Наверное, нам следовало сразу же обратиться к властям, но мы решили сначала попытать счастья. В первом доме нас встретил суровый слуга, даже не пожелавший ничего слушать. Следующую дверь открыла служанка, немедленно позвавшая на помощь хозяйку. Та вышла и попросила нас обратиться куда-либо еще. Она утверждала, что, если даст нам приют, ее могут лишить собственного дома. Мы не поверили в подобную жестокость правительства, но не хотели огорчать женщину и пошли дальше. Миновали несколько узких улочек и оказались в другом конце города. Здесь вскоре нашли настоящий особняк, большой и красивый, с конюшнями и двором. Попытались войти, но целая толпа слуг принялась оскорблять нас и гнать прочь. Не в состоянии двигаться дальше, мы все же развьючили своего осла. Наш погонщик уже давно ныл, просил отпустить его, явно заподозрив неладное. Получив расчет, парень со вздохом облегчения отправился восвояси.
Мы не собирались никуда уходить, и слуги впали в отчаяние. Они умоляли нас уйти, уверяя, что у них будут ужасные неприятности, когда вернется хозяин. Нас тоже мало прельщала идея силком навязываться в гости, но мы просто не могли сдвинуться с места. Вокруг собиралось все больше и больше людей; ситуация напоминала сцену моего бегства из Кийронга. С одной лишь разницей: сейчас, вконец измученные и изголодавшиеся, мы отнюдь не стремились бежать, а сидели на земле возле нашей поклажи, полностью безразличные к своему ближайшему будущему. Нам хотелось только отдыхать, не шевелиться спать.
Гневные крики неожиданно смолкли. Лхасцы разглядели наши опухшие, покрытые мозолями ноги и, будучи добрыми, сердечными людьми, почувствовали жалость. Первой опомнилась женщина, та самая женщина, которая недавно не пустила нас к себе. Теперь она принесла нам масляный чай. И началось удивительное: люди несли цам-пу, продукты, топливо, словно хотели загладить свою вину за столь негостеприимную встречу. Мы жадно набросились на еду и на время забыли обо всем остальном.
Вдруг кто-то обратился к нам на прекрасном английском. Взглянув вверх, даже в сумерках мы увидели, что говоривший — богато одетый тибетец — принадлежит к высшему классу. Взволнованные и счастливые, мы спросили, не учился ли он вместе с тремя другими знатными юношами в школе в Ругби. Он ответил: нет, не учился, но провел много лет в Индии. Вкратце мы поведали ему о наших злоключениях, назвавшись немцами и попросив приютить нас. На минуту задумавшись, он признался: приютить нас не может без разрешения городского магистрата, но сейчас же направится туда испросить соизволения.
После его ухода собравшиеся вокруг лхасцы сообщили: владелец особняка — важный чиновник, отвечающий за электрификацию. Мы не очень поверили обещаниям чиновника и начали готовиться к ночлегу на улице. Сидя у костра, мы беседовали с разными людьми: одни приходили, другие уходили. Затем появился слуга и предложил нам идти за ним, заявив: господин Тангми, «мастер электричества», приглашает нас. Называть его следует кун-го, что означает «высочество».
Тангми со своей молодой женой оказались радушными хозяевами. Пятеро их детей окружили нас и глазели, открыв рты. Отец же малышей принес нам хорошие новости. Магистрат позволил ему приютить нас на одну ночь, но дальнейшую нашу судьбу решит кабинет. Мы не мучились вопросом о будущем. В конце концов мы уже находились в Лхасе в качестве гостей знатной семьи. Нам приготовили удобную комнату с маленькой печкой, у которой мы с удовольствием обогрелись. Уже семь лет мы не видели такой печки! В качестве топлива использовался можжевельник. Он приятно пах и считался здесь роскошью, поскольку в Лхасу его доставляли на спинах яков, что занимало несколько недель. Мы стеснялись сидеть на чистых, покрытых коврами кроватях в своей изношенной одежде. Потом нам подали великолепный китайский ужин, и, пока мы ели, все стояли вокруг и без умолку обсуждали наши приключения. Люди поражались: ведь нам удалось пересечь Чангтанг зимой и перейти через хребет Ньенчентагла. Лхасцев потрясало наше знание тибетского. Какими уродливыми оборванцами мы казались самим себе в этом цивилизованном окружении! Вещи, крайне необходимые в путешествии, внезапно потеряли ценность, и мы с удовольствием от них бы избавились.
