Ибо юность твоя неистленна,
Отрок ты веки веков! Ты всех прекраснее зришься
В небе высоком! Когда предстаешь, не украшен рогами,156 —
20 Девичий лик у тебя. Ты Восток победил до пределов
Тех, где, телом смугла, омывается Индия Гангом.
Чтимый, Пенфея разишь, с двуострой секирой Ликурга157 —
Двух святотатцев; и ты — ввергаешь в пучину тирренцев;
Рысей, впряженных четой, сжимаешь ты гордые выи
25 Силой узорных вожжей; вакханки вослед и сатиры,
С ними и пьяный старик,158 подперший дрожащее тело
Палкой. Не крепко сидит на осле с провисшей спиною.
В край ты какой ни придешь, везде клик юношей вместе
С голосом женщин звучит, ладоней удары о бубны,
30 Выпукло-гнутая медь и с отверстьями многими дудки.
«Мирен и кроток явись!» — исмеянки молят, справляя
Таинства, как повелел им жрец. Миниэиды только
Дома, Минервы трудом нарушают не вовремя праздник,
Шерсть прядут или пальцем большим веретенце вращают,
35 Или корпят за тканьем и рабынь понуждают к работе.
Пальцем проворным одна выводя свою нитку, сказала:
"Пусть побросают свой труд и к таинствам ложным стремятся,
Мы же, задержаны здесь Палладою, лучшей богиней,
Дело полезное рук облегчим, развлекаясь беседой.
40 Поочередно, чтоб нам не казалось длительным время,
Будем незанятый слух каким-нибудь тешить рассказом".
Все одобряют и ей предлагают рассказывать первой.
Та, с чего бы начать, — затем, что многое знала, —
Думает. То ль о тебе, Деркетия159, дочь Вавилона,
45 Им рассказать, как тебя, чешуей заменив тебе кожу,
В вид превратили другой палестинские — будто бы — воды.
Или, пожалуй, о том, как дочь ее, став окрыленной,
Поздние годы свои провела в белокаменных башнях?
Иль как Наяда160 волшбой и трав необорною силой
50 Юношей преобразив, обратив их в рыб бессловесных,
Преобразилась сама? Иль о дереве, чьи были белы
Ягоды, стали же черны, лишь только кровь их коснулась?
Выбрав этот рассказ — немногим известную басню —
Повесть она начала, а шерсть сучить продолжала:
55 "Жили Пирам и Фисба; он всех был юношей краше,
Предпочтена и она всем девам была на Востоке.
Смежны их были дома, где город, согласно преданью,
Семирамида стеной окружила кирпичной когда-то.
Так знакомство меж них и сближенье пошли от соседства.
60 С годами крепла любовь; и настала б законная свадьба,
Если б не мать и отец; одного запретить не умели, —
Чтобы в плену у любви их души пылать перестали.
Нет сообщников им; беседуют знаком, поклоном;
Чем они больше таят, тем глубже таимое пламя.
65 Образовалась в стене меж домами, обоим семействам
Общей, тонкая щель со времени самой постройки.
Этот порок, никому за много веков не заметный, —
Что не приметит любовь? — влюбленные, вы увидали.
Голосу дали вы путь, и нежные ваши признанья
70 Шепотом, слышным едва, безопасно до вас доходили.
Часто стояли: Пирам — по ту сторону, Фисба — по эту.
Поочередно ловя дыхание уст, говорили:
"Как же завистлива ты, о стена, что мешаешь влюбленным!
Что бы тебе разойтись и дать нам слиться всем телом, —
75 Если ж о многом прошу, позволь хоть дарить поцелуи!
Мы благодарны, за то у тебя мы в долгу, признаемся,
Что позволяешь словам доходить до милого слуха!"
Тщетно, на разных местах, такие слова повторивши,
К ночи сказали «прости!» и стене, разобщенные ею,
80 Дали они поцелуй, насквозь не могущий проникнуть.
