Дан как ни в чем не бывало щелкал ручкой настройки (все шли какие-то криминальные рожи), пока не поймал местные новости. Вдруг Тейю вскинулась и закричала, тыча пальцем в экран:
– Я его знаю, знаю, это он, тот человек!
– Какой человек? – подобрался Дан.
В телевизоре ничем, кроме наручников, не примечательное скорченное существо монотонно бубнило что-то, отводя взгляд.
– Тот, с лавкой… такой длинной, с двумя колесами. Чтобы ездить…
– Мотоцикл, что ли?
Дан подбавил звука, и закадровый голос сразу вырвался из треска и шумов:
– …давать признательные показания. Гражданин С. сам пришел в территориальное присутствие, обвиняя себя в пяти изнасилованиях, в том числе несовершеннолетних девочек. Как он пояснил, пришел, чтобы покаяться. Стражам порядка до сих пор неясны причины столь внезапного нравственного перерождения, но факт явки с повинной бесспорно будет учтен, если дело дойдет до суда. Следствие по делу уже началось.
Оператору наконец-то удалось выловить затравленный взгляд героя репортажа. Журналистка вернулась в кадр:
– Психологическое состояние подследственного очень нестабильно, он умоляет спрятать его от кого-то, о ком наотрез отказывается говорить, часто плачет, просит привести доктора или колдуна, который еще мог бы его спасти. Тем не менее проведенная психиатрическая экспертиза признала С. вменяемым.
Дан повернулся к Тейю. Та покорно кивнула:
– Да, он самый. Я тогда оказалась здесь, в городе, совсем одна. Бродила. Не знала, что делать. Понимаешь, мы ведь поодиночке не умеем. Совсем! Этот… он оказался во дворе, гладил свою лавку… мотоцикл. Позвал меня. Я подумала, он понял, что со мной беда, решил меня спасти!
– Дальше.
– Отвез куда-то. В лес. Остановился. Начал как-то странно себя вести. Ну я объяснила, что он поступает нехорошо.
– И он, стало быть, понял.
Тейю красноречиво кивнула на экран. Стало быть, понял!
– Ладно, а врача-то зачем зовет? Что лечить хочет?
Она усмехнулась точь-в-точь как напакостившая и довольная своей проделкой кошка. Дан злорадно покосился на телевизор. Раскаявшийся подонок уже не прятал взгляд, теперь он страстно взирал в камеру и с нотками нарастающей истерики возглашал:
– Она такая рыжая, красивая такая, глаза зеленые, два, хвоста тоже два, зубы белые, сверху клыка два…
– По последнему эпизоду, – вклинилась журналистка, – особенно много неясностей. Заявления от предполагаемой потерпевшей не поступало. Следователь надеется получить фоторобот несостоявшейся жертвы маньяка, найти девушку и с ее помощью пролить свет на обстоятельства дела. Милиция просит всех, кто знает что-либо…
Дан выключил телевизор и припечатал демона взглядом.
– Все, дорогая моя, прогулки отменяются. Сидишь здесь, носа за дверь не высовываешь, к окнам не подходишь. Вот только следственных действий нам не хватало!
И еще одного, договорил про себя. Звонка от задушевного друга Сигизмунда. Ох, не хватает… На пленницу он не взглянул. Разобиделась небось, надулась.
А Тейю млела. Прикрыв глаза, с мечтательной полуулыбкой, она снова и снова вспоминала его голос, такой замечательный голос, повторявший такие замечательные слова. Дорогая моя…
С грехом пополам добившись от Славомира какого-никакого словесного описания, а после наведавшись в магазин потолковать с бывшим пропойцей Ошпаренным, ныне образцовым грузчиком Богданом, измученный Мирон плелся в отделение. Несмотря на неплохой улов, на душе было погано. Он уже лредставлял свой отчет на оперативке. «Нигде не работающий алкоголик С. Шпех и грузчик Б. Радуница характеризуют неизвестную как демоническую сущность, в связи с чем считаю возможным приобщить их показания к делу М. Сатара об изнасилованиях»! Ага, чуть не забыл: «Наряду с показаниями пенсионерки Д. Рядько, счастливо излеченной от артрита и гипертонии потерпевшей по делу о похищении пухового платка»… Смех и грех, начальник башку с него снимет. И все же, отчего ему так тошно? Дело не в показаниях, сколько себя не обманывай. Тогда в чем?
