Еще большее удовольствие он испытывал, думая о звуке ее голоса.
Он увидел впереди воду канала Джудекка, а за ним радостные фасады домов на другой стороне. Слева в поле зрения показался танкер, он плыл легко и невесомо, и даже его очерченный ватерлинией корпус в этом свете казался ярким и красивым. Проскакал мимо пес, вскидывая задние ноги, закружился, ловя свой хвост.
Около уреза воды Брунетти свернул налево и пошел к открытой палубе бара, ища Флавию. Четыре пары, одинокий мужчина, еще один, женщина с двумя детьми, стол, занятый шестью или семью девицами, хихиканье которых было слышно издалека. И никакой Флавии. Может быть, опаздывает. Может, он ее не узнал. Он снова начал с ближайшего стола и снова изучил всех в том же порядке. И увидел ее, сидящую с двумя детьми, – высоким мальчиком и маленькой девочкой, еще по-детски пухлой.
Его улыбка исчезла и сменилась другой. С этим выражением он приблизился к их столику и взял протянутую руку Флавии.
Она улыбнулась ему.
– Ах, Гвидо, как чудесно тебя видеть. Какой великолепный день. – Она повернулась к мальчику и сказала: – Паолино, это Dottore Брунетти.
Мальчик встал, оказавшись почти одного роста с Брунетти, и пожал ему руку.
– Виоngiorno,Dottore. Я бы хотел поблагодарить вас за то, что вы помогли моей маме.
Это прозвучало так, будто он разучил текст и выложил его, как предполагаемый мужчина – настоящему. У него были темные материнские глаза, но лицо было более узкое и длинное.
– И я тоже, мамочка, – пискнула девочка и, поскольку Флавия замешкалась с ответом, встала и протянула ладошку Брунетти. – Я Виктория, но мои друзья зовут меня Виви.
Взяв ее руку, Брунетти сказал:
– Тогда я бы хотел звать тебя Виви.
Она была достаточно маленькой, чтобы заулыбаться, но достаточно взрослой, чтобы отвернуться и покраснеть.
Он подтянул к себе стул и сел, потом развернул его и подставил лицо солнцу. Они разговаривали несколько минут, дети спрашивали его, каково работать полицейским, есть ли у него оружие, а когда он сказал, что есть, спросили, где оно. Когда он и на это ответил, Виви спросила, застрелил ли он кого-нибудь, и выглядела разочарованной, когда он сказал, что нет. Дети быстро поняли, что быть полицейским в Венеции – совсем не то, что копом на Майами-Бич, и после этого открытия потеряли интерес и к его карьере, и к нему.
Подошел официант. Брунетти заказал себе кампари с содовой, Флавия спросила еще кофе, потом поменяла заказ на кампари. Дети явно заскучали, и в конце концов Флавия предложила им прогуляться по набережной и купить себе «У Нико» мороженого. Идея была встречена всеми с облегчением.
Когда они ушли – Виви почти бежала, чтобы успевать за длинными шагами Паоло, – Брунетти сказал:
– Хорошие детишки.
Флавия молчала, так что он добавил:
– Я не знал, что ты их привезла с собой в Венецию.
– Да, у меня редко получается провести с ними выходной, но в эту субботу я не пою, так что мы решили отправиться сюда. Я пою сейчас в Мюнхене, – добавила она.
– Я знаю. Я читал про тебя в газетах.
Она смотрела поверх воды, за канал, на церковь Реденторе.
– Я никогда не была здесь ранней весной.
– Где ты остановилась?
Она отвела глаза от церкви и посмотрела на него.
– У Бретт.
– А-а. Она вернулась с тобой? – спросил он.
В последний раз он видел Бретт в больнице, но там она оставалась только одну ночь, а потом через два дня они с Флавией уехали в Милан. Он не получил от них ни слова до вчерашнего дня, когда Флавия позвонила и пригласила его встретиться и выпить.
– Нет, она в Цюрихе, читает лекцию.
– И когда она возвращается? – вежливо спросил он.
– На той неделе она будет в Риме. Я заканчиваю в Мюнхене вечером в следующий вторник.
– А потом что?
– А потом Лондон, но только концерт, а после Китай, – сказала она тоном, в котором слышался упрек его забывчивости. – Я приглашена давать мастер-класс в Пекинской консерватории. Разве ты не помнишь?
– Так вы все-таки собираетесь это проделать? Собираетесь отвезти произведения обратно? – спросил он, удивленный.
Она не пыталась скрыть удовольствие.
– Конечно, собираемся. То есть я собираюсь.
– Но как ты это сделаешь? Сколько там предметов? Три? Четыре?
– Четыре. У меня семь мест багажа, и я устроила так, что меня будет встречать в аэропорту министр культуры. Я сомневаюсь, что они будут искать древности, контрабандой ввозимые в страну.
– А что если найдут? – спросил он.
Она театрально махнула рукой.
