Делегаты должны работать под пристальным наблюдением мирового общественного мнения. Комитет торжественно заверяет всех, что он прекратит свою деятельность, как только будут приняты необходимые меры.
От имени Комитета: (подпись) Морель».
Печатник как будто и не удивился. Пока он читал, Морель не без тревоги наблюдал за ним.
– Ну как? Что думаешь? Согласен?
– Сказано-то хорошо.
У Мореля был довольный вид.
– Тогда валяй.
– Наверно, лучше поместить в середине страницы, в рамке? – серьезно поглядев на Мореля, осведомился печатник.
– Делай как лучше.
– Красным?
– Давай красным. Надо, чтобы бросалось в глаза.
Печатник принялся за работу. Двое игроков не шевельнулись. Короторо подошел к ним и, усмехнувшись, рукояткой пулемета смешал шашки. Они испуганно завращали глазами, запрыгали кадыки, лица разом вспотели, но они по-прежнему хранили молчание. Форсайт заволновался.
– Тут у вас выпить нечего? – спросил он.
Старик сунул карандаш за ухо.
– Нет, но если хотите, я схожу на кухню за бутылкой пива.
– И предупредишь хозяина? – бросил Маджумба. – За кого ты нас принимаешь?
Старик не обратил на него внимания и обернулся к Морелю. Тот в это время скручивал сигарету.
– Ступай, – спокойно сказал Морель, – С ума сошли! – закричал Маджумба. – А если у них есть телефон?
– Есть, – подтвердил печатник.
– Ступай, – повторил Морель, не поднимая головы.
Старик вышел. Форсайт сел на табуретку и, посасывая цветок, иронически покачал головой, – Очень красиво, – сказал он. – Приятно видеть человека, который так верит в людей…
Правда, иногда я тебя все же не понимаю…
– Ничего страшного, – шутливо утешил Морель.
Время тянулось медленно. Лицо у Маджумбы было замкнутым, враждебным. Он стоял неподвижно, с пулеметом в руке и глядел на белых презрительно и в то же время вызывающе.
Он никак не мог понять, что заставляло Вайтари оказывать поддержку этому сумасшедшему, который тут стоит со своим портфелем, набитым «гуманными» воззваниями и манифестами, и так спокойно склеивает языком сигарету, словно находится на профсоюзном собрании в предместье Парижа. Однако Маджумба всегда беспрекословно подчинялся своему вождю, и теперь, как видно, должен расплачиваться за свою преданность. Объяснения Н’Доло после приезда Юсе-фа убедили его лишь наполовину. «Надо использовать любые беспорядки, каковы бы они ни были, – многословно объяснял Н’Доло. – Даже пьяную драку, даже семейную ссору; каждый разбитый стакан. Надо, чтобы говорили, будто за всем этим стоит партия. Только так расширяют свою базу. Вас считают большой силой, а тем самым делают еще сильнее. История с Морелем – редкостная удача. Нельзя ее упустить. В стране слишком спокойно, все чересчур размякли. Племена плюют на независимость, они понятия не имеют, что это значит, даже слова такого в языке нет. Нельзя поднять массы, пока они ничуть не лучше дикарей, надо поверх их голов взывать к тем, кто может нас понять, к внешнему миру, к общественному мнению развитых стран. Устраивать манифестации, объединяться с такими же движениями во всем мире, доказывать, что мы существуем, что готовы приложить еще больше усилий, если нам помогут; надо дать повод заговорить о нас каирскому радио, позволить нашим друзьям за рубежом объявить, что нас угнетают. Рядовых бойцов не существует, массы еще не имеют политической организации, поддержки нет, – из пятидесяти уле, получивших образование, сорок идут на поводу у администрации. Почему? Потому что, получив образование, они ощущают себя ближе к французам, чем к своему племени, которое намного опередили. Необходима спайка. Начнем доказывать, что национализм у народа уле существует. Каков бы ни был пожар, надо разжечь его сильнее. Вот почему необходимо присоединить к нашему делу Мореля, использовать тот интерес, который он возбуждает. Повторяю, такой случай упустить нельзя, Вайтари знает, что делает…»
Маджумба подчинился. Но по крайней мере рассчитывал на серьезное, героическое дело, а не на подобие стачки с занятием помещения. Ему хотелось сбросить хотя бы нервное напряжение, избавиться от желания кого-нибудь убить или быть убитым самому, выкрикнуть во все горло свое имя, – в конце концов, в нем течет кровь африканских воинов, которые веками властвовали над здешними местами. А взамен – бесконечное ожидание и этот счастливый кретин, уверенный, что с ним ничего не может случиться, воображающий, будто окружен всеобщей симпатией. Старик, лакей колонизаторов, их непременно предаст, и они будут перебиты как крысы. Маджумба не выпускал пулемет из рук, решив, что живым не дастся… Зашуршал гравий. Старик вернулся с тарелкой бутербродов и двумя бутылками пива. Он кинул на Маджумбу уничтожающий взгляд и принялся за работу. В углу лежала пачка старых французских газет, и Морель с любопытством стал их перелистывать. «Вот уже несколько недель, как газеты Атлантического блока выливают на своих читателей ушаты сенсационных сообщений о том, что называют „необыкновенными приключениями человека, который отправился в Африку защищать слонов“. Этому мифическому персонажу, чье существование, надо сказать, более чем сомнительно, посвящены статьи с громадными заголовками. Все средства хороши, чтобы отвлечь внимание общественности от подготовки к атомной войне, которая весьма деятельно осуществляется… « Но то были давнишние газеты.
