– Только не пойму, я-то тут при чем?
– Денег хотела занять, я совсем одна осталась, – умоляла сестра. – Я верну. Подрастут малютки, устроюсь на две работы и отдам все до копейки.
– Вот народ. Плодятся как кошки, а кто-то должен их содержать. Развела нищету, сама и расхлебывай, – звучал недоброжелательный голос младшей сестры. – И еще об одном попрошу: не звони мне больше, не порть репутацию. У каждого из нас своя жизнь. Я же в твою не вмешиваюсь, не влезай и ты в мою, – и она прервала разговор.
Ирина еще долго стояла, задержав у лица трубку и смочив ее слезами. Рухнула последняя надежда, никому нет дела до нее и ее детей. Кто-то стучал в дверь кабины и просил освободить ее…
Она возвращалась домой и мысленно искала выход из тупика, понимая, что до ясельного возраста новорожденных не может выйти на работу. И тут в ее голове промелькнула шальная, неестественная для матери мысль.
– Никто, кроме сестры, не знает, что у меня двойня, а той плевать на нас. Подкину мальчика состоятельным людям, а девочку – будущую помощницу оставлю себе. Пусть хоть один выбьется в люди. Стану потихоньку со стороны наблюдать за ним, – и Ирина, перебирая в памяти всех знакомых и людей, с которыми ей приходилось сталкиваться, принялась подыскивать кандидатуру новых родителей для новорожденного.
Кого только не перебрала она в своей бедовой голове, но поразмыслив о претендентах, отметала их.
– Нужно искать не среди знакомых, – решила Ирина. – Если уж отдавать моего мальчика, то только тем, кто действительно занимает высокое положение в обществе.
Она еще долго размышляла, пока наконец не утвердилась в мысли, что это должны быть обкомовские работники.
Ирина подошла к кроватке, дети еще не проснулись и даже не подозревали, что их мать отлучалась. Мальчик, словно предчувствуя неладное, вел себя неспокойно во сне. Он высвободил из пеленки ручонку и засунул крохотный пальчик в рот, вместо выпавшей соски. Мать взяла его и перенесла на диван, распеленала и затем туго укутала в чистую, сухую пеленку. Ребенок проснулся и закричал.
– Не плачь, маленький, сейчас мама тебя покормит, – заворковала Ирина.
Малыш успокоился и сосал материнскую грудь сначала с открытыми глазами, потом его веки с коротенькими ресничками подернулись в сладостной истоме и прикрыли любопытные глазки. Засыпая, он выпустил из ротика сосок материнской груди, сладко зевнул и растянул нежные губки в улыбку.
Мать сунула ему соску и долго изучала черты родного личика, малыш не подозревал, что она прощается с ним. Весь остаток дня Ирина не спускала мальчика с рук. А поздним вечером, накормив и уложив девочку, запеленала сына в красивую новую пеленку, надела на шею ребенка самое дорогое, что у нее осталось от матери – серебряную цепочку с подковкой, свое единственное украшение и память и отправилась на последний дачный автобус.
В автобусе по дороге в «Дубовую рощу» ее одолевали противоречивые мысли, она несколько раз порывалась выйти, но что-то ее удерживало.
– Доберусь до места, там видно будет, – решила она окончательно.
Раскидистые дубы своим шелестом напоминали родную яму, но привычный шум листьев на ветру был единственным сходством их района с рощей, в которой наряду с дачами простых тружеников, на отдельном участке, на берегу большого и красивого озера раскинулись дачи обкомовских работников, отгороженные высокой сеткой.
Солнце скрылась за кронами деревьев, а те склонили макушки в сторону заката, как бы провожая его. Как для природы, так и для людей приближались сумерки, вынуждая поторопиться с завершением дневных дел или перенести их на завтра.
Ирина не пошла широкой асфальтированной дорогой, а прошла к дачам областного руководства узкой, лесной тропинкой. Не доходя до заграждения, она притаилась среди деревьев. Дождавшись полной темноты, она перелезла через заграждение и решительно направилась вглубь городка.
Ирина выбрала одну из самых больших дач и принялась за ней наблюдать. Убедившись, что в доме есть люди, она подкралась к освещенному окну и положила под ним ребенка, так, чтобы на него падал свет. Затем, поцеловав последний раз сына, сильно постучала по оконному стеклу. Заметив в комнате метнувшуюся тень, бросилась со всех ног прочь. Теперь она знала твердо – обратной дороги нет.
