Всякий раз, когда он смотрел, как стадо антилоп скачками несется сквозь желтые травы, глаза его блестели от удовольствия; чувствовалось, что он счастлив… Минна даже улыбнулась воспоминанию, а потом слегка задумалась и вздохнула.
Должно быть, он изрядно настрадался в плену, на этой «живодерне», как он выражался. Вот, видно, в чем дело. Как-то вечером они заметили, что горизонт заволокло дымом, и поймали жителей одной деревни на том, что те возвращались с охоты, на которой подожгли саванну, – пожар продолжался несколько дней и опустошил целый район. Мореля обуяло бешенство, и он приказал сжечь хижины всех старейшин деревни… Минна подняла голову и посмотрела на Шелшера.
– На суде говорили об этом как о примере его «помешательства»… Я пыталась объяснить, но меня не стали слушать. Этим людям не приходилось пускать пузыри, разве им понять?..
Хотели доказать, что отряд состоял из нигилистов, только о том и твердили. И вопросы мне задавали для того, чтобы доказать, будто я какая-то заблудшая девка, злая на весь свет и вот пожалуйста… Им надо было отвечать только «да», «нет», «да», «нет»; и в конце концов я пожала плечами и позволила говорить все, что им вздумается, понимаете, мне уже было безразлично…
…В зале уголовного суда жужжание вентиляторов будто озвучивало жару.
– Значит, вы присоединились к Морелю исключительно из любви к природе?
– Да.
– Чтобы помочь ему в его кампании по защите природы?
– Да.
– И у вас не было никаких других мотивов?
– Никаких.
– Имели вы половые сношения с Морелем?
– Да.
– До или после того, как вы за ним последовали?
– После.
– Вы были в него влюблены?
– Я…
– Говорите, мы вас слушаем.
– Не знаю. Все было не так…
– Все дело было в вашей любви к природе?
– Да.
– Правда ли, как сообщает немецкая полиция, что после освобождения вы работали, если можно так выразиться, в публичном доме?
– Я…
– Отвечайте: да или нет.
– Да.
– В течение какого времени?
– Когда брали Берлин, русские солдаты заперли нас в одной из вилл Остерзее. И там изнасиловали. Мы находились на этой вилле несколько дней. Потом, когда прибыла военная полиция, нас назвали проститутками, чтобы скрыть случившееся.
– После того как вы покинули эту… как вы выражаетесь, виллу, вы возвратились к вашему дяде?
– Нет, какое-то время я пролежала в больнице.
– Вы были больны?
– Да, у меня была венерическая болезнь и начало беременности.
– У вас был ребенок?
– Больничные врачи сделали мне аборт.
– По вашей просьбе?
– Да.
– Сколько вам тогда было лет?
– Семнадцать.
– Вы, вероятно, питали ненависть к мужчинам?
– Я была очень несчастна, но не питала ненависти ни к кому.
– Ни на кого не были в обиде?
– Ни на кого.
– И вскоре после выхода из больницы даже стали любовницей русского офицера?
– Да.
– И долго вы с ним прожили?
– Три месяца.
– А потом?
– Он дезертировал, чтобы остаться со мной. Дядя донес на Игоря, и больше я его не видела.
– Вы подбивали его на дезертирство?
– Нет.
– Вы были в него влюблены?
– Да.
– И ваш дядя на него донес?
– Да.
– Офицер был арестован?
– Да.
– По вине вашего дяди?
– Да.
– И вы остались совсем одна?
– Да.
– И что вы стали делать?
– Вернулась к дяде.
В зале все замерло. Председатель помолчал, чтобы усилить впечатление от слов Минны.
– Значит, вам было безразлично, что он донес на человека, которого вы любили?
– Нет, мне это не было безразлично.
– И все же вы к нему вернулись?
– В то время в Берлине трудно было найти жилье.
– Вы когда-нибудь слышали о русских нигилистах?
– Нет.
– Значит, вы вернулись жить к своему дяде?
– Да.
– Вы имели с вашим дядей половые сношения?
Защитник в негодовании вскочил.
– Господин председатель, подобные вопросы не делают чести французскому правосудию.
– Я требую, чтобы обвиняемая ответила на мой вопрос. У нас имеется отчет берлинской полиции и заверенные свидетельства межсоюзной контрольной комиссии. Находились ли вы в половой связи с вашим дядей?
– Он не был моим настоящим дядей, – ответила Минна, голос ее слегка дрожал. – Он был мой свойственник…
– Вы имели с ним половые сношения?
– Мои родители погибли во время бомбежки, когда мне было пятнадцать лет, и он меня подобрал. И тогда же силой заставил меня вступить с ним в половые сношения.
– И вы не пожаловались в полицию?
– Нет.
– Почему?
– Мне было стыдно.
