Он сидел за столиком на терраске, рядом с ним расположился молодой человек в замшевом пиджаке. Его безусое лицо украшали зеленые очки-капельки в золоченой оправе. “Пижон!” — подумала Наталья.
— Познакомься, это мой брат Никита. А это Наташа — моя актриса.
Щеголь встал, широко улыбнулся, обнажив ряд кривых белоснежных зубов: “Вообще-то симпатичный!” — смягчила суровый приговор Наталья.
Никита был громкий, веселый, все время шутил, смеялся, целовал “Андрончика”. Только что на экранах с большим успехом прошла картина: “Я шагаю по Москве”, все узнавали младшего отпрыска семьи Михалковых. От Никиты так восхитительно пахло Москвой, столичной жизнью, счастьем. На радостях Наташе разрешили выпить каплю вина и закусить капустным салатом, приправленным Никитиными шалостями и шармом. Он был уже очень навеселе и, обессилев от самого себя, наконец, решил пойти спать. Попрощались. Андрон с Наташей отправились погулять.
Вдоль гостиницы тянулся красивый тенистый сквер, даже в самое знойное время в нем было прохладно. Вечером зажигались изящные фонари в форме веточек ландыша. Мерцающий свет пронизывал сад, деревья устало шептались, трава щекотала ноги, дурманяще-сладко пахло жасмином. Андрон рассказывал какие-то библейские истории. Наталья не слушала.
Андрей тихонечко поцеловал девушку в щеку — это был робкий, тихий поцелуй, полный нежности и чего-то родного, опасливо отшатнулся, боясь, что Наташа опять выкинет что-нибудь диковатое. Но она стояла, молча, потрясенная. Сердце замерло, земля вздрогнула, поплыла под ногами, и Наталья начала медленно подниматься вверх.
— Ты куда? Андрон схватил ее за руку и притянул к себе.
— Поцелуй, меня еще, — еле слышно прошептала она…
Они целовались, сидя на скамейке. Прохожих не было. Они было одни в
этом подлунном мире.
— Андрон, Андрончик, Андрошечка, — в один миг он стал для нее всем — Андронушка мой!
— Тебе надо идти спать! Завтра очень тяжелая съемка.
Наташа удивленно посмотрела на него.
— Родинка моя, нежность моя, ты такая маленькая. А я уже ста-а-а-ренький. Я не могу терять головы. Иди спать.
Не могли заснуть, Андрон ругался на себя, что отправил Наташу спать, Наталья ругала себя, что напозволялась.
На следующий день в горном ущелье около реки снимался эпизод — учитель увозит Алтынай от бая. В фильме проезды Дюйшена и Наташи стоят перед сценой “омовения”. Льет дождь, бушует ветер, серо, смятенно. Ветер нагонял ветродуй, дождь делали три пожарные машины, качая воду прямо из горной речки. Наташу с Болотом Бейшеналиевым, игравшим главную роль — учителя Дюйшена, посадили вдвоем на неказистую лошаденку. Шестеро бравых пожарников, озорно поблескивая касками, пытались смастерить дождь. Получалось неважно, ледяная струя из брандспойта попадала то в спину, то в голову артистов. Режиссер и оператор орали на пожарников, а Наташа с Болотиком сидели на лошади, тесно прижавшись друг к другу и трясясь от холода. Когда, наконец, пожарники овладели природной стихией, осветители принялись устанавливать свет, а после начались бесконечные репетиции.
На западе в такой ситуации проезды для пожарников, для осветителей, для оператора выполняли бы дублеры, но Наталью с Болотиком дублировать никто не пожелал. Двигаться надо было точно, иначе вывалишься из кадра. Киноактеры всегда должны думать о “крупности” кадра, о свете, и еще Бог знает о чем. Целый день снимались эти утомительные планы. Наконец, съемка закончилась, Болот сполз с лошади, а Наташа так и осталась сидеть, обхватив одеревеневшими ногами несчастную клячу.
Наталья очнулась от крика, она лежала на мокрых камнях около ног лошади. Над ней суетились люди, директор Верлоцкий отчаянно орал на режиссера
— До смерти замучили бедную девочку!
Он демонстративно подхватил обмякшее тело артистки.
— Куда вы меня несете?
— В лихтваген — греться, ответил директор. (Лихтваген — огромная, грузовая машина с движком, дающим электроэнергию для осветительных приборов).
— Что случилось?
— Ты потеряла сознание и упала с лошади.
Девушку внесли в лихтваген, посадили поближе к движку. Одежда быстро подсохла, по телу приятно разлилось тепло, глаза закрылись, и Наташа задремала. Ей снилось, что она, свернувшись маленьким клубочком на коленях матери, спит. Мария Константиновна гладит дочку по голове — ласково, уютно. Вдруг появляется огромный сумрачный мужик, отталкивает маму, хватает девочку за косу и куда-то тащит. Больно. Наташа по мешковатым штанам узнает Андрона, пытается вырываться — он не пускает, волочит по каменистой земле, весело посмеиваясь. Наталья открывает глаза. Очнулась. Кто-то яростно тянет за косу, чем-то страшно воняет.
Наталья оглядывается, ее вплетенная косичка закрутилась в движок, который был почему-то открыт. Слава Богу, что после целого дня съемок косичка расплелась и плохо держалась, а то вместе с ней пропала бы и Наташина голова.
Девушка выскочила из этой грохочущей, душной машины. Агрегат плотоядно урчал, грозясь нагнать и съесть беглянку. Она пустилась наутек. Вдруг кто-то хватает ее за плечо. “Боже, помоги мне!” — судорожно думает Наташа. Оборачивается, перед ней озабоченное лицо Андрея Сергеевича. Он держит в руках бутылку с молоком и шоколад: “Выпей молока и съешь полплитки. Не больше. Для подкрепления сил!” — нравоучительно сказал он. Расхохотался. Наталья, посмотрев на Андрея Сергеевича, вспомнила сон. Шарахнулась. Но все-таки успела схватить шоколад, который тут же и заглотнула.
Вторую половинку плитки съел Никитушка. Он долго носился по съемочной площадке, желая всем помочь. После съеденной шоколадки, наконец-то, нашел себе занятие — начал скакать, как ошалелый, на бедной промокшей лошаденке-актрисе. Он был похож на откормленного Дон-Кихота, выбравшего себе не по размеру средство передвижения. Лошадь дрожала, икала и странно подпрыгивала на неверных ногах.
Спустя несколько дней узнали — весь отснятый материал забракован, что часто случалось в отечественном кинематографе. Пришлось переснимать. Гримерша — долго гудела и скорбела по сгоревшим косичкам — “Я тебе отдала лучшие косички, а ты… Косички из настоящих волос! Их так трудно достать!”. Срочно, чтобы утолить печаль Веры Михайловны, сшили новые косы, а Наталья старалась обходить стороной коварного истребителя косичек.
Стали снимать сцену омовения. Еще в Москве, прочитав сценарий, Наталья сразу заявила: “Голой сниматься не буду!”, поэтому для этой сцены была выписана из Москвы восемнадцатилетняя натурщица. У нее была майолевская фигурка с тоненьким торсом и довольно тяжелыми ножками. Эта сцена снималась в том же ущелье, что и проезды. В этот день было ужасно холодно, все время дул колючий ветер, вода ледяно обжигала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66