Вот наступила заря и огни отстранила ночные,
Солнце росу на траве лучами уже осушило,
В месте обычном сошлись. И на многое шепотом тихим
В горе своем попеняв, решили, что ночью безмолвной,
85 Стражей дозор обманув, из дверей попытаются выйти
И что, из дома бежав, городские покинут пределы;
А чтобы им не блуждать по равнине обширной, сойдутся
Там, где Нин161 погребен, и спрячутся возле, под тенью
Дерева. Дерево то — шелковицей высокою было:
90 Все в белоснежных плодах, а рядом ручей был студеный.
Нравится им уговор, и кажется медленным вечер.
В воды уж свет погружен, из них ночь новая вышла.
Ловкая Фисба меж тем отомкнула дверную задвижку,
Вышла, своих обманув, с лицом закутанным; вскоре
95 И до могилы дошла и под сказанным деревом села.
Смелой была от любви. Но вот появляется с мордой
В пене кровавой, быков терзавшая только что, львица —
Жажду свою утолить из источников ближнего хочет.
Издали в свете луны ее вавилонянка Фисба
100 Видит, и к темной бежит пещере дрожащей стопою,
И на бегу со спины соскользнувший покров оставляет.
Львица, жажду меж тем утолив изобильной водою,
В лес возвращаясь, нашла не Фисбу, а наземь упавший
Тонкий покров и его растерзала кровавою пастью.
105 Вышедши позже, следы на поверхности пыли увидел
Львиные юный Пирам и лицом стал бледен смертельно;
А как одежду нашел, обагренную пятнами крови, —
"Вместе сегодня двоих, — говорит, — ночь губит влюбленных,
Но из обоих она достойней была долголетья!
110 Мне же во зло моя жизнь. И тебя погубил я, бедняжка,
В полные страха места приказав тебе ночью явиться.
Первым же сам не пришел. Мое разорвите же тело,
Эту проклятую плоть уничтожьте свирепым укусом,
Львы, которые здесь, под скалою, в укрытье живете!
115 Но ведь один только трус быть хочет убитым!" И Фисбы
Взяв покрывало, его под тень шелковицы уносит.
Там на знакомую ткань поцелуи рассыпав и слезы, —
«Ныне прими, — он сказал, — и моей ты крови потоки!»
Тут же в себя он железо вонзил, что у пояса было,
120 И, умирая, извлек тотчас из раны палящей.
Навзничь лег он, и кровь струей высокой забила, —
Так происходит, когда прохудится свинец и внезапно
Где-нибудь лопнет труба, и вода из нее, закипая,
Тонкой взлетает струей и воздух собой прорывает.
125 Тут шелковицы плоды, окропленные влагой убийства,
Переменили свой вид, а корень, пропитанный кровью,
Ярко-багряным налил висящие ягоды соком.
Вот, — хоть в испуге еще, — чтоб не был любимый обманут,
Фисба вернулась; душой и очами юношу ищет,
130 Хочет поведать, какой избежала опасности страшной.
Местность тотчас узнав, и ручей, и дерево рядом,
Цветом плодов смущена, не знает: уж дерево то ли?
Вдруг увидала: биясь о кровавую землю, трепещет
Тело, назад отступила она, и букса бледнее
135 Стала лицом, и, страха полна, взволновалась, как море,
Если поверхность его зашевелит дыхание ветра.
Но лишь, помедлив, она любимого друга признала, —
Грудь, недостойную мук, потрясла громогласным рыданьем,
Волосы рвать начала, и, обнявши любимое тело,
140 К ранам прибавила плач, и кровь со слезами смешала,
И, ледяное лицо ему беспрерывно целуя, —
"О! — восклицала, — Пирам, каким унесен ты несчастьем?
Фисбе откликнись, Пирам: тебя твоя милая Фисба
Кличет! Меня ты услышь! Подними свою голову, милый!"
