Кудри-лохмы в живописном беспорядке клубились на его голове. Он, вроде, глядел на нас, но не видел. Его блуждающий взгляд выражал скуку.
- Обогатились, значитца? - спросил, почесывая голую грудь. - Демократы фиговые кинули вам призыв - "выживай, как можешь!"No - вы и стараетесь... На пивко будет хоть?
- Не надо, Павлуша, - попросила Маринка. - У тебя сейчас работа идет. А выпьешь пива - захочешь водки и пошло-поехало...
- Оно, милая ты моя, все одно и пошло и поехало. Думаешь, под моей фамилией мои картинки поедут в Испанию? Не-а, посредник поставит самую базарную на нынешний базарный день. Тут хоть пей, хоть не пей... Э-э-э! - его взгляд вдруг стал осмысленным. Он увидел вазу-конфетницу из металла, которую мы поставили на холодильник. - Это ещё что такое, девушки?
Схватил, повертел в руках и так, и сяк, и вот эдак, и заплясал на месте:
- Девицы-красавицы! Да ведь это, может, Фаберже! Может, самый настоящий Фаберже! Вон и морские коньки... Если, конечно, не подделка... Если не подделка, то много каких красок самолучших можно накупить! И холста! Не держать же эту штуку за пазухой, а? Не ставить же на комод, которого у нас и нет. Не лезть же с ней к гостям, чтоб похвалиться! Продать и дело с концом! Я бы такие себе красочки понакупил! Я бы такие картинки нарисовал! И пошли ко всем чертям огурцы-помидоры! Конечно, если ты, Маринка, не пожадничаешь и не упрячешь эту в сущности бестолковую штучку себе в бюстгалтер. Были б мы графьями или банкирами, собирали б коллекцию - ну тогда да... А так... голь перекатная... Обратить сей предмет в денежки, и дело с концом! Кто за? Кто против? Расцениваю ваше молчание как знак солидарности. Я бы, между нами, накупил бы ещё обоев, сделал бы ремонт. Мы же лет двадцать не ремонтировались... Краны текут, сантехнику менять... Или я не прав?
- Ой, Павлик! - Маринка смотрела на него сияющими глазами. - Ой, если это, действительно, дорогая штука! Тебе, действительно, нужны хорошие краски... И мы, действительно, давно живем как-то не по-человечески... обои выцвели, подоконники облупились...
- Но сначала, - решил Павел, осторожно ставя вазу на холодильник, - надо не впадать в эйфорию, надо снести эту штуковину в антикварный магазин и узнать хотя бы её приблизительную цену. Если возражений не будет - я это завтра же и проверну, с утречка. А что, что я ещё могу предложить? - озлился с внезапностью смерча. - Если я ещё с детского садика уверовал, что грабить ближнего - грех, убивать - ещё пущий? Если я из тех самых... вместе с тобой, кстати, Маринка... дурачков и дурочек, что просто обязаны стать навозом под ногами самых когтистых-клыкастых! Да что далеко-то ходить! При Советах было почти то же самое, только словоблудием прикрывалось! Но и тогдашний "высший свет" - это те же хищники, связанные круговой порукой. И сегодня саблезубые у руля! Мы же, травоядные, для них самый корм. Они хохочут над нашей доверчивостью где-нибудь в Нью-Йорке, на Гавайях, в Тель-Авиве... В зоне живем, в зоне! Пока нам позволяют жить эти суки!
- При ребенке! - вскричала Марина.
- Насчет ребенка... - Павел скис. - Мы не живем, а выкручиваемся. И ему то же предстоит? Может, не надо учить его рисовать? Может, сразу кастет в руки? И будет хозяином жизни...
- Закончил? - хладнокровно спросила Марина.
- Пап, а пап, - пристал Олежек, дергая отца за трусы. - А что такое кастет?
- Это... это шапочка такая... кастетка... с козырьком.