Он поискал номер посвежее. «Вооруженная попытка добиться независимости земель уле уже не вызывает сомнений. Надо только приглядеться к жалким потугам прессы скрыть истину за дымовой завесой якобы гуманистической кампании в защиту африканской фауны… „ Вот еще более свежий номер: «Слон навсегда останется эмблемой африканского пролетариата в борьбе против капиталистической эксплуатации“. Морель был явно доволен; читая, он иногда одобрительно кивал. Всякий раз, когда попадалась посвященная ему статья, он старательно вырывал страницу и клал в портфель. Перелистав газеты, он отложил несколько номеров в сторону, а дотом протянул их Форсайту.
– Прочти, тут опять о тебе…
Форсайт скорчил гримасу.
– Да я и отсюда вижу…
Потоки грязи, которые изливались на него после возвращения из Кореи и «позорного увольнения» из армии, должны были хлынуть снова… Он попытался состроить циничную гримасу, но все же развернул газету: «Я ждал чего угодно, только не этого, – признался он Шелшеру во время первого допроса. – Ни единого разоблачения или ругательства… Наоборот, оказалось, что я стал весьма популярен в Штатах. Все почему-то начали гордиться тем, что среди „благородных авантюристов“ есть американец, который пошел партизанить, защищая африканских слонов. Люди, которых я и в глаза не видел, утверждали, что никогда во мне не сомневались.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128
От имени Комитета: (подпись) Морель».
Печатник как будто и не удивился. Пока он читал, Морель не без тревоги наблюдал за ним.
– Ну как? Что думаешь? Согласен?
– Сказано-то хорошо.
У Мореля был довольный вид.
– Тогда валяй.
– Наверно, лучше поместить в середине страницы, в рамке? – серьезно поглядев на Мореля, осведомился печатник.
– Делай как лучше.
– Красным?
– Давай красным. Надо, чтобы бросалось в глаза.
Печатник принялся за работу. Двое игроков не шевельнулись. Короторо подошел к ним и, усмехнувшись, рукояткой пулемета смешал шашки. Они испуганно завращали глазами, запрыгали кадыки, лица разом вспотели, но они по-прежнему хранили молчание. Форсайт заволновался.
– Тут у вас выпить нечего? – спросил он.
Старик сунул карандаш за ухо.
– Нет, но если хотите, я схожу на кухню за бутылкой пива.
– И предупредишь хозяина? – бросил Маджумба. – За кого ты нас принимаешь?
Старик не обратил на него внимания и обернулся к Морелю. Тот в это время скручивал сигарету.
– Ступай, – спокойно сказал Морель, – С ума сошли! – закричал Маджумба. – А если у них есть телефон?
– Есть, – подтвердил печатник.
– Ступай, – повторил Морель, не поднимая головы.
Старик вышел. Форсайт сел на табуретку и, посасывая цветок, иронически покачал головой, – Очень красиво, – сказал он. – Приятно видеть человека, который так верит в людей…
Правда, иногда я тебя все же не понимаю…
– Ничего страшного, – шутливо утешил Морель.
Время тянулось медленно. Лицо у Маджумбы было замкнутым, враждебным. Он стоял неподвижно, с пулеметом в руке и глядел на белых презрительно и в то же время вызывающе.
