В лесу меня оглушает хохотом пара кукабарр. Когда эти гигантские зимородки держатся парой, то обычно кричат дуэтом. Одна птица начинает, другая подхватывает, и двойной раскатистый смех сотрясает воздух. Я слышал, что австралийские радиопередачи начинаются хохотом кукабарры. Но сколько я ни слушаю здесь радио во время поездок, ни разу не обнаружил такого вступления. Может быть, только радиостанции для зарубежных слушателей используют хохот зимородка. Да, вряд ли эти звуки могут доставить большое удовольствие местным жителям, которые сыты ими по горло в «натуральном» исполнении.
Нахожу машину, стоящую у дороги, и отправляюсь в обратный путь. Ещё по пути сюда со мной случилось небольшое происшествие. Во время крутого поворота на грунтовой дороге, мокрой от дождя, меня занесло и ударило правым задним бортом о скалистую обочину, а потом отбросило по инерции с дороги на другую сторону; мне удалось остановить машину прямо перед большим деревом, при этом задний буфер и крыло заметно помялись, а глушитель сорвался с подвески и стал периодически падать на землю. Поднимаю его, вставляю одну трубу в другую и еду до следующего падения, которое легко замечаю по скрежету трубы и по реву мотора без глушителя.
Так с несколькими остановками добираюсь до дома фермера и отвечаю на расспросы хозяйки о моих впечатлениях. Заметив, что я с большим уважением и интересом отношусь к личности Тасмана, она спрашивает: «А вы что, голландец?» Узнав, что я из Москвы, она не может скрыть своего удивления.
Заодно она выражает сожаление о том, что в местных газетах почти ничего не пишут о Советском Союзе. Но некоторые её друзья уже были в СССР и вернулись полные самых ярких впечатлений, так что она имеет представление о нашей стране.
Беседуя об истории Тасмании, мы переходим на тему о тасманийских аборигенах. Судьба этих людей оказалась трагичной: они были полностью истреблены белыми поселенцами.
— Вот всё, что осталось от прежних хозяев нашего острова, — говорит хозяйка и показывает мне каменный топор, сделанный тасманийскими аборигенами. — Такие топоры и ножи ещё можно найти в песке по побережью, а вот этот топорик я просто выкопала в своём саду.
Любуюсь инструментом — это типичный неолит: лезвие топора тщательно обработано. Возвращаю жене фермера топорик, прощаюсь с ней, благодарю за гостеприимство и уезжаю.
Отъехав от фермы, начинаю жалеть, что не попросил этот топорик — ведь хозяйка сказала, что находит их здесь часто. С каждым метром дороги чувствую все больше, как потом буду проклинать себя за нерешительность. Уже через триста метров осознаю, что это нужно сделать не только для себя, но и для всех моих друзей и коллег, которые никогда не видели орудий тасманийских аборигенов. Останавливаюсь, разворачиваю машину и опять подъезжаю к ферме. Хозяйка выбегает на крыльцо и обеспокоенно спрашивает меня:
— Что случилось? Улыбаясь, объясняю ей:
— Всё в порядке, но мне хочется попросить у вас один такой топорик для коллекции Московского университета.
Фермерша тут же с готовностью соглашается и добавляет:
— Вы знаете, как только вы отъехали, я подумала: надо было подарить этот топорик, ведь он так вам понравился.
Она приглашает меня войти в дом и показывает ещё более крупный топор и целую горсть мелких ножей из разных сортов камня. Я прихожу в восторг: эти орудия очень похожи на те топоры и ножи эпохи неолита, которые я собирал в детстве вместе с отцом под Москвой. На обрывистом берегу Москвы-реки, где мы жили, обнажилось несколько стоянок первобытного человека, и мы находили там великолепные неолитические кремнёвые орудия.
Фермерша просит меня взять всю её коллекцию:
— Я-то найду ещё, а вы уже никогда такого не увидите. Поначалу я слабо сопротивляюсь, но затем быстро сдаюсь и забираю этот чудесный набор орудий. В благодарность преподношу гостеприимной хозяйке несколько пластинок с русскими песнями и красивый иллюстрированный альбом с видами Москвы и Ленинграда.
Заодно рассказываю моей собеседнице, как сегодня утром меня занесло на дороге, и показываю помятое заднее крыло.
Она говорит:
— То-то я сегодня днём видела странный след и подумала: кто бы это мог ездить здесь поперёк дороги?
На обратном пути замечаю оставленный машиной след — действительно странное зрелище: он идёт сначала к скалистому правому борту дороги, а затем почти поперёк за дорогу, в глубь кустарников. Загадка для следопыта.
Приезжаю в Даннели. Станция «Кальтекс», где я могу получить бензин, закрыта. Ни души. Дело в том, что Австралийский университет имеет договор на заправку бензином только с этой фирмой. Придётся ждать. Беру в маленьком магазинчике кофе и сижу в машине, потягивая горячий напиток и разглядывая, как действует разводной мост на канале. Мост этот не поднимается, а вращается. Дежурный закрывает дорогу, включает мотор, и мост начинает разворачиваться на девяносто градусов. Открываются два прохода для рыбацких катеров из канала в залив и обратно.
Подъезжает автомобиль, в котором сидят двое очень похожих друг на друга мужчин с пышными усами и бакенбардами. Одному лет за сорок, у него седые виски, а другой — совсем молодой. На заднем сиденье пристроился худощавый подросток. Все приветливо улыбаются, старший выходит из машины и представляется. Его зовут Джим Эрншоу — строитель по профессии, владелец мотеля и станции «Кальтекс». Его младшему сыну Биллу семнадцать лет. Оказывается, он увлечён зоологией, собирает и изучает всех местных животных.
— Представляете, как у Билла глаза на лоб полезли, когда он увидел вашу машину с надписью: «Департамент зоологии», — смеётся Джим.
Мои новые знакомые приглашают меня в бар, который расположен в двухстах метрах отсюда. Оказывается, после рабочего дня они приехали сюда пропустить по кружке пива. Им даже в голову не приходит, что можно было бы пройти пешком двести метров от их дома до бара.
За кружкой пива Эрншоу рассказывает, что он уехал из Англии десять лет назад, чтобы найти спокойное место для воспитания детей (примечательно: причина та же, что и у Хемсли, с которым я беседовал в Хобарте). Эрншоу говорит, что он провёл недавно в Англии пару недель и рад был поскорее вернуться сюда.
Начинаю внимательнее приглядываться к своему собеседнику — высокий, крепкий, поджарый мужчина с большими мозолистыми рабочими руками, с волевым лицом и крупными резкими чертами лица, с пронзительным умным взглядом серых глаз. Оба сына явно уступают ему в размерах. Старший, Лестер, хотя и носит такие же «ноздревские» бакенбарды, как и отец, но очень уж сухопар и невысок.
Джим просит меня зайти к нему на ужин. Оказывается, станцию «Кальтекс» с рестораном и мотелем Джим и Лестер построили собственными руками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59