Вконец измученные, с сумбурными мыслями в головах, мы наконец улеглись в кровати, но не могли уснуть. Слишком много ночей ложем нам служила сырая земля, периной — дубленка, а одеялом — рваный плед. Теперь, в мягких постелях в теплой комнате, наши тела испытывали неожиданный дискомфорт, и вихрь различных мыслей, словно крылья мельницы, крутился в наших мозгах. Все воспоминания сгрудились в одну кучу — лагерь для военнопленных, изнурительные скитания по Тибету, двадцать один месяц лишений… Мы думали о наших товарищах, до сих пор томившихся в застенках, несмотря на окончание войны, о монотонности их существования. Но как нам самим теперь воспользоваться своей свободой?
Не успели мы еще полностью проснуться, как увидели у наших постелей слугу, принесшего сладкий чай и пирожки. Затем нам принесли горячую воду и бритвенные принадлежности. Наконец-то мы побрились! Наш вид стал более респектабельным, его портили лишь жуткие прически. Однако вскоре приглашенный мусульманский парикмахер занялся нашими гривами. Результат оказался несколько экзотическим и вызвал оживленное восхищение. О своих волосах тибетцы не очень заботятся. Они либо носят косички, либо бреют головы.
Тангми, ходивший к министру иностранных дел, не появлялся до второй половины дня. Домой вернулся довольный. Он сообщил: нас не выдадут англичанам. Нам временно разрешено оставаться в Лхасе. Однако мы не должны покидать дома, пока регент, находящийся сейчас в Таглунг-Тра, не определит наше будущее. Нам объяснили: эта мера предосторожности вызвана прошлыми инцидентами, связанными с фанатичными монахами. Между тем правительство готово снабдить нас питанием и одеждой.
Мы были очень довольны: несколько дней отдыха — именно то, что нам нужно. Мы с энтузиазмом набросились на стопку старых газет. Новости оказались не очень радостными. Мир все еще дымился после войны, и Германия переживала трудные времена.
В тот же день нам нанес визит представитель городского магистрата. Его сопровождали шесть полицейских, грязных и недоверчивых. Однако сам чиновник держался исключительно вежливо. Он попросил разрешения осмотреть наши вещи. Мы удивленно наблюдали, с какой тщательностью производился обыск. Кроме того, тибетец внимательно сличил имевшийся у него отчет из Кайронга с нашим дневником. Мы отважились спросить, не накажут ли всех тех бонпо всех тех районов, через которые мы прошли. «Данный вопрос рассмотрит кабинет, -.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83
Мы не собирались никуда уходить, и слуги впали в отчаяние. Они умоляли нас уйти, уверяя, что у них будут ужасные неприятности, когда вернется хозяин. Нас тоже мало прельщала идея силком навязываться в гости, но мы просто не могли сдвинуться с места. Вокруг собиралось все больше и больше людей; ситуация напоминала сцену моего бегства из Кийронга. С одной лишь разницей: сейчас, вконец измученные и изголодавшиеся, мы отнюдь не стремились бежать, а сидели на земле возле нашей поклажи, полностью безразличные к своему ближайшему будущему. Нам хотелось только отдыхать, не шевелиться спать.
Гневные крики неожиданно смолкли. Лхасцы разглядели наши опухшие, покрытые мозолями ноги и, будучи добрыми, сердечными людьми, почувствовали жалость. Первой опомнилась женщина, та самая женщина, которая недавно не пустила нас к себе. Теперь она принесла нам масляный чай. И началось удивительное: люди несли цам-пу, продукты, топливо, словно хотели загладить свою вину за столь негостеприимную встречу. Мы жадно набросились на еду и на время забыли обо всем остальном.
Вдруг кто-то обратился к нам на прекрасном английском. Взглянув вверх, даже в сумерках мы увидели, что говоривший — богато одетый тибетец — принадлежит к высшему классу. Взволнованные и счастливые, мы спросили, не учился ли он вместе с тремя другими знатными юношами в школе в Ругби. Он ответил: нет, не учился, но провел много лет в Индии. Вкратце мы поведали ему о наших злоключениях, назвавшись немцами и попросив приютить нас. На минуту задумавшись, он признался: приютить нас не может без разрешения городского магистрата, но сейчас же направится туда испросить соизволения.