145 Имя ее услыхав, уже отягченные смертью
Очи поднял Пирам, но тотчас закрылись зеницы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110
Отрок ты веки веков! Ты всех прекраснее зришься
В небе высоком! Когда предстаешь, не украшен рогами,156 —
20 Девичий лик у тебя. Ты Восток победил до пределов
Тех, где, телом смугла, омывается Индия Гангом.
Чтимый, Пенфея разишь, с двуострой секирой Ликурга157 —
Двух святотатцев; и ты — ввергаешь в пучину тирренцев;
Рысей, впряженных четой, сжимаешь ты гордые выи
25 Силой узорных вожжей; вакханки вослед и сатиры,
С ними и пьяный старик,158 подперший дрожащее тело
Палкой. Не крепко сидит на осле с провисшей спиною.
В край ты какой ни придешь, везде клик юношей вместе
С голосом женщин звучит, ладоней удары о бубны,
30 Выпукло-гнутая медь и с отверстьями многими дудки.
«Мирен и кроток явись!» — исмеянки молят, справляя
Таинства, как повелел им жрец. Миниэиды только
Дома, Минервы трудом нарушают не вовремя праздник,
Шерсть прядут или пальцем большим веретенце вращают,
35 Или корпят за тканьем и рабынь понуждают к работе.
Пальцем проворным одна выводя свою нитку, сказала:
"Пусть побросают свой труд и к таинствам ложным стремятся,
Мы же, задержаны здесь Палладою, лучшей богиней,
Дело полезное рук облегчим, развлекаясь беседой.
40 Поочередно, чтоб нам не казалось длительным время,
Будем незанятый слух каким-нибудь тешить рассказом".
Все одобряют и ей предлагают рассказывать первой.
Та, с чего бы начать, — затем, что многое знала, —
Думает. То ль о тебе, Деркетия159, дочь Вавилона,
45 Им рассказать, как тебя, чешуей заменив тебе кожу,
В вид превратили другой палестинские — будто бы — воды.
Или, пожалуй, о том, как дочь ее, став окрыленной,
Поздние годы свои провела в белокаменных башнях?
Иль как Наяда160 волшбой и трав необорною силой
50 Юношей преобразив, обратив их в рыб бессловесных,
Преобразилась сама? Иль о дереве, чьи были белы
Ягоды, стали же черны, лишь только кровь их коснулась?
Выбрав этот рассказ — немногим известную басню —
Повесть она начала, а шерсть сучить продолжала:
55 "Жили Пирам и Фисба; он всех был юношей краше,
Предпочтена и она всем девам была на Востоке.
Смежны их были дома, где город, согласно преданью,
Семирамида стеной окружила кирпичной когда-то.
Так знакомство меж них и сближенье пошли от соседства.
60 С годами крепла любовь; и настала б законная свадьба,
Если б не мать и отец; одного запретить не умели, —
Чтобы в плену у любви их души пылать перестали.
Нет сообщников им; беседуют знаком, поклоном;
Чем они больше таят, тем глубже таимое пламя.
65 Образовалась в стене меж домами, обоим семействам
Общей, тонкая щель со времени самой постройки.
Этот порок, никому за много веков не заметный, —
Что не приметит любовь? — влюбленные, вы увидали.
Голосу дали вы путь, и нежные ваши признанья
70 Шепотом, слышным едва, безопасно до вас доходили.
Часто стояли: Пирам — по ту сторону, Фисба — по эту.
Поочередно ловя дыхание уст, говорили:
"Как же завистлива ты, о стена, что мешаешь влюбленным!
Что бы тебе разойтись и дать нам слиться всем телом, —
75 Если ж о многом прошу, позволь хоть дарить поцелуи!
Мы благодарны, за то у тебя мы в долгу, признаемся,
Что позволяешь словам доходить до милого слуха!"
Тщетно, на разных местах, такие слова повторивши,
К ночи сказали «прости!» и стене, разобщенные ею,
80 Дали они поцелуй, насквозь не могущий проникнуть.
