Стоп. Водитель проспал! Еще раз! Водитель... Как тебя зовут? Нет. Не тебя! Со «скорой помощи». Коля? Коля, ближе, как можно ближе к тротуару! И тут же носилки из подъезда! Кто старший на носилках? Не назначали? Зиновий, — мягко обратился он к Певзнеру, мрачно курившему в сторонке, — определи, пожалуйста, самого смышленого, а то мы эти носилки будем грузить до утра. Приготовились! Все стали на исходные... Теперь — герой.
Сева спрыгнул с практикабля и сквозь нагромождение машин, носилок, тележек, осветительных приборов и людей устремился к герою, стоящему на исходной точке.
— Вы первый раз идете по воле. В начале прохода вы — один, в конце — другой!
— Что это значит? — герой скептически оценил рвение новоявленного руководителя съемки, — покажи!
— Пожалуйста! — И Сева прошел по маршруту героя.
«Зыркающий» взгляд исподлобья менялся в движении на спокойно оценивающий. Менялась на глазах и походка, кисти рук, вначале привычно, по-зековски сцепленные за спиной, переместились в карманы, уходила постепенно сутулость, распрямлялись плечи. Иным стал постав головы и торса…
Наверное, показывая, как идет герой, он показывал, как сам старается идти по жизни.
Словом, к финальной точке панорамы на фоне красот университета подошел уже другой человек.
Сева обернулся к герою и сказал:
— Вот так.
— Но этого нет в сценарии. Герой просто идет к женщине, — возразил тот.
— Он идет по жизни... И... к любимой, — Сева выделил это слово, — женщине.
— Твои упражнения мне дорого обойдутся! Я своей шеей перед Давыдовичем рисковать не буду, — сопротивлялся герой.
Севу не остановило сопротивление:
— Этот кадр Давыдович доверил снять мне. Рискую своей шеей — я!
— Только под твою ответственность, — нехотя согласился герой и обратился к присутствующим: — Все слышали?
— Сева! — пропищала за спиной девушка с хлопушкой, на которой было написано «Цена человека», — Люся Яровая, — тебя к телефону...
— Пусть перезвонят через полчаса! — отмахнулся Сева.
— Срочно.
— Кто?
— Мужской голос.
— Ну, ты объяснила...
— Объяснила, объяснила. Он говорит «очень срочно».
Сева беззвучно выругался, рыкнул в мегафон: «Перекур — пять минут», миновал сутолоку съемочной площадки. В подвальном складе соседней со съемочной площадкой какой-то вещевой базы на полке, уставленной рулонами туалетной бумаги, его ждала трубка.
— Слушаю! — с тревогой прокричал он.
— Давай мириться! Мне одиноко! — донесся голос Губана.
— Да нужен ты мне! — перекрывая галдеж выпивающих рядом грузчиков-подсобников, выкрикнул Сева, — я из-за тебя жилья лишился!
— Я нашел для тебя хату! Дешевую. Давай мириться! Мне одиноко! — рыдал Губан, вытирая слезу с синяка под глазом. А за его спиной по озерку сновали лодки.
— Поговорим в «Национале», — закруглял разговор Сева.
— Я туда не хожу.
— Травишь? — Сева не сдержал любопытства.
— Не пускают. Подрался. Дал одному стукачу по роже. А он головой разбил настольную лампу. — Губан шмыгнул носом. — Давай вечером в Парке культуры. В «Поплавке».
— Где? С чего это вдруг?
— В «Поплавке». Я о них статью напечатал. Директор дал слово с утра до вечера день поить и кормить бесплатно.
— Проверим! — Сева бросил трубку.
Дощатая палуба нависала над рукотворным озерцом и была отделена от воды штакетником, вдоль которого расположились за столиками под пестрыми зонтами многочисленные посетители. Еще бы — здесь подавали шашлыки и бочковое пиво кружками. Редкое сочетание! К тому же джазик и танцы.
Губана директор поместил в центре, на видном месте — очевидно, хвалебная статья журналиста была нужна торговому делу.
Сева поглощал плоды труда приятеля.
— Почему ты лезешь ко мне в друзья? — спросил он после очередного крупного глотка.
— Потому, что ты такой же, как я.
— Чем?
— Хочешь сделать себя сам.
— Сам... — повторил Сева раздумчиво, — самому не получится... без поддержки...
— Вот оно что! А поддержка у тебя, конечно, сам знаменитый режиссер? — заржал Губан. — Только Давыдыч тебе вряд ли поможет. Он слуга сталинского режима. А сейчас режим хрущевский. И слуги новому режиму нужны новые. Вроде этих мальчиков из «Националя»: они бездарны, но на роль слуг подойдут... Давыдыч старается сам уцелеть, но поезд его ушел.
— Ефим Давыдович в полной силе.
— Дело не в силе, а в биографии. Вон, — он показал взглядом за спину Севы, — она в полной женской силе, а по биографии — блядь.