Он никак не мог понять, что заставляло Вайтари оказывать поддержку этому сумасшедшему, который тут стоит со своим портфелем, набитым «гуманными» воззваниями и манифестами, и так спокойно склеивает языком сигарету, словно находится на профсоюзном собрании в предместье Парижа. Однако Маджумба всегда беспрекословно подчинялся своему вождю, и теперь, как видно, должен расплачиваться за свою преданность. Объяснения Н’Доло после приезда Юсе-фа убедили его лишь наполовину. «Надо использовать любые беспорядки, каковы бы они ни были, – многословно объяснял Н’Доло. – Даже пьяную драку, даже семейную ссору; каждый разбитый стакан. Надо, чтобы говорили, будто за всем этим стоит партия. Только так расширяют свою базу. Вас считают большой силой, а тем самым делают еще сильнее. История с Морелем – редкостная удача. Нельзя ее упустить. В стране слишком спокойно, все чересчур размякли. Племена плюют на независимость, они понятия не имеют, что это значит, даже слова такого в языке нет. Нельзя поднять массы, пока они ничуть не лучше дикарей, надо поверх их голов взывать к тем, кто может нас понять, к внешнему миру, к общественному мнению развитых стран. Устраивать манифестации, объединяться с такими же движениями во всем мире, доказывать, что мы существуем, что готовы приложить еще больше усилий, если нам помогут; надо дать повод заговорить о нас каирскому радио, позволить нашим друзьям за рубежом объявить, что нас угнетают. Рядовых бойцов не существует, массы еще не имеют политической организации, поддержки нет, – из пятидесяти уле, получивших образование, сорок идут на поводу у администрации. Почему? Потому что, получив образование, они ощущают себя ближе к французам, чем к своему племени, которое намного опередили. Необходима спайка. Начнем доказывать, что национализм у народа уле существует. Каков бы ни был пожар, надо разжечь его сильнее. Вот почему необходимо присоединить к нашему делу Мореля, использовать тот интерес, который он возбуждает. Повторяю, такой случай упустить нельзя, Вайтари знает, что делает…»
Маджумба подчинился. Но по крайней мере рассчитывал на серьезное, героическое дело, а не на подобие стачки с занятием помещения. Ему хотелось сбросить хотя бы нервное напряжение, избавиться от желания кого-нибудь убить или быть убитым самому, выкрикнуть во все горло свое имя, – в конце концов, в нем течет кровь африканских воинов, которые веками властвовали над здешними местами. А взамен – бесконечное ожидание и этот счастливый кретин, уверенный, что с ним ничего не может случиться, воображающий, будто окружен всеобщей симпатией. Старик, лакей колонизаторов, их непременно предаст, и они будут перебиты как крысы. Маджумба не выпускал пулемет из рук, решив, что живым не дастся… Зашуршал гравий. Старик вернулся с тарелкой бутербродов и двумя бутылками пива. Он кинул на Маджумбу уничтожающий взгляд и принялся за работу. В углу лежала пачка старых французских газет, и Морель с любопытством стал их перелистывать. «Вот уже несколько недель, как газеты Атлантического блока выливают на своих читателей ушаты сенсационных сообщений о том, что называют „необыкновенными приключениями человека, который отправился в Африку защищать слонов“. Этому мифическому персонажу, чье существование, надо сказать, более чем сомнительно, посвящены статьи с громадными заголовками. Все средства хороши, чтобы отвлечь внимание общественности от подготовки к атомной войне, которая весьма деятельно осуществляется… « Но то были давнишние газеты.
Он поискал номер посвежее. «Вооруженная попытка добиться независимости земель уле уже не вызывает сомнений. Надо только приглядеться к жалким потугам прессы скрыть истину за дымовой завесой якобы гуманистической кампании в защиту африканской фауны… „ Вот еще более свежий номер: «Слон навсегда останется эмблемой африканского пролетариата в борьбе против капиталистической эксплуатации“. Морель был явно доволен; читая, он иногда одобрительно кивал. Всякий раз, когда попадалась посвященная ему статья, он старательно вырывал страницу и клал в портфель. Перелистав газеты, он отложил несколько номеров в сторону, а дотом протянул их Форсайту.
– Прочти, тут опять о тебе…
Форсайт скорчил гримасу.
– Да я и отсюда вижу…
Потоки грязи, которые изливались на него после возвращения из Кореи и «позорного увольнения» из армии, должны были хлынуть снова… Он попытался состроить циничную гримасу, но все же развернул газету: «Я ждал чего угодно, только не этого, – признался он Шелшеру во время первого допроса. – Ни единого разоблачения или ругательства… Наоборот, оказалось, что я стал весьма популярен в Штатах. Все почему-то начали гордиться тем, что среди „благородных авантюристов“ есть американец, который пошел партизанить, защищая африканских слонов. Люди, которых я и в глаза не видел, утверждали, что никогда во мне не сомневались.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128