– Вы предпочитали половые сношения с вашим дядей жалобе в полицию?
– Да. И потом…
– Что, «потом»?
– Это не имело такого уж значения. Погибли миллионы людей… Весь город в развалинах, дети умирали на улицах. Важно было совсем другое.
– Сексуальное поведение людей не имеет для вас никакого значения, не так ли?
– Важно совсем не это, – упрямо повторила она.
– А потом вы… голая выступали в берлинском ночном кабаре?
– Да.
– Вам приходилось вступать в половые сношения с клиентами?
– Да.
– За деньги?
– Да.
– И вы этому не придавали никакого значения? Ни во что не ставили?
Она с отчаянием озиралась вокруг, словно искала кого-то, кто ее поймет и возьмет под защиту. В зале сидел Шелшер, который, положив на колени кепи, дружелюбно поглядывал на Минну. Сидевший между двумя белыми священниками Сен-Дени вскочил, а потом снова сел с бледным как мел лицом. На скамье подсудимых Пер Квист скрестил на груди руки – вид у него был спокойный и суровый, а Хабиб, по-видимому, от души веселился. Форсайт опустил голову. Только Вайтари и сопровождавших его молодых людей все это, как видно, ничуть не трогало, и они, казалось, даже не слушали, о чем шла речь. Им явно было все равно. Минна еще немного поискала сочувствия; потом на ее щеках заблестели слезы.
– Тем не менее вы утверждаете, будто присоединились к Морелю с оружием и боеприпасами, не испытывая никакой особой вражды к людям?
– Я хотела все бросить… Хотела ему помочь…
– И для того присоединились к Морелю? Чтобы ему помочь?
– Да.
– И уверяете, будто не питали ни к кому зла?
– Я хотела помочь ему защищать слонов.
– Вы были в него влюблены?
– Не знаю.
– Вы хорошо знали Мореля?
– Нет. Я видела его только однажды.
– Чего оказалось достаточно, чтобы пуститься в авантюру, последствия которой вы, несомненно, могли предвидеть?
Она помолчала, ухватившись руками за загородку, яростно мотая головой, словно стремясь отряхнуться от вопросов. И все же последнее слово осталось за ней. Минна оглядела судей с тем упорством во взгляде, которое присутствующие уже заметили, и сказала:
– Морель верил во что-то чистое.
…В двухстах метрах оттуда купец Араф Ирнит из Кано, неспешно продав свою партию мирры, уселся под акацией, рядом со своим ослом и с книгой в руках решил передохнуть; губы его безмолвно шевелились, произнося суру:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128
Должно быть, он изрядно настрадался в плену, на этой «живодерне», как он выражался. Вот, видно, в чем дело. Как-то вечером они заметили, что горизонт заволокло дымом, и поймали жителей одной деревни на том, что те возвращались с охоты, на которой подожгли саванну, – пожар продолжался несколько дней и опустошил целый район. Мореля обуяло бешенство, и он приказал сжечь хижины всех старейшин деревни… Минна подняла голову и посмотрела на Шелшера.
– На суде говорили об этом как о примере его «помешательства»… Я пыталась объяснить, но меня не стали слушать. Этим людям не приходилось пускать пузыри, разве им понять?..
Хотели доказать, что отряд состоял из нигилистов, только о том и твердили. И вопросы мне задавали для того, чтобы доказать, будто я какая-то заблудшая девка, злая на весь свет и вот пожалуйста… Им надо было отвечать только «да», «нет», «да», «нет»; и в конце концов я пожала плечами и позволила говорить все, что им вздумается, понимаете, мне уже было безразлично…
…В зале уголовного суда жужжание вентиляторов будто озвучивало жару.
– Значит, вы присоединились к Морелю исключительно из любви к природе?
– Да.
– Чтобы помочь ему в его кампании по защите природы?
– Да.
– И у вас не было никаких других мотивов?
– Никаких.
– Имели вы половые сношения с Морелем?
– Да.
– До или после того, как вы за ним последовали?
– После.
– Вы были в него влюблены?
– Я…
– Говорите, мы вас слушаем.
– Не знаю. Все было не так…
– Все дело было в вашей любви к природе?
– Да.
– Правда ли, как сообщает немецкая полиция, что после освобождения вы работали, если можно так выразиться, в публичном доме?
– Я…
– Отвечайте: да или нет.
– Да.
– В течение какого времени?
– Когда брали Берлин, русские солдаты заперли нас в одной из вилл Остерзее. И там изнасиловали. Мы находились на этой вилле несколько дней. Потом, когда прибыла военная полиция, нас назвали проститутками, чтобы скрыть случившееся.
– После того как вы покинули эту… как вы выражаетесь, виллу, вы возвратились к вашему дяде?
– Нет, какое-то время я пролежала в больнице.
– Вы были больны?