Сева обернулся и увидел Галку. Та сидела рядом с солидным «сдобным» мужчиной, что-то излагавшим мужичку напротив — попроще, — и откровенно скучала.
— Подожди... — остановил разглагольствования пьяневшего Губана Сева, — я хочу пригласить ее потанцевать...
— Кого? — не понял Губан.
— Вон, ее, — Сева указал взглядом на скучавшую Галку. И встал.
— Это же блядь с улицы Горького! — Губан схватил его за рукав.
— Я сам разберусь. — Сева освободился от «захвата» приятеля.
У Галкиного столика он склонился к уху «сдобного» мужчины:
— Вы разрешить пригласить вашу даму?
Мужчина удивился, но разрешил:
— Танцуй...
И снова включился в разговор со своим визави.
Джазик выводил что-то монтановское, кажется «Желтые листья».
В танце Сева поинтересовался:
— Значит, опять «здравствуй, столица!».
— Нет, мы всего на неделю... погулять...
— Кто «мы»?
— Я и партнер.
— Тот, который за столиком?
— Да.
— Руководитель?
— Нет. Деловой человек. Солидняк из Ростова
— Что ж вы сюда завалились? Или нет места солидней?
— Мое пожелание. В центре меня слишком хорошо знают. А ты-то почему здесь?
— Губан позвал.
— Антисанитарный тип. Забыл, когда мылся. Я с ним ни за какие деньги не лягу.
«Сдобный» мужчина — деловой человек, — разговаривая, поглядывал на танцующих.
Дальше танцевали молча.
Вдруг Галка сказала:
— А у меня дома твоя фотография. С пропуска.
Сева ответил вопросом:
— Может, на неделе увидимся?
— Нет. Партнер не отпускает ни на минуту.
Танец пошел на коду.
— Ну, может, пересечемся когда-нибудь... — только и оставалось сказать Севе.
— Как карта ляжет, — пожала плечами Галка.
Сева усадил Галку рядом со «сдобным» и вернулся за свой столик. Губан уже изрядно окосел.
— Договорился? — спросил он, предвидя ответ.
— Нет.
Брови Губана поползли вверх.
— Задрала цену?
— Она при партнере, — не стал вдаваться в подробности Сева.
— Работа — прежде всего! — Губан хватанул водки.
В большом пустом зале для записи музыки звучал рояль.
Лирическая тема, тема тоски возникала под пальцами композитора Эрика.
Давыдович слушал, устремив взгляд в высокий потолок. Сева, опершись локтями о колени, завороженно следил за летящими пальцами композитора.
Тот взял завершающий аккорд и вопросительно посмотрел на Давыдовича, который долго молчал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91
Сева спрыгнул с практикабля и сквозь нагромождение машин, носилок, тележек, осветительных приборов и людей устремился к герою, стоящему на исходной точке.
— Вы первый раз идете по воле. В начале прохода вы — один, в конце — другой!
— Что это значит? — герой скептически оценил рвение новоявленного руководителя съемки, — покажи!
— Пожалуйста! — И Сева прошел по маршруту героя.
«Зыркающий» взгляд исподлобья менялся в движении на спокойно оценивающий. Менялась на глазах и походка, кисти рук, вначале привычно, по-зековски сцепленные за спиной, переместились в карманы, уходила постепенно сутулость, распрямлялись плечи. Иным стал постав головы и торса…
Наверное, показывая, как идет герой, он показывал, как сам старается идти по жизни.
Словом, к финальной точке панорамы на фоне красот университета подошел уже другой человек.
Сева обернулся к герою и сказал:
— Вот так.
— Но этого нет в сценарии. Герой просто идет к женщине, — возразил тот.
— Он идет по жизни... И... к любимой, — Сева выделил это слово, — женщине.
— Твои упражнения мне дорого обойдутся! Я своей шеей перед Давыдовичем рисковать не буду, — сопротивлялся герой.
Севу не остановило сопротивление:
— Этот кадр Давыдович доверил снять мне. Рискую своей шеей — я!
— Только под твою ответственность, — нехотя согласился герой и обратился к присутствующим: — Все слышали?
— Сева! — пропищала за спиной девушка с хлопушкой, на которой было написано «Цена человека», — Люся Яровая, — тебя к телефону...
— Пусть перезвонят через полчаса! — отмахнулся Сева.
— Срочно.
— Кто?
— Мужской голос.
— Ну, ты объяснила...
— Объяснила, объяснила. Он говорит «очень срочно».
Сева беззвучно выругался, рыкнул в мегафон: «Перекур — пять минут», миновал сутолоку съемочной площадки. В подвальном складе соседней со съемочной площадкой какой-то вещевой базы на полке, уставленной рулонами туалетной бумаги, его ждала трубка.
— Слушаю! — с тревогой прокричал он.
— Давай мириться! Мне одиноко! — донесся голос Губана.
