Я подхватываю с земли седло, и конь тяжело вздыхает. Он хоть и животное, но совсем как человек не любит работы. Дай ему волю, хрустел бы отборной пшеницей да призывно ржал молодым кобылицам, мол, выйдем пробежаться на лужок.
– Перебьешься, – заявляю я безжалостно. – Я не допущу, чтобы Деву сожгли. Вот когда спасем Жанну, будет тебе и пшеница, и целый табун кобыл.
Пару минут я с сомнением разглядываю увесистый мешочек с деньгами, что оставили мне друиды, неохота пачкать руки их подачкой. Решив, что главное сейчас скорость, я кидаю золото в седельную сумку. Тяжелые копыта мягко лупят по лесной дороге, мелькают мимо деревья и кусты, возмущенно каркает метнувшаяся в сторону ворона, а в голове все крутится назойливое: нашему бы теляти да волка поймати.
Все оказывается одновременно и проще, и сложнее. Жанна не досталась ни бургундцам, ни англичанам, ее захватили воины графа Жана Люксембургского, известного интригана и искреннего любителя денег. Последние десять лет граф никак не может определиться, на чьей же стороне он выступает, а потому, совсем как ласковый теленок из известной поговорки, пользуется финансовой поддержкой как французов, так и англичан с бургундцами. Способный человек, что и говорить. По его приказу Жанну содержат примерно в семи милях от Нуайона, в замке Больё – лэ – Фонтен, который графу Люксембургскому удалось захватить в прошлом году.
– Спасибо за информацию, – говорю я.
– Вам нужна какая – нибудь помощь?
– Разумеется. Оружие, пара лошадей и верный человек, который будет их сторожить, пока я не приведу пленницу.
– Ясно.
Торговец полотном дядюшка Огюст поджимает губы, взгляд его становится отсутствующим. Он невысок и плешив, с выпирающим пузцом и большим красным носом – прекрасный образец маскировки. Даже взгляд у него туповато – заискивающий, как и положено маленькому человечку, когда дворянин удостаивает его беседой. Зато ладонь словно вытесана из дерева, а пальцами только орехи давить. Наш человек, тут и думать нечего.
– И вот еще что. Есть ли у вас доверенное лицо в самом замке? – вспоминаю я самое главное.
– В Больё – лэ – Фонтен граф сменил всю прислугу, – чешет тот в затылке. – Но я знаю одного конюха, что непременно нам поможет. Дадите мне пару дней?
– Разумеется, – хищно улыбаюсь я. – Надо же мне порыскать вокруг замка, наметить пути отхода.
– Спасибо, – тихо говорю я, и тут мой проводник словно взрывается.
Всю дорогу до замка он сидел на телеге молча, отвернув в сторону лицо, мои вопросы пропускал мимо ушей либо мычал в ответ что – то невнятное. А теперь вот подскакивает вплотную, жилистые руки стискивают мои плечи.
Брызжа в лицо слюной, конюх начинает визжать:
– Замолчи, мерзавец, и не смей меня благодарить! Какой позор, я, верный слуга сеньора, должен предать его из – за того, что вы украли мою жену! Похитили и угрожаете убить…
Последние слова он выговаривает с трудом, лицо враз побледнело, глаза испуганно бегают по сторонам. Любого скандалиста можно угомонить легким тычком в солнечное сплетение, и конюх не исключение. Я внимательно оглядываюсь, но, кроме лошадей, в конюшне никого нет. После моего кивка конюх кое – как поднимается с колен.
– Раз пообещали, значит, непременно убьем, – веско говорю я. – А будешь вести себя разумно, увидишь супругу живой. Понял?
Конюх быстро кивает.
– Тогда пошел прочь!
Заботливый муж сломя голову кидается к выходу из конюшни, я провожаю его сожалеющим взглядом. Что надо было бы сделать со слабым звеном? Верно, удалить. Увы, не получится, если конюха хватятся, освобождение Жанны может сорваться, а потому пусть живет. Надеюсь, он достаточно любит жену, чтобы держать язык за зубами.
Я выбрасываю этого неврастеника из головы, поскольку тут от меня ничего не зависит, и сосредоточиваюсь на главном. Дело за малым: надо дождаться ночи, а затем освободить пленницу. Как сообщил мне добрый дядюшка Огюст, Жанну содержат в подземелье, охраняют которое всего лишь трое солдат. По приставной лестнице я взбираюсь на чердак конюшни. Здесь тихо и покойно. Устроившись поудобнее, я начинаю ждать прихода моего лучшего друга – темноты.
Едва колокол замковой церкви пробивает три удара, я выскальзываю из дверей конюшни. Сейчас на мне белая ряса, точь – в – точь такая же, какую носит замковый священник. Двигаясь медленно и чинно, я подхожу к двери, ведущей в подвал. Страшно хочется заглянуть в одно из зарешеченных окон, что едва возвышаются над землей, позвать Жанну, и я с трудом справляюсь с соблазном. Стражник, привставший при моем появлении, сонно таращит слипающиеся глаза, на рябом лице проступает недоумение. Я, не останавливаясь, прохожу мимо, но тут же, словно спохватившись, оборачиваюсь.
Страж наклоняет голову, принимая благословение, я делаю быстрый шаг вперед, и кинжал, скрытый в рукаве, мягко входит ему в горло. Стражник страшно хрипит, закатывая глаза, я ловко подхватываю труп, заботливо усаживаю его на прежнее место. Тут же из облаков выныривает луна, чтобы подозрительно оглядеться, но я уже внутри.
Изрядно вытертые каменные ступени заканчиваются, толком не успев начаться, я осторожно заглядываю за угол коридора. Вот они, наши голубки, не спят, но и не бдят, увлеченно двигают фишки прямо по каменном полу. Ну разве можно так поступать, мужчина должен беречь простату как зеницу ока и не подвергать ее переохлаждению! Так и быть, в награду за то, что позволили подобраться к вам так близко, еще поживете.
Кастет как влитой садится на руку, я с силой бью ближайшего ко мне стражника в затылок, второй поворачивается на звук и с удивительным проворством хватает топор, лежащий поодаль. С отвратительным хрустом кастет проламывает ему височную кость, стражник падает замертво. Если бы я не знал, что треть всей крови человека постоянно находится в голове, то мог бы и удивиться, увидев, какая большая лужа натекла за какие – то секунды.
Но мешкать некогда. Одну за другой я распахиваю двери темниц, те открываются то с лязгом, то со скрипом, протяжным и зловещим. Руки невольно дрожат, оттого мне все время попадаются не те ключи. Вделанные в двери металлические кольца холодны как лед, и я ежусь. В тусклом свете масляных ламп, развешанных вдоль стен, я замечаю, что при каждом моем выдохе появляется облачко пара, и оттого ежусь еще сильнее. Жанна находится за предпоследней дверью, в отличие от прочих узников она без оков. При виде меня глаза девушки начинают лихорадочно блестеть, она судорожно стискивает руки на груди.
– Только без слез! – говорю я быстро. – Ты не ранена?
– Я и не думала плакать, – сердито отвечает Жанна. – Еще чего не хватало!
И тут, убив меня на месте, она кое – что произносит. Как вы думаете, что может сказать девушка молодому человеку, к которому, как я совершенно точно знаю, испытывает некоторую сердечную привязанность?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99