошел. Но завтра…
Она пробежалась пальчиками по моей взмокшей спине…
– Ты будешь любить всех-всех, и Ванду. Ее можно даже побольше, чем всех.
Теперь ее рука плавала у меня в волосах. Я заурчал… Как-то не к месту вспомнилось, что я так и не успел зайти в питомник, к скуфу. Он же тоже соскучился… Оми уже раздела меня и теперь тащила обратно к своей кровати. Я рванул ее на себя и повалил обратно – на горячий пластик подоконника.
– Здесь красивее.
Она кивнула. Вулкан Миядзаки высился вдалеке, почти сливаясь с верхушками деревьев, второй – поменьше и поближе к дворцу – был виден во всем своем великолепии. Все грани казались четкими, острыми, я жадно впитывал каждую деталь пейзажа, словно картинки в памяти срастались с тем, что я вижу сейчас, – будто заживлялась какая-то глубокая рана. Оказывается, я соскучился куда больше, чем думал…
– Почитай мне, Мон.
Она всегда простит об одном и том же. Словно пытаясь наверстать то время, что провела в криогене, дожидаясь меня. Только для того, чтобы встретить меня такой же юной. Чтобы мы взрослели одновременно… Глупая, мы же поклялись, что не будем взрослеть. А сколько лет нашим телам… Так ли уж важно?
Я оседлал подоконник, уселся поудобнее, а Оми закинула руки за голову и теперь водила мягкими пальчиками ног по моей груди. Я притворно заворчал:
– Они все скучные. Знаешь же – я не умею писать письма…
Ки-Саоми покачала головой. Не отвертишься.
– Ну, привет, сестренка. Как всегда скучаю – куда без этого?..
> Resume playback from the last scene
Я вдохнул. Воздух проходил в легкие с трудом. Сухой, вымороженный воздух. Мне и самому зябко, но я чувствую, как расходится по венам горячая, почти кипящая кровь, как обжигает пальцы идущее отовсюду тепло. Глаза слиплись, заморозились, я разлепил их с трудом и тут же зажмурился, потом снова открыл, подслеповато щурясь на свет. То, что держало меня все это время – поле или ремни, – исчезло, и я почувствовал, что оседаю на пол, скольжу по теплой и влажной стенке. Кто-то подхватывает меня под мышки, тащит. Мои ноги волочатся по полу, я вижу их – темные пятна на светлом фоне. Слишком светлом. Я снова зажмуриваю глаза… Шорох, чьи-то шаги.
Вдохнув поглубже, я потряс головой и снова разлепил тяжелые веки. Неясные силуэты, неясный шепот… Передо мной – раскрасневшееся лицо Брока. В дверях замерли две фигуры в лиловых летных комбезах. Один – низенький и бородатый – выходит, второй – высокий, с длинными вьющимися волосами – поворачивается и смотрит на меня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103