- А-а, - разочаровался ребенок. - Мам, дай сока... я пить хочу.
Маринка открыла холодильник. Сока в нем не было. Я заметила только пакет молока на одной полке и четыре сосиски на второй. На початой пластмассовой баночке с майонезом лежала половинка луковицы.
- Видишь, Олежка, сока сегодня у нас нет. Но завтра будет. Обязательно, пообещала Маринка.
- Картинку купят?
- Ага.
- Вот что, ребята, - сказала я. - Чего ждать до завтра. Пошли в антикварный прямо сейчас. Я опять на себя надену все эти маскарадные штучки... А чего? Чего ждать-то? Может быть, с такими деньжищами возвратимся... Чур, я первая в ванную! Как бы то ни было, а я рада за вас. Хоть какое-то время поживете как капиталисты - при деньгах, еде да ещё при наличии собственного антиквариата.
Но едва взялась за ручку двери ванной - телефонный звонок, по звукам явно междугородний. Трубку взяла Марина:
- Да, забрали. Никаких драгоценностей. И нам жаль. Но не помирать же... Ваза-корзинка? Пойдем, оценим... Почему вы звоните? Вы же дачу у меня отняли... Воля Мордвиновой? Вы хотите мне добра? Хотелось бы верить... Но скорее всего, в этом деле, думаю, разберется суд.
- Кто это? - спросили мы с Павлом. - Кто такой любознательный?
- Все тот же Сливкин. Из Рио-де-Жанейро звонил! Говорит, что желает мне добра.
- Обалдеть! - сказала я.
- Опупеть! - сказал Павел.
- Говорит, что дача - это воля Мордвиновой, но хотел бы, чтобы ваза-корзинка действительно оказалась дорогой. Говорит, в этом случае его совесть будет чиста. Говорит, Мордвинова подарила ему дачу в благодарность за то, что он привозил ей очень полезные наборы трав из Тибета.
- Что может быть правдой, - сказал Павел. - Надо думать, он не жег несчастную старую актрису. Если бы жег - не звонил.
- Вот что, ребята, - подытожила Маринка. - Хватит болтать. Раз собрались в антикварный - значит пошли. Ты, Татьяна, во главе колонны. Время страшненькое, бандюги выглядывают из-за каждого угла. Мне при тебе, Тань, как-то увереннее...
- Приятные слова говоришь мужу в глаза, - заметил Павел. - Да ещё тверезому. Ах, девицы-красавицы, какие я видел чудные краски! Какие наборы! Если эта вещица и впрямь дорогущая - вот уж нахапаю тюбиков! Есть у меня одна задумка... Что бы там ни говорили ханжи, а приятная это штука - получать наследство!
Последними его словами, которые потом буду вспоминать долго-долго, были:
- Оставь мне эти фотографии, Татьяна! Тебе же они ни к чему. Я хочу сделать перво-наперво портрет нашей нечаянной благодетельницы Мордвиновой и её мужа. Я воскрешу их молодыми. Пусть живут и светятся!
Скоро мы все трое были готовы к походу в антикварный. Маринка позвонила соседке, попросила на часок забрать Олежку вместе с книжками, красками, альбомчиком.
- Мы скоро! - как поклялась. - Сейчас пять минут четвертого. В шесть будем, если не раньше!
Первым шагал по Арбату Павел. В белой рубашке и джинсах. Он нес, почти не мотая ею, спортивную сумку с надписью "Ураган". На дне её, под застегнутой "молнией", обернутая розовым махровым полотенцем, лежала ваза-конфетница, претендующая на звание "изделия Фаберже", тем более, что Павел обнаружил на краешке основания некий таинственный, выбитый на металле знак.
Почему мы пошли именно на Арбат? Да потому, что знали - там много всяких антикварных магазинчиков. Значит, можно пройтись по нескольким, уточнить стоимость.
