Он не был из тех артистов, которые, как говорится, тянут одеяло на себя. Для него участие в спектакле становилось участием в данном отрезке человеческой жизни, в данной ситуации, в данных обстоятельствах, и он всегда должен был себе ответить на вопрос: зачем? почему? про что он играет?
Его темперамент, который проявлялся и в других сферах, был определяющим и тогда, когда он работал над ролью. Мир ассоциаций, воображения, фантазии всегда выходил за рамки текста. Для него важно было вырастить этот образ, этот характер. Причем в нем, как у очень немногих артистов, это сочеталось с заботой о том, в какую форму выливается, какую форму обретают характер и его внутренние сложные психологические переливы, причины, побуждения.
Вацлав Янович был чрезвычайно требовательным и к себе, и к режиссеру, и к своим партнерам. Что касается последних, то он никогда не ставил их в неловкое положение. Для него общение с партнером было делом родным, он помогал актерам, начинающим в первую очередь, с открытой душой, прекрасно понимал, что произведение театрального искусства обязательно должно быть цельным, оно не имеет права распадаться на части и актеры не имеют права его растаскивать, а режиссер обязан отвечать за спектакль в целом. В Горьком Вацлав Янович два года работал педагогом актерской студии, которая открылась при театре. Ее окончили Наташа Малыгина, Костя Кулагин, Леня Кулагин, Рита Алашеева, Маргарита Юрьева. В Нижнем Новгороде хорошо знают этих актеров. Дворжецкий работал с полной отдачей, с удовольствием делился опытом, умением, любил молодежь и страшно увлекался.
Увлеченность делом, которым Вацлав Янович занимался, определяла его успехи. И всем он занимался досконально, никогда – поверхностно. Машину знал до винтика, сам за ней ухаживал, ремонтировал, мыл и «вылизывал». Продолжались охота и рыбалка: летняя, зимняя, с грандиозным оснащением. Как-то мы, встречая Новый год, всю елку украсили блеснами. И гости были в восторге от того, как переливались золотые и серебряные блестящие металлические рыбки, рачки и мушки. Затем у нас появился сад. После огородничества и садоводства он перешел к пчеловодству. Эта страница его жизни была весьма обширной, до сих пор сохранились журналы, отражающие его работу с пчелами. Я боялась их смертельно, а он любил. Приходил домой, показывал: «Вот двадцать ужалений, рука распухла. Ничего, назавтра спадет, всё замечательно». У нас огромная библиотека рыболова, охотника, пчеловода, садовода, потому что Вацлаву Яновичу надо было знать о предмете своей страсти как можно больше.
Рассказывал он о своих увлечениях упоительно. Слушатели открывали рты и удивлялись, когда узнавали, что тем или иным делом он начал заниматься совсем недавно. Дворжецкий увлекался фотографией. Как только появились восьмимиллиметровые кинокамеры, занялся любительской съемкой, у нас масса пленок, слайдов. Короче, не знаю, чем он не увлекался!
Очень часто задают вопрос: почему Вацлав Янович не работал в Москве? Ведь очевидно, что это актер столичного масштаба. Впервые его пригласил в Москву перед самой войной Александр Яковлевич Таиров в Камерный театр, но тут началась война, и вся биография поехала вспять. Затем, работая в Саратове и Горьком, много раз получал приглашения, но ему уже не хотелось уезжать. Он не любил Москву за ее суетность, многолюдье, шум, гам. А самое главное, живя в Нижнем Новгороде, Вацлав Янович обрел, кроме театра, то, чем он так дорожил: сад, гараж, прекрасную Волгу, пчел, и это заполняло его жизнь помимо актерской работы. Совершенно очевидно, что в Москве всё это рядом иметь невозможно. В столицу мы ездили часто на машине, там жили моя мама и сестра, масса друзей, и, разумеется, старались не пропускать интересные выставки, спектакли, концерты.
А в 1960 году произошло событие, которое стало, конечно, наиглавнейшим в жизни, – родился наш сын Женя. Дружба с моим учителем по театральной студии Ю. М. Завадским продолжалась. У нас было заведено, что когда я приезжала в Москву, – это относилось, естественно, не только ко мне, а ко всем его ученикам, – надо было отчитаться за прошедшее время. Я и похвасталась: у меня сын! Первый вопрос был – как я его назвала. Говорю: «Женя». – «Ну, молодец», – сказал он. – «Это в честь Евгения Багратионовича Вахтангова».
Родился Женя, и наша жизнь обрела новые радости, волнения, чаяния. Так как у нас в Нижнем Новгороде не было никаких родственников, то первые три года были довольно сложными, да еще при наших характерах… Мы оба работали. Я вернулась в театр, когда Жене было полгода, – без этого я тоже не могла.
Мы путешествовали и до появления Жени, и, естественно, когда он стал подрастать, путешествия наши продолжились. Объездили очень много мест. Это происходило летом, во время наших отпусков. Ребенок летом отправлялся в Москву, с бабушкой и тетей на дачу. Мы дорабатывали сезоны, если наступали гастроли, Вацлав Янович уезжал, потом мы как-то объединялись и отправлялись путешествовать все вместе. К тому времени у нас появилась еще одна собака, ее звали Гера, богиня Земли, – дратхаар, немецкая легавая. Замечательная собака, мы ее очень любили. Она погибла, когда ей было почти пятнадцать лет, собаки этой породы редко доживают до такого возраста.
Один раз она стала мамой – период просто несусветный. Причем собака – «аристократка», и всю процедуру принимания родов проводил, естественно, Вацлав Янович. Роды продолжались целые сутки. Восьмерых приняли, а девятый задохнулся, просто не дождался своей очереди. И начались совершенно чумовые полтора месяца от звуков и от того, что тряпка не исчезала из моих рук. Щенки росли, наливались на глазах, и кормить их ей было очень трудно. Мы через пару дней стали подкладывать Гере по два щенка, потом решили, что этого им мало, их надо кормить из соски.
Ни у меня, ни у Вацлава Яновича ничего не получалось. Тогда бутылку брал Женя – ему было лет десять-одиннадцать, – тыкал в морду щенка бутылку с соской, и тот начинал, нервно дрожа, высасывать ее. Потом мы поняли, что и этого им мало, тогда я начала готовить манную кашу. Стали кормить по два щеночка, остальных в это время запирали. Какой они устраивали концерт в ожидании кормежки! Щенки залезали в миску всеми четырьмя лапами, что было вокруг – трудно себе вообразить. И конечно, совсем потрясающее зрелище было, когда Вацлав Янович выводил всю свору на прогулку. Впереди шел хозяин, справа совершенно ленивая, как будто абсолютно не заинтересованная в этом выводке, трусила Гера, и эти восемь щенят топ-топ-топ… Со всего двора собирался народ поглазеть. Всех восьмерых мы выкормили и раздали, хотя расставаться было ужасно тяжело.
Однажды Вацлав Янович, уходя в театр, сказал, что придет какой-то дядя за щенком, тогда их еще оставалось четыре или пять.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93