Расстояние до города Ирина преодолела пешком. На последний маршрутный автобус она, естественно, опоздала, а воспользоваться попуткой не рискнула, опасаясь, что водитель в дальнейшем сможет ее опознать. Она прошла шесть километров по обочине пустынной дороги, прячась в кювете от одиночных машин и мотоциклов. Взошедшая луна освещала дорогу ночной путнице.
Чуть ли не на последнем городском маршрутном автобусе возвратилась она домой. Вся мокрая, с красным личиком от неустанного рева, встретила мать новорожденная дочь.
– Сиротинушка ты моя, – взяли девочку ласковые, материнские руки. – Сейчас мама тебя завернет в сухую пеленку и накормит, – она поцеловала ее в лобик.
Всю ночь Ирина не могла уснуть, ее одолевали мысли о судьбе подкидыша. А утром с дочкой на руках она отправилась в райисполком и зарегистрировала в паспорте новорожденную, предъявив лишь одно свидетельство о рождении, потом она пошла на могилу Казакова Леонида Николаевича, которого вскладчину похоронили соседи.
Ирина Анатольевна склонилась над холмиком, с деревянной табличкой и, смешивая надрывное рыдание со словами горечи, произнесла:
– Прости, муженек, свою непутевую женушку за то, что отдала нашего сына чужим людям на воспитание. Прости своего старшего сына за то, что лишил тебя жизни. Прости за все и не держи зла, – она поправила холмик и, пообещав себе установить памятник при первой возможности, покинула кладбище.
Ольга Никитична Мухина наотрез отказалась брать деньги за временное содержание Сережи. Мать Светланы, добрая и порядочная женщина, отнеслась к Ирине Анатольевне с сочувствием. Сама выросшая в послевоенной нищете, она сказала соседке, чтоб та обращалась и впредь, если понадобится помощь. Выразила соболезнование в связи со смертью мужа и арестом старшего сына, поздравила с рождением дочери.
Растроганная участием Ольги Никитичны, Ирина Анатольевна, от души поблагодарила ее за Сережу и забрала сына, который, увидев мать, находился на седьмом небе от счастья.
В жизни Ирины началась черная полоса и главное – было выжить.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Федор Степанович Вершков прожил трудную, но интересную жизнь, детдомовское прошлое; военное училище связи; война, дороги которой он прошел от командира взвода до начальника связи дивизии: от лейтенанта до подполковника. В самом конце войны тяжело раненый в ногу, он был комиссован, демобилизовался и вернулся в родной колхоз.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82
– Денег хотела занять, я совсем одна осталась, – умоляла сестра. – Я верну. Подрастут малютки, устроюсь на две работы и отдам все до копейки.
– Вот народ. Плодятся как кошки, а кто-то должен их содержать. Развела нищету, сама и расхлебывай, – звучал недоброжелательный голос младшей сестры. – И еще об одном попрошу: не звони мне больше, не порть репутацию. У каждого из нас своя жизнь. Я же в твою не вмешиваюсь, не влезай и ты в мою, – и она прервала разговор.
Ирина еще долго стояла, задержав у лица трубку и смочив ее слезами. Рухнула последняя надежда, никому нет дела до нее и ее детей. Кто-то стучал в дверь кабины и просил освободить ее…
Она возвращалась домой и мысленно искала выход из тупика, понимая, что до ясельного возраста новорожденных не может выйти на работу. И тут в ее голове промелькнула шальная, неестественная для матери мысль.
– Никто, кроме сестры, не знает, что у меня двойня, а той плевать на нас. Подкину мальчика состоятельным людям, а девочку – будущую помощницу оставлю себе. Пусть хоть один выбьется в люди. Стану потихоньку со стороны наблюдать за ним, – и Ирина, перебирая в памяти всех знакомых и людей, с которыми ей приходилось сталкиваться, принялась подыскивать кандидатуру новых родителей для новорожденного.
Кого только не перебрала она в своей бедовой голове, но поразмыслив о претендентах, отметала их.
– Нужно искать не среди знакомых, – решила Ирина. – Если уж отдавать моего мальчика, то только тем, кто действительно занимает высокое положение в обществе.
Она еще долго размышляла, пока наконец не утвердилась в мысли, что это должны быть обкомовские работники.
Ирина подошла к кроватке, дети еще не проснулись и даже не подозревали, что их мать отлучалась. Мальчик, словно предчувствуя неладное, вел себя неспокойно во сне. Он высвободил из пеленки ручонку и засунул крохотный пальчик в рот, вместо выпавшей соски. Мать взяла его и перенесла на диван, распеленала и затем туго укутала в чистую, сухую пеленку. Ребенок проснулся и закричал.
– Не плачь, маленький, сейчас мама тебя покормит, – заворковала Ирина.