– Да, у меня была венерическая болезнь и начало беременности.
– У вас был ребенок?
– Больничные врачи сделали мне аборт.
– По вашей просьбе?
– Да.
– Сколько вам тогда было лет?
– Семнадцать.
– Вы, вероятно, питали ненависть к мужчинам?
– Я была очень несчастна, но не питала ненависти ни к кому.
– Ни на кого не были в обиде?
– Ни на кого.
– И вскоре после выхода из больницы даже стали любовницей русского офицера?
– Да.
– И долго вы с ним прожили?
– Три месяца.
– А потом?
– Он дезертировал, чтобы остаться со мной. Дядя донес на Игоря, и больше я его не видела.
– Вы подбивали его на дезертирство?
– Нет.
– Вы были в него влюблены?
– Да.
– И ваш дядя на него донес?
– Да.
– Офицер был арестован?
– Да.
– По вине вашего дяди?
– Да.
– И вы остались совсем одна?
– Да.
– И что вы стали делать?
– Вернулась к дяде.
В зале все замерло. Председатель помолчал, чтобы усилить впечатление от слов Минны.
– Значит, вам было безразлично, что он донес на человека, которого вы любили?
– Нет, мне это не было безразлично.
– И все же вы к нему вернулись?
– В то время в Берлине трудно было найти жилье.
– Вы когда-нибудь слышали о русских нигилистах?
– Нет.
– Значит, вы вернулись жить к своему дяде?
– Да.
– Вы имели с вашим дядей половые сношения?
Защитник в негодовании вскочил.
– Господин председатель, подобные вопросы не делают чести французскому правосудию.
– Я требую, чтобы обвиняемая ответила на мой вопрос. У нас имеется отчет берлинской полиции и заверенные свидетельства межсоюзной контрольной комиссии. Находились ли вы в половой связи с вашим дядей?
– Он не был моим настоящим дядей, – ответила Минна, голос ее слегка дрожал. – Он был мой свойственник…
– Вы имели с ним половые сношения?
– Мои родители погибли во время бомбежки, когда мне было пятнадцать лет, и он меня подобрал. И тогда же силой заставил меня вступить с ним в половые сношения.
– И вы не пожаловались в полицию?
– Нет.
– Почему?
– Мне было стыдно.
– Вы предпочитали половые сношения с вашим дядей жалобе в полицию?
– Да. И потом…
– Что, «потом»?
– Это не имело такого уж значения. Погибли миллионы людей… Весь город в развалинах, дети умирали на улицах. Важно было совсем другое.
– Сексуальное поведение людей не имеет для вас никакого значения, не так ли?
– Важно совсем не это, – упрямо повторила она.
– А потом вы… голая выступали в берлинском ночном кабаре?
– Да.
– Вам приходилось вступать в половые сношения с клиентами?
– Да.
– За деньги?
– Да.
– И вы этому не придавали никакого значения? Ни во что не ставили?
Она с отчаянием озиралась вокруг, словно искала кого-то, кто ее поймет и возьмет под защиту. В зале сидел Шелшер, который, положив на колени кепи, дружелюбно поглядывал на Минну. Сидевший между двумя белыми священниками Сен-Дени вскочил, а потом снова сел с бледным как мел лицом. На скамье подсудимых Пер Квист скрестил на груди руки – вид у него был спокойный и суровый, а Хабиб, по-видимому, от души веселился. Форсайт опустил голову. Только Вайтари и сопровождавших его молодых людей все это, как видно, ничуть не трогало, и они, казалось, даже не слушали, о чем шла речь. Им явно было все равно. Минна еще немного поискала сочувствия; потом на ее щеках заблестели слезы.
– Тем не менее вы утверждаете, будто присоединились к Морелю с оружием и боеприпасами, не испытывая никакой особой вражды к людям?
– Я хотела все бросить… Хотела ему помочь…
– И для того присоединились к Морелю? Чтобы ему помочь?
– Да.
– И уверяете, будто не питали ни к кому зла?
– Я хотела помочь ему защищать слонов.
– Вы были в него влюблены?
– Не знаю.
– Вы хорошо знали Мореля?
– Нет. Я видела его только однажды.
– Чего оказалось достаточно, чтобы пуститься в авантюру, последствия которой вы, несомненно, могли предвидеть?
Она помолчала, ухватившись руками за загородку, яростно мотая головой, словно стремясь отряхнуться от вопросов. И все же последнее слово осталось за ней. Минна оглядела судей с тем упорством во взгляде, которое присутствующие уже заметили, и сказала:
– Морель верил во что-то чистое.
…В двухстах метрах оттуда купец Араф Ирнит из Кано, неспешно продав свою партию мирры, уселся под акацией, рядом со своим ослом и с книгой в руках решил передохнуть; губы его безмолвно шевелились, произнося суру:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128