После его ухода собравшиеся вокруг лхасцы сообщили: владелец особняка — важный чиновник, отвечающий за электрификацию. Мы не очень поверили обещаниям чиновника и начали готовиться к ночлегу на улице. Сидя у костра, мы беседовали с разными людьми: одни приходили, другие уходили. Затем появился слуга и предложил нам идти за ним, заявив: господин Тангми, «мастер электричества», приглашает нас. Называть его следует кун-го, что означает «высочество».
Тангми со своей молодой женой оказались радушными хозяевами. Пятеро их детей окружили нас и глазели, открыв рты. Отец же малышей принес нам хорошие новости. Магистрат позволил ему приютить нас на одну ночь, но дальнейшую нашу судьбу решит кабинет. Мы не мучились вопросом о будущем. В конце концов мы уже находились в Лхасе в качестве гостей знатной семьи. Нам приготовили удобную комнату с маленькой печкой, у которой мы с удовольствием обогрелись. Уже семь лет мы не видели такой печки! В качестве топлива использовался можжевельник. Он приятно пах и считался здесь роскошью, поскольку в Лхасу его доставляли на спинах яков, что занимало несколько недель. Мы стеснялись сидеть на чистых, покрытых коврами кроватях в своей изношенной одежде. Потом нам подали великолепный китайский ужин, и, пока мы ели, все стояли вокруг и без умолку обсуждали наши приключения. Люди поражались: ведь нам удалось пересечь Чангтанг зимой и перейти через хребет Ньенчентагла. Лхасцев потрясало наше знание тибетского. Какими уродливыми оборванцами мы казались самим себе в этом цивилизованном окружении! Вещи, крайне необходимые в путешествии, внезапно потеряли ценность, и мы с удовольствием от них бы избавились.
Вконец измученные, с сумбурными мыслями в головах, мы наконец улеглись в кровати, но не могли уснуть. Слишком много ночей ложем нам служила сырая земля, периной — дубленка, а одеялом — рваный плед. Теперь, в мягких постелях в теплой комнате, наши тела испытывали неожиданный дискомфорт, и вихрь различных мыслей, словно крылья мельницы, крутился в наших мозгах. Все воспоминания сгрудились в одну кучу — лагерь для военнопленных, изнурительные скитания по Тибету, двадцать один месяц лишений… Мы думали о наших товарищах, до сих пор томившихся в застенках, несмотря на окончание войны, о монотонности их существования. Но как нам самим теперь воспользоваться своей свободой?
Не успели мы еще полностью проснуться, как увидели у наших постелей слугу, принесшего сладкий чай и пирожки. Затем нам принесли горячую воду и бритвенные принадлежности. Наконец-то мы побрились! Наш вид стал более респектабельным, его портили лишь жуткие прически. Однако вскоре приглашенный мусульманский парикмахер занялся нашими гривами. Результат оказался несколько экзотическим и вызвал оживленное восхищение. О своих волосах тибетцы не очень заботятся. Они либо носят косички, либо бреют головы.
Тангми, ходивший к министру иностранных дел, не появлялся до второй половины дня. Домой вернулся довольный. Он сообщил: нас не выдадут англичанам. Нам временно разрешено оставаться в Лхасе. Однако мы не должны покидать дома, пока регент, находящийся сейчас в Таглунг-Тра, не определит наше будущее. Нам объяснили: эта мера предосторожности вызвана прошлыми инцидентами, связанными с фанатичными монахами. Между тем правительство готово снабдить нас питанием и одеждой.
Мы были очень довольны: несколько дней отдыха — именно то, что нам нужно. Мы с энтузиазмом набросились на стопку старых газет. Новости оказались не очень радостными. Мир все еще дымился после войны, и Германия переживала трудные времена.
В тот же день нам нанес визит представитель городского магистрата. Его сопровождали шесть полицейских, грязных и недоверчивых. Однако сам чиновник держался исключительно вежливо. Он попросил разрешения осмотреть наши вещи. Мы удивленно наблюдали, с какой тщательностью производился обыск. Кроме того, тибетец внимательно сличил имевшийся у него отчет из Кайронга с нашим дневником. Мы отважились спросить, не накажут ли всех тех бонпо всех тех районов, через которые мы прошли. «Данный вопрос рассмотрит кабинет, -.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83