— Да нужен ты мне! — перекрывая галдеж выпивающих рядом грузчиков-подсобников, выкрикнул Сева, — я из-за тебя жилья лишился!
— Я нашел для тебя хату! Дешевую. Давай мириться! Мне одиноко! — рыдал Губан, вытирая слезу с синяка под глазом. А за его спиной по озерку сновали лодки.
— Поговорим в «Национале», — закруглял разговор Сева.
— Я туда не хожу.
— Травишь? — Сева не сдержал любопытства.
— Не пускают. Подрался. Дал одному стукачу по роже. А он головой разбил настольную лампу. — Губан шмыгнул носом. — Давай вечером в Парке культуры. В «Поплавке».
— Где? С чего это вдруг?
— В «Поплавке». Я о них статью напечатал. Директор дал слово с утра до вечера день поить и кормить бесплатно.
— Проверим! — Сева бросил трубку.
Дощатая палуба нависала над рукотворным озерцом и была отделена от воды штакетником, вдоль которого расположились за столиками под пестрыми зонтами многочисленные посетители. Еще бы — здесь подавали шашлыки и бочковое пиво кружками. Редкое сочетание! К тому же джазик и танцы.
Губана директор поместил в центре, на видном месте — очевидно, хвалебная статья журналиста была нужна торговому делу.
Сева поглощал плоды труда приятеля.
— Почему ты лезешь ко мне в друзья? — спросил он после очередного крупного глотка.
— Потому, что ты такой же, как я.
— Чем?
— Хочешь сделать себя сам.
— Сам... — повторил Сева раздумчиво, — самому не получится... без поддержки...
— Вот оно что! А поддержка у тебя, конечно, сам знаменитый режиссер? — заржал Губан. — Только Давыдыч тебе вряд ли поможет. Он слуга сталинского режима. А сейчас режим хрущевский. И слуги новому режиму нужны новые. Вроде этих мальчиков из «Националя»: они бездарны, но на роль слуг подойдут... Давыдыч старается сам уцелеть, но поезд его ушел.
— Ефим Давыдович в полной силе.
— Дело не в силе, а в биографии. Вон, — он показал взглядом за спину Севы, — она в полной женской силе, а по биографии — блядь.
Сева обернулся и увидел Галку. Та сидела рядом с солидным «сдобным» мужчиной, что-то излагавшим мужичку напротив — попроще, — и откровенно скучала.
— Подожди... — остановил разглагольствования пьяневшего Губана Сева, — я хочу пригласить ее потанцевать...
— Кого? — не понял Губан.
— Вон, ее, — Сева указал взглядом на скучавшую Галку. И встал.
— Это же блядь с улицы Горького! — Губан схватил его за рукав.
— Я сам разберусь. — Сева освободился от «захвата» приятеля.
У Галкиного столика он склонился к уху «сдобного» мужчины:
— Вы разрешить пригласить вашу даму?
Мужчина удивился, но разрешил:
— Танцуй...
И снова включился в разговор со своим визави.
Джазик выводил что-то монтановское, кажется «Желтые листья».
В танце Сева поинтересовался:
— Значит, опять «здравствуй, столица!».
— Нет, мы всего на неделю... погулять...
— Кто «мы»?
— Я и партнер.
— Тот, который за столиком?
— Да.
— Руководитель?
— Нет. Деловой человек. Солидняк из Ростова
— Что ж вы сюда завалились? Или нет места солидней?
— Мое пожелание. В центре меня слишком хорошо знают. А ты-то почему здесь?
— Губан позвал.
— Антисанитарный тип. Забыл, когда мылся. Я с ним ни за какие деньги не лягу.
«Сдобный» мужчина — деловой человек, — разговаривая, поглядывал на танцующих.
Дальше танцевали молча.
Вдруг Галка сказала:
— А у меня дома твоя фотография. С пропуска.
Сева ответил вопросом:
— Может, на неделе увидимся?
— Нет. Партнер не отпускает ни на минуту.
Танец пошел на коду.
— Ну, может, пересечемся когда-нибудь... — только и оставалось сказать Севе.
— Как карта ляжет, — пожала плечами Галка.
Сева усадил Галку рядом со «сдобным» и вернулся за свой столик. Губан уже изрядно окосел.
— Договорился? — спросил он, предвидя ответ.
— Нет.
Брови Губана поползли вверх.
— Задрала цену?
— Она при партнере, — не стал вдаваться в подробности Сева.
— Работа — прежде всего! — Губан хватанул водки.
В большом пустом зале для записи музыки звучал рояль.
Лирическая тема, тема тоски возникала под пальцами композитора Эрика.
Давыдович слушал, устремив взгляд в высокий потолок. Сева, опершись локтями о колени, завороженно следил за летящими пальцами композитора.
Тот взял завершающий аккорд и вопросительно посмотрел на Давыдовича, который долго молчал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91