Малыш успокоился и сосал материнскую грудь сначала с открытыми глазами, потом его веки с коротенькими ресничками подернулись в сладостной истоме и прикрыли любопытные глазки. Засыпая, он выпустил из ротика сосок материнской груди, сладко зевнул и растянул нежные губки в улыбку.
Мать сунула ему соску и долго изучала черты родного личика, малыш не подозревал, что она прощается с ним. Весь остаток дня Ирина не спускала мальчика с рук. А поздним вечером, накормив и уложив девочку, запеленала сына в красивую новую пеленку, надела на шею ребенка самое дорогое, что у нее осталось от матери – серебряную цепочку с подковкой, свое единственное украшение и память и отправилась на последний дачный автобус.
В автобусе по дороге в «Дубовую рощу» ее одолевали противоречивые мысли, она несколько раз порывалась выйти, но что-то ее удерживало.
– Доберусь до места, там видно будет, – решила она окончательно.
Раскидистые дубы своим шелестом напоминали родную яму, но привычный шум листьев на ветру был единственным сходством их района с рощей, в которой наряду с дачами простых тружеников, на отдельном участке, на берегу большого и красивого озера раскинулись дачи обкомовских работников, отгороженные высокой сеткой.
Солнце скрылась за кронами деревьев, а те склонили макушки в сторону заката, как бы провожая его. Как для природы, так и для людей приближались сумерки, вынуждая поторопиться с завершением дневных дел или перенести их на завтра.
Ирина не пошла широкой асфальтированной дорогой, а прошла к дачам областного руководства узкой, лесной тропинкой. Не доходя до заграждения, она притаилась среди деревьев. Дождавшись полной темноты, она перелезла через заграждение и решительно направилась вглубь городка.
Ирина выбрала одну из самых больших дач и принялась за ней наблюдать. Убедившись, что в доме есть люди, она подкралась к освещенному окну и положила под ним ребенка, так, чтобы на него падал свет. Затем, поцеловав последний раз сына, сильно постучала по оконному стеклу. Заметив в комнате метнувшуюся тень, бросилась со всех ног прочь. Теперь она знала твердо – обратной дороги нет.
Расстояние до города Ирина преодолела пешком. На последний маршрутный автобус она, естественно, опоздала, а воспользоваться попуткой не рискнула, опасаясь, что водитель в дальнейшем сможет ее опознать. Она прошла шесть километров по обочине пустынной дороги, прячась в кювете от одиночных машин и мотоциклов. Взошедшая луна освещала дорогу ночной путнице.
Чуть ли не на последнем городском маршрутном автобусе возвратилась она домой. Вся мокрая, с красным личиком от неустанного рева, встретила мать новорожденная дочь.
– Сиротинушка ты моя, – взяли девочку ласковые, материнские руки. – Сейчас мама тебя завернет в сухую пеленку и накормит, – она поцеловала ее в лобик.
Всю ночь Ирина не могла уснуть, ее одолевали мысли о судьбе подкидыша. А утром с дочкой на руках она отправилась в райисполком и зарегистрировала в паспорте новорожденную, предъявив лишь одно свидетельство о рождении, потом она пошла на могилу Казакова Леонида Николаевича, которого вскладчину похоронили соседи.
Ирина Анатольевна склонилась над холмиком, с деревянной табличкой и, смешивая надрывное рыдание со словами горечи, произнесла:
– Прости, муженек, свою непутевую женушку за то, что отдала нашего сына чужим людям на воспитание. Прости своего старшего сына за то, что лишил тебя жизни. Прости за все и не держи зла, – она поправила холмик и, пообещав себе установить памятник при первой возможности, покинула кладбище.
Ольга Никитична Мухина наотрез отказалась брать деньги за временное содержание Сережи. Мать Светланы, добрая и порядочная женщина, отнеслась к Ирине Анатольевне с сочувствием. Сама выросшая в послевоенной нищете, она сказала соседке, чтоб та обращалась и впредь, если понадобится помощь. Выразила соболезнование в связи со смертью мужа и арестом старшего сына, поздравила с рождением дочери.
Растроганная участием Ольги Никитичны, Ирина Анатольевна, от души поблагодарила ее за Сережу и забрала сына, который, увидев мать, находился на седьмом небе от счастья.
В жизни Ирины началась черная полоса и главное – было выжить.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Федор Степанович Вершков прожил трудную, но интересную жизнь, детдомовское прошлое; военное училище связи; война, дороги которой он прошел от командира взвода до начальника связи дивизии: от лейтенанта до подполковника. В самом конце войны тяжело раненый в ногу, он был комиссован, демобилизовался и вернулся в родной колхоз.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82