Простофили, мы были уверены, что в первом же магазине, занимающемся стариной, к нам отнесутся, вернее, к нашей вазе-конфетнице, с исключительным вниманием.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91
- Обогатились, значитца? - спросил, почесывая голую грудь. - Демократы фиговые кинули вам призыв - "выживай, как можешь!"No - вы и стараетесь... На пивко будет хоть?
- Не надо, Павлуша, - попросила Маринка. - У тебя сейчас работа идет. А выпьешь пива - захочешь водки и пошло-поехало...
- Оно, милая ты моя, все одно и пошло и поехало. Думаешь, под моей фамилией мои картинки поедут в Испанию? Не-а, посредник поставит самую базарную на нынешний базарный день. Тут хоть пей, хоть не пей... Э-э-э! - его взгляд вдруг стал осмысленным. Он увидел вазу-конфетницу из металла, которую мы поставили на холодильник. - Это ещё что такое, девушки?
Схватил, повертел в руках и так, и сяк, и вот эдак, и заплясал на месте:
- Девицы-красавицы! Да ведь это, может, Фаберже! Может, самый настоящий Фаберже! Вон и морские коньки... Если, конечно, не подделка... Если не подделка, то много каких красок самолучших можно накупить! И холста! Не держать же эту штуку за пазухой, а? Не ставить же на комод, которого у нас и нет. Не лезть же с ней к гостям, чтоб похвалиться! Продать и дело с концом! Я бы такие себе красочки понакупил! Я бы такие картинки нарисовал! И пошли ко всем чертям огурцы-помидоры! Конечно, если ты, Маринка, не пожадничаешь и не упрячешь эту в сущности бестолковую штучку себе в бюстгалтер. Были б мы графьями или банкирами, собирали б коллекцию - ну тогда да... А так... голь перекатная... Обратить сей предмет в денежки, и дело с концом! Кто за? Кто против? Расцениваю ваше молчание как знак солидарности. Я бы, между нами, накупил бы ещё обоев, сделал бы ремонт. Мы же лет двадцать не ремонтировались... Краны текут, сантехнику менять... Или я не прав?
- Ой, Павлик! - Маринка смотрела на него сияющими глазами. - Ой, если это, действительно, дорогая штука! Тебе, действительно, нужны хорошие краски... И мы, действительно, давно живем как-то не по-человечески... обои выцвели, подоконники облупились...
- Но сначала, - решил Павел, осторожно ставя вазу на холодильник, - надо не впадать в эйфорию, надо снести эту штуковину в антикварный магазин и узнать хотя бы её приблизительную цену. Если возражений не будет - я это завтра же и проверну, с утречка. А что, что я ещё могу предложить? - озлился с внезапностью смерча. - Если я ещё с детского садика уверовал, что грабить ближнего - грех, убивать - ещё пущий? Если я из тех самых... вместе с тобой, кстати, Маринка... дурачков и дурочек, что просто обязаны стать навозом под ногами самых когтистых-клыкастых! Да что далеко-то ходить! При Советах было почти то же самое, только словоблудием прикрывалось! Но и тогдашний "высший свет" - это те же хищники, связанные круговой порукой. И сегодня саблезубые у руля! Мы же, травоядные, для них самый корм. Они хохочут над нашей доверчивостью где-нибудь в Нью-Йорке, на Гавайях, в Тель-Авиве... В зоне живем, в зоне! Пока нам позволяют жить эти суки!
- При ребенке! - вскричала Марина.
- Насчет ребенка... - Павел скис. - Мы не живем, а выкручиваемся. И ему то же предстоит? Может, не надо учить его рисовать? Может, сразу кастет в руки? И будет хозяином жизни...
- Закончил? - хладнокровно спросила Марина.
- Пап, а пап, - пристал Олежек, дергая отца за трусы. - А что такое кастет?
- Это... это шапочка такая... кастетка... с козырьком.
- А-а, - разочаровался ребенок. - Мам, дай сока... я пить хочу.