В предчувствиях. Мирон знал – снова знал. Заранее. Оставалось выяснить содержание знания. Но почему-то смертельно не хотелось выяснять. А не выяснить, остановиться, заставить себя сойти в сторону – невозможно. Вот так, и то плохо, и это. Мирон взял след, и по большому счету ему было наплевать, что подумает и скажет о нем начальство. Он не ошибался и следа не терял. Никогда. Только на сей раз чувствовал – так остро и болезненно, будто весь был сплошной открытой раной, – что в конце пути откроется ему нечто вроде персональной преисподней. Что-то ждало его там. Не какого-то случайного сыскаря, а именно его, Мирона. Он уже почти улавливал острую сырость, дыхание пещеры за водопадом. Мирон изо всех сил гнал от себя понимание, что упрямый кошмар сумел-таки его провести. Взял да и прорвался сюда, в этот мир, лишив Мирона возможности бегства. Куда бы он ни пошел, в конце подстерегала его раззявленная каменная пасть. Значит…
Подходя к ограде присутствия, Мирон заставил себя развернуть плечи, согнал с лица обреченность. А значит, придется войти. В конце концов, в пещерах попадаются не только горные тролли и останки спелеологов. Еще там бывают подземные озера, переливающиеся сталактиты и несметные сокровища. Он войдет – и будь что будет. Но только, пожалуйста, как можно скорее, иначе он попросту свихнется. Девчонка – проводник. Это Мирон знал наверняка без всяких экспертиз и протоколов, и наплевать, демон она или еще что-нибудь, совсем уж невообразимое. Он найдет девчонку, возьмет ее за руку, шагнет следом за ней в пещеру и откопает свои зарытые сокровища, свои припрятанные скелеты. И если свихнется уже после этого – ладно, по крайней мере, будет знать, за что. И Мирон, в последний момент круто отвернув от нужного крыльца, направился в обход здания к заднему входу – к экспертам.
Дан вторые сутки дежурил в опустевшем доме. Полулежа на крышке стола, держал под наблюдением двор, не чувствуя скуки, нетерпения, усталости. Он занимался привычным делом – охотился. Пусть не как гончая, взявшая след, а как залегший в засаде волк, но он снова был охотником, а дичь была дичью независимо от того, исходит от нее Зов или нет. Рядом лежал мощный бинокль, прихваченный скорее из любви к порядку, – обостренного зрения ловчего было вполне достаточно для наблюдения за ограниченным пространством двора. Сейчас Дан Зова не ощущал, но за сутки ожидания он возникал четырежды. Тейю четко выполняла его инструкции, давая охотникам возможность вычислить ее укрытие. В последний раз слабенький Зов чувствовался с час назад, с того времени ловчие могли уточнять и координировать действия. Умница, молодец! Он поражался ее выдержке и самоконтролю. Когда он, проинструктировав ее в последний раз, уходил на свой пост, она держалась прекрасно и выглядела почти безмятежной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67
– Я его знаю, знаю, это он, тот человек!
– Какой человек? – подобрался Дан.
В телевизоре ничем, кроме наручников, не примечательное скорченное существо монотонно бубнило что-то, отводя взгляд.
– Тот, с лавкой… такой длинной, с двумя колесами. Чтобы ездить…
– Мотоцикл, что ли?
Дан подбавил звука, и закадровый голос сразу вырвался из треска и шумов:
– …давать признательные показания. Гражданин С. сам пришел в территориальное присутствие, обвиняя себя в пяти изнасилованиях, в том числе несовершеннолетних девочек. Как он пояснил, пришел, чтобы покаяться. Стражам порядка до сих пор неясны причины столь внезапного нравственного перерождения, но факт явки с повинной бесспорно будет учтен, если дело дойдет до суда. Следствие по делу уже началось.
Оператору наконец-то удалось выловить затравленный взгляд героя репортажа. Журналистка вернулась в кадр:
– Психологическое состояние подследственного очень нестабильно, он умоляет спрятать его от кого-то, о ком наотрез отказывается говорить, часто плачет, просит привести доктора или колдуна, который еще мог бы его спасти. Тем не менее проведенная психиатрическая экспертиза признала С. вменяемым.
Дан повернулся к Тейю. Та покорно кивнула:
– Да, он самый. Я тогда оказалась здесь, в городе, совсем одна. Бродила. Не знала, что делать. Понимаешь, мы ведь поодиночке не умеем. Совсем! Этот… он оказался во дворе, гладил свою лавку… мотоцикл. Позвал меня. Я подумала, он понял, что со мной беда, решил меня спасти!
– Дальше.
– Отвез куда-то. В лес. Остановился. Начал как-то странно себя вести. Ну я объяснила, что он поступает нехорошо.
– И он, стало быть, понял.
Тейю красноречиво кивнула на экран. Стало быть, понял!
– Ладно, а врача-то зачем зовет? Что лечить хочет?