Вот наступила заря и огни отстранила ночные,
Солнце росу на траве лучами уже осушило,
В месте обычном сошлись. И на многое шепотом тихим
В горе своем попеняв, решили, что ночью безмолвной,
85 Стражей дозор обманув, из дверей попытаются выйти
И что, из дома бежав, городские покинут пределы;
А чтобы им не блуждать по равнине обширной, сойдутся
Там, где Нин161 погребен, и спрячутся возле, под тенью
Дерева. Дерево то — шелковицей высокою было:
90 Все в белоснежных плодах, а рядом ручей был студеный.
Нравится им уговор, и кажется медленным вечер.
В воды уж свет погружен, из них ночь новая вышла.
Ловкая Фисба меж тем отомкнула дверную задвижку,
Вышла, своих обманув, с лицом закутанным; вскоре
95 И до могилы дошла и под сказанным деревом села.
Смелой была от любви. Но вот появляется с мордой
В пене кровавой, быков терзавшая только что, львица —
Жажду свою утолить из источников ближнего хочет.
Издали в свете луны ее вавилонянка Фисба
100 Видит, и к темной бежит пещере дрожащей стопою,
И на бегу со спины соскользнувший покров оставляет.
Львица, жажду меж тем утолив изобильной водою,
В лес возвращаясь, нашла не Фисбу, а наземь упавший
Тонкий покров и его растерзала кровавою пастью.
105 Вышедши позже, следы на поверхности пыли увидел
Львиные юный Пирам и лицом стал бледен смертельно;
А как одежду нашел, обагренную пятнами крови, —
"Вместе сегодня двоих, — говорит, — ночь губит влюбленных,
Но из обоих она достойней была долголетья!
110 Мне же во зло моя жизнь. И тебя погубил я, бедняжка,
В полные страха места приказав тебе ночью явиться.
Первым же сам не пришел. Мое разорвите же тело,
Эту проклятую плоть уничтожьте свирепым укусом,
Львы, которые здесь, под скалою, в укрытье живете!
115 Но ведь один только трус быть хочет убитым!" И Фисбы
Взяв покрывало, его под тень шелковицы уносит.
Там на знакомую ткань поцелуи рассыпав и слезы, —
«Ныне прими, — он сказал, — и моей ты крови потоки!»
Тут же в себя он железо вонзил, что у пояса было,
120 И, умирая, извлек тотчас из раны палящей.
Навзничь лег он, и кровь струей высокой забила, —
Так происходит, когда прохудится свинец и внезапно
Где-нибудь лопнет труба, и вода из нее, закипая,
Тонкой взлетает струей и воздух собой прорывает.
125 Тут шелковицы плоды, окропленные влагой убийства,
Переменили свой вид, а корень, пропитанный кровью,
Ярко-багряным налил висящие ягоды соком.
Вот, — хоть в испуге еще, — чтоб не был любимый обманут,
Фисба вернулась; душой и очами юношу ищет,
130 Хочет поведать, какой избежала опасности страшной.
Местность тотчас узнав, и ручей, и дерево рядом,
Цветом плодов смущена, не знает: уж дерево то ли?
Вдруг увидала: биясь о кровавую землю, трепещет
Тело, назад отступила она, и букса бледнее
135 Стала лицом, и, страха полна, взволновалась, как море,
Если поверхность его зашевелит дыхание ветра.
Но лишь, помедлив, она любимого друга признала, —
Грудь, недостойную мук, потрясла громогласным рыданьем,
Волосы рвать начала, и, обнявши любимое тело,
140 К ранам прибавила плач, и кровь со слезами смешала,
И, ледяное лицо ему беспрерывно целуя, —
"О! — восклицала, — Пирам, каким унесен ты несчастьем?
Фисбе откликнись, Пирам: тебя твоя милая Фисба
Кличет! Меня ты услышь! Подними свою голову, милый!"
145 Имя ее услыхав, уже отягченные смертью
Очи поднял Пирам, но тотчас закрылись зеницы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110