Маринка открыла холодильник. Сока в нем не было. Я заметила только пакет молока на одной полке и четыре сосиски на второй. На початой пластмассовой баночке с майонезом лежала половинка луковицы.
- Видишь, Олежка, сока сегодня у нас нет. Но завтра будет. Обязательно, пообещала Маринка.
- Картинку купят?
- Ага.
- Вот что, ребята, - сказала я. - Чего ждать до завтра. Пошли в антикварный прямо сейчас. Я опять на себя надену все эти маскарадные штучки... А чего? Чего ждать-то? Может быть, с такими деньжищами возвратимся... Чур, я первая в ванную! Как бы то ни было, а я рада за вас. Хоть какое-то время поживете как капиталисты - при деньгах, еде да ещё при наличии собственного антиквариата.
Но едва взялась за ручку двери ванной - телефонный звонок, по звукам явно междугородний. Трубку взяла Марина:
- Да, забрали. Никаких драгоценностей. И нам жаль. Но не помирать же... Ваза-корзинка? Пойдем, оценим... Почему вы звоните? Вы же дачу у меня отняли... Воля Мордвиновой? Вы хотите мне добра? Хотелось бы верить... Но скорее всего, в этом деле, думаю, разберется суд.
- Кто это? - спросили мы с Павлом. - Кто такой любознательный?
- Все тот же Сливкин. Из Рио-де-Жанейро звонил! Говорит, что желает мне добра.
- Обалдеть! - сказала я.
- Опупеть! - сказал Павел.
- Говорит, что дача - это воля Мордвиновой, но хотел бы, чтобы ваза-корзинка действительно оказалась дорогой. Говорит, в этом случае его совесть будет чиста. Говорит, Мордвинова подарила ему дачу в благодарность за то, что он привозил ей очень полезные наборы трав из Тибета.
- Что может быть правдой, - сказал Павел. - Надо думать, он не жег несчастную старую актрису. Если бы жег - не звонил.
- Вот что, ребята, - подытожила Маринка. - Хватит болтать. Раз собрались в антикварный - значит пошли. Ты, Татьяна, во главе колонны. Время страшненькое, бандюги выглядывают из-за каждого угла. Мне при тебе, Тань, как-то увереннее...
- Приятные слова говоришь мужу в глаза, - заметил Павел. - Да ещё тверезому. Ах, девицы-красавицы, какие я видел чудные краски! Какие наборы! Если эта вещица и впрямь дорогущая - вот уж нахапаю тюбиков! Есть у меня одна задумка... Что бы там ни говорили ханжи, а приятная это штука - получать наследство!
Последними его словами, которые потом буду вспоминать долго-долго, были:
- Оставь мне эти фотографии, Татьяна! Тебе же они ни к чему. Я хочу сделать перво-наперво портрет нашей нечаянной благодетельницы Мордвиновой и её мужа. Я воскрешу их молодыми. Пусть живут и светятся!
Скоро мы все трое были готовы к походу в антикварный. Маринка позвонила соседке, попросила на часок забрать Олежку вместе с книжками, красками, альбомчиком.
- Мы скоро! - как поклялась. - Сейчас пять минут четвертого. В шесть будем, если не раньше!
Первым шагал по Арбату Павел. В белой рубашке и джинсах. Он нес, почти не мотая ею, спортивную сумку с надписью "Ураган". На дне её, под застегнутой "молнией", обернутая розовым махровым полотенцем, лежала ваза-конфетница, претендующая на звание "изделия Фаберже", тем более, что Павел обнаружил на краешке основания некий таинственный, выбитый на металле знак.
Почему мы пошли именно на Арбат? Да потому, что знали - там много всяких антикварных магазинчиков. Значит, можно пройтись по нескольким, уточнить стоимость.
Простофили, мы были уверены, что в первом же магазине, занимающемся стариной, к нам отнесутся, вернее, к нашей вазе-конфетнице, с исключительным вниманием.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91