– Ну, я всегда могу сказать, что привезла их, чтобы подарить китайскому народу, и что собиралась вручить их по окончании мастер-класса в знак моей благодарности за то, что они меня пригласили.
Она это проделает, и он был уверен, что у нее получится. Он рассмеялся при этой мысли.
– Что ж, удачи тебе.
– Спасибо, – сказала она, уверенная, что никакой удачи ей там не понадобится.
Они немного посидели молча – третьей с ними была Бретт, незримая, но была. Мимо ползали vaporetto, официант принес их напитки, и они обрадовались его присутствию.
– А после Китая? – наконец спросил он.
– Множество путешествий до конца лета. Это еще одна причина, по которой я хотела провести выходные с детьми. Мне надо ехать в Париж, потом в Вену, а потом снова в Лондон. – Когда он ничего не ответил, она попыталась развлечь его, сказав: – В Париже и Вене я буду умирать. Лючия и Виолетта.
– А в Лондоне? – спросил он.
– Моцарт. Фьордилиджи. А потом мой первый опыт с Генделем.
– А Бретт с тобой поедет? – спросил он и отпил кампари.
Флавия опять посмотрела на церковь – церковь Спасителя.
– Она собиралась остаться в Китае по крайней мере на несколько месяцев, – только и сказала Флавия.
Он снова сделал глоток и взглянул на воду, неожиданно увлекшись танцем солнечных лучей на ее рябящей поверхности. Три воробьишки приземлились у его ног, прыгая в поисках пищи. Он неторопливо потянулся, отломил кусочек булочки, которая так и лежала на тарелке перед Флавией, и бросил его птичкам. Они жадно накинулись на хлеб и разорвали его в клочья, потом каждый улетел в безопасное место, чтобы поесть.
– Ее карьера? – спросил он.
Флавия кивнула, потом пожала плечами.
– Боюсь, что она гораздо больше придает значение ей, чем… – начала она, но умолкла.
– Чем ты своей? – спросил он, не готовый поверить.
– В некотором отношении, я полагаю, это правда. – Видя, что он собирается возражать, она положила ладонь ему на руку и стала объяснять. – Посмотри на это с другой стороны, Гвидо. Кто угодно может прийти послушать меня и зайтись в овациях, при этом ничего не понимая ни в музыке, ни в пении. Ему просто нравится мой костюм, или сюжет, или просто он кричит «браво» потому, что все кричат. – Она увидела, что Брунетти не верит, и продолжила: – Так и есть. Поверь мне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67
Он увидел впереди воду канала Джудекка, а за ним радостные фасады домов на другой стороне. Слева в поле зрения показался танкер, он плыл легко и невесомо, и даже его очерченный ватерлинией корпус в этом свете казался ярким и красивым. Проскакал мимо пес, вскидывая задние ноги, закружился, ловя свой хвост.
Около уреза воды Брунетти свернул налево и пошел к открытой палубе бара, ища Флавию. Четыре пары, одинокий мужчина, еще один, женщина с двумя детьми, стол, занятый шестью или семью девицами, хихиканье которых было слышно издалека. И никакой Флавии. Может быть, опаздывает. Может, он ее не узнал. Он снова начал с ближайшего стола и снова изучил всех в том же порядке. И увидел ее, сидящую с двумя детьми, – высоким мальчиком и маленькой девочкой, еще по-детски пухлой.
Его улыбка исчезла и сменилась другой. С этим выражением он приблизился к их столику и взял протянутую руку Флавии.
Она улыбнулась ему.
– Ах, Гвидо, как чудесно тебя видеть. Какой великолепный день. – Она повернулась к мальчику и сказала: – Паолино, это Dottore Брунетти.
Мальчик встал, оказавшись почти одного роста с Брунетти, и пожал ему руку.
– Виоngiorno,Dottore. Я бы хотел поблагодарить вас за то, что вы помогли моей маме.
Это прозвучало так, будто он разучил текст и выложил его, как предполагаемый мужчина – настоящему. У него были темные материнские глаза, но лицо было более узкое и длинное.
– И я тоже, мамочка, – пискнула девочка и, поскольку Флавия замешкалась с ответом, встала и протянула ладошку Брунетти. – Я Виктория, но мои друзья зовут меня Виви.
Взяв ее руку, Брунетти сказал:
– Тогда я бы хотел звать тебя Виви.
Она была достаточно маленькой, чтобы заулыбаться, но достаточно взрослой, чтобы отвернуться и покраснеть.
Он подтянул к себе стул и сел, потом развернул его и подставил лицо солнцу. Они разговаривали несколько минут, дети спрашивали его, каково работать полицейским, есть ли у него оружие, а когда он сказал, что есть, спросили, где оно. Когда он и на это ответил, Виви спросила, застрелил ли он кого-нибудь, и выглядела разочарованной, когда он сказал, что нет. Дети быстро поняли, что быть полицейским в Венеции – совсем не то, что копом на Майами-Бич, и после этого открытия потеряли интерес и к его карьере, и к нему.