Она усмехнулась точь-в-точь как напакостившая и довольная своей проделкой кошка. Дан злорадно покосился на телевизор. Раскаявшийся подонок уже не прятал взгляд, теперь он страстно взирал в камеру и с нотками нарастающей истерики возглашал:
– Она такая рыжая, красивая такая, глаза зеленые, два, хвоста тоже два, зубы белые, сверху клыка два…
– По последнему эпизоду, – вклинилась журналистка, – особенно много неясностей. Заявления от предполагаемой потерпевшей не поступало. Следователь надеется получить фоторобот несостоявшейся жертвы маньяка, найти девушку и с ее помощью пролить свет на обстоятельства дела. Милиция просит всех, кто знает что-либо…
Дан выключил телевизор и припечатал демона взглядом.
– Все, дорогая моя, прогулки отменяются. Сидишь здесь, носа за дверь не высовываешь, к окнам не подходишь. Вот только следственных действий нам не хватало!
И еще одного, договорил про себя. Звонка от задушевного друга Сигизмунда. Ох, не хватает… На пленницу он не взглянул. Разобиделась небось, надулась.
А Тейю млела. Прикрыв глаза, с мечтательной полуулыбкой, она снова и снова вспоминала его голос, такой замечательный голос, повторявший такие замечательные слова. Дорогая моя…
С грехом пополам добившись от Славомира какого-никакого словесного описания, а после наведавшись в магазин потолковать с бывшим пропойцей Ошпаренным, ныне образцовым грузчиком Богданом, измученный Мирон плелся в отделение. Несмотря на неплохой улов, на душе было погано. Он уже лредставлял свой отчет на оперативке. «Нигде не работающий алкоголик С. Шпех и грузчик Б. Радуница характеризуют неизвестную как демоническую сущность, в связи с чем считаю возможным приобщить их показания к делу М. Сатара об изнасилованиях»! Ага, чуть не забыл: «Наряду с показаниями пенсионерки Д. Рядько, счастливо излеченной от артрита и гипертонии потерпевшей по делу о похищении пухового платка»… Смех и грех, начальник башку с него снимет. И все же, отчего ему так тошно? Дело не в показаниях, сколько себя не обманывай. Тогда в чем?
В предчувствиях. Мирон знал – снова знал. Заранее. Оставалось выяснить содержание знания. Но почему-то смертельно не хотелось выяснять. А не выяснить, остановиться, заставить себя сойти в сторону – невозможно. Вот так, и то плохо, и это. Мирон взял след, и по большому счету ему было наплевать, что подумает и скажет о нем начальство. Он не ошибался и следа не терял. Никогда. Только на сей раз чувствовал – так остро и болезненно, будто весь был сплошной открытой раной, – что в конце пути откроется ему нечто вроде персональной преисподней. Что-то ждало его там. Не какого-то случайного сыскаря, а именно его, Мирона. Он уже почти улавливал острую сырость, дыхание пещеры за водопадом. Мирон изо всех сил гнал от себя понимание, что упрямый кошмар сумел-таки его провести. Взял да и прорвался сюда, в этот мир, лишив Мирона возможности бегства. Куда бы он ни пошел, в конце подстерегала его раззявленная каменная пасть. Значит…
Подходя к ограде присутствия, Мирон заставил себя развернуть плечи, согнал с лица обреченность. А значит, придется войти. В конце концов, в пещерах попадаются не только горные тролли и останки спелеологов. Еще там бывают подземные озера, переливающиеся сталактиты и несметные сокровища. Он войдет – и будь что будет. Но только, пожалуйста, как можно скорее, иначе он попросту свихнется. Девчонка – проводник. Это Мирон знал наверняка без всяких экспертиз и протоколов, и наплевать, демон она или еще что-нибудь, совсем уж невообразимое. Он найдет девчонку, возьмет ее за руку, шагнет следом за ней в пещеру и откопает свои зарытые сокровища, свои припрятанные скелеты. И если свихнется уже после этого – ладно, по крайней мере, будет знать, за что. И Мирон, в последний момент круто отвернув от нужного крыльца, направился в обход здания к заднему входу – к экспертам.
Дан вторые сутки дежурил в опустевшем доме. Полулежа на крышке стола, держал под наблюдением двор, не чувствуя скуки, нетерпения, усталости. Он занимался привычным делом – охотился. Пусть не как гончая, взявшая след, а как залегший в засаде волк, но он снова был охотником, а дичь была дичью независимо от того, исходит от нее Зов или нет. Рядом лежал мощный бинокль, прихваченный скорее из любви к порядку, – обостренного зрения ловчего было вполне достаточно для наблюдения за ограниченным пространством двора. Сейчас Дан Зова не ощущал, но за сутки ожидания он возникал четырежды. Тейю четко выполняла его инструкции, давая охотникам возможность вычислить ее укрытие. В последний раз слабенький Зов чувствовался с час назад, с того времени ловчие могли уточнять и координировать действия. Умница, молодец! Он поражался ее выдержке и самоконтролю. Когда он, проинструктировав ее в последний раз, уходил на свой пост, она держалась прекрасно и выглядела почти безмятежной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67