«Reserved» (Занято). Видимо, честолюбивым горожанам предоставлена возможность заранее обеспечить себе пребывание «на виду» и за последней чертой жизни. Недостаёт лишь столь обычного здесь в транспортном сервисе призыва: «Book ahead please!» (Резервируйте места заранее!)
Дальше могилы распределены по религиозному признаку: рады англиканский, пресвитерианский, методистский, лютеранский, романо-католический. Знал бы Христос, сколь причудливо разветвится его вероучение!
Обойдя уже почти все ряды, мы не можем найти могилу художника. Обращаемся к высокому и полному меланезийцу, сидящему у входа, не знает ли он.
— Me mother know (Моя мать знает), — отвечает он на классическом пиджин.
К нам подходит пожилая женщина и, узнав, что Наматжира жил в резервации Германсбург, направляет нас в лютеранский ряд.
Прах Наматжиры покоится под бетодной плитой с выбитым на ней крестом и несколькими букетами увядцщх цветов. Принесённые нами цветы немного освежили скромную могилу выдающегося художника-аборигена.
Наутро, планируя дальнейший маршрут, заходим в местный научный центр и беседуем с географом Биллом Лоу о возможности пересечения пустыни Симпсона. Билл разворачивает несколько листов карт, на которых изображена в крупном масштабе эта песчаная пустыня. Преодолеть её на машине можно только с северо-запада на юго-восток — по ложбинам между высокими, почти непрерывными песчаными грядами. Биллу уже приходилось пересекать пустыню Симпсона, и он по памяти наносит жёлтым фломастером возможный путь. На главном листе, где нет никаких ориентиров, кроме песчаных гряд, он просто соединяет крайние точки карты прямой линией по диагонали и говорит:
— Примерно здесь.
Его коллега, принимающий участие в разговоре, берет у него из рук фломастер и проводит линию на пять километров восточнее:
— По-моему, скорее здесь.
— Но в общем, как попадёте между грядами, поезжайте — всё равно ни вправо, ни влево свернуть невозможно. Примерно через сто тридцать километров пески кончатся и начнётся щебнистая пустыня. А дюны нанесены очень точно — по аэроснимкам. Правда…— Билл взглянул на легенду карты и усмехнулся, — аэросъёмка проводилась в пятидесятом году, дюны могли с тех пор передвинуться.
После выхода на щебнистую пустыню на карте появляются пунктиры дорог. Ведя линию по ним, Билл комментирует:
— Эта дорога здесь обозначена, но её не существует… Эту дорогу смыло два года назад… Эта дорога идёт не прямо, а вокруг холма, совсем в другом месте… А насчёт этой дороги я не знаю — её могло смыть в последние дожди…
Меня такие объяснения приводят в восторг, а Василь, напротив, все более мрачнеет.
Я успокаиваю его:
— Не волнуйся, Василь, все равно впереди будет побережье океана — дальше не проедем.
Прощаемся с коллегами, пополняем запасы воды и топлива — и в путь. Впереди траверс пустыни Симпсона, впереди новые испытания и приключения!