Подошел официант. Брунетти заказал себе кампари с содовой, Флавия спросила еще кофе, потом поменяла заказ на кампари. Дети явно заскучали, и в конце концов Флавия предложила им прогуляться по набережной и купить себе «У Нико» мороженого. Идея была встречена всеми с облегчением.
Когда они ушли – Виви почти бежала, чтобы успевать за длинными шагами Паоло, – Брунетти сказал:
– Хорошие детишки.
Флавия молчала, так что он добавил:
– Я не знал, что ты их привезла с собой в Венецию.
– Да, у меня редко получается провести с ними выходной, но в эту субботу я не пою, так что мы решили отправиться сюда. Я пою сейчас в Мюнхене, – добавила она.
– Я знаю. Я читал про тебя в газетах.
Она смотрела поверх воды, за канал, на церковь Реденторе.
– Я никогда не была здесь ранней весной.
– Где ты остановилась?
Она отвела глаза от церкви и посмотрела на него.
– У Бретт.
– А-а. Она вернулась с тобой? – спросил он.
В последний раз он видел Бретт в больнице, но там она оставалась только одну ночь, а потом через два дня они с Флавией уехали в Милан. Он не получил от них ни слова до вчерашнего дня, когда Флавия позвонила и пригласила его встретиться и выпить.
– Нет, она в Цюрихе, читает лекцию.
– И когда она возвращается? – вежливо спросил он.
– На той неделе она будет в Риме. Я заканчиваю в Мюнхене вечером в следующий вторник.
– А потом что?
– А потом Лондон, но только концерт, а после Китай, – сказала она тоном, в котором слышался упрек его забывчивости. – Я приглашена давать мастер-класс в Пекинской консерватории. Разве ты не помнишь?
– Так вы все-таки собираетесь это проделать? Собираетесь отвезти произведения обратно? – спросил он, удивленный.
Она не пыталась скрыть удовольствие.
– Конечно, собираемся. То есть я собираюсь.
– Но как ты это сделаешь? Сколько там предметов? Три? Четыре?
– Четыре. У меня семь мест багажа, и я устроила так, что меня будет встречать в аэропорту министр культуры. Я сомневаюсь, что они будут искать древности, контрабандой ввозимые в страну.
– А что если найдут? – спросил он.
Она театрально махнула рукой.
– Ну, я всегда могу сказать, что привезла их, чтобы подарить китайскому народу, и что собиралась вручить их по окончании мастер-класса в знак моей благодарности за то, что они меня пригласили.
Она это проделает, и он был уверен, что у нее получится. Он рассмеялся при этой мысли.
– Что ж, удачи тебе.
– Спасибо, – сказала она, уверенная, что никакой удачи ей там не понадобится.
Они немного посидели молча – третьей с ними была Бретт, незримая, но была. Мимо ползали vaporetto, официант принес их напитки, и они обрадовались его присутствию.
– А после Китая? – наконец спросил он.
– Множество путешествий до конца лета. Это еще одна причина, по которой я хотела провести выходные с детьми. Мне надо ехать в Париж, потом в Вену, а потом снова в Лондон. – Когда он ничего не ответил, она попыталась развлечь его, сказав: – В Париже и Вене я буду умирать. Лючия и Виолетта.
– А в Лондоне? – спросил он.
– Моцарт. Фьордилиджи. А потом мой первый опыт с Генделем.
– А Бретт с тобой поедет? – спросил он и отпил кампари.
Флавия опять посмотрела на церковь – церковь Спасителя.
– Она собиралась остаться в Китае по крайней мере на несколько месяцев, – только и сказала Флавия.
Он снова сделал глоток и взглянул на воду, неожиданно увлекшись танцем солнечных лучей на ее рябящей поверхности. Три воробьишки приземлились у его ног, прыгая в поисках пищи. Он неторопливо потянулся, отломил кусочек булочки, которая так и лежала на тарелке перед Флавией, и бросил его птичкам. Они жадно накинулись на хлеб и разорвали его в клочья, потом каждый улетел в безопасное место, чтобы поесть.
– Ее карьера? – спросил он.
Флавия кивнула, потом пожала плечами.
– Боюсь, что она гораздо больше придает значение ей, чем… – начала она, но умолкла.
– Чем ты своей? – спросил он, не готовый поверить.
– В некотором отношении, я полагаю, это правда. – Видя, что он собирается возражать, она положила ладонь ему на руку и стала объяснять. – Посмотри на это с другой стороны, Гвидо. Кто угодно может прийти послушать меня и зайтись в овациях, при этом ничего не понимая ни в музыке, ни в пении. Ему просто нравится мой костюм, или сюжет, или просто он кричит «браво» потому, что все кричат. – Она увидела, что Брунетти не верит, и продолжила: – Так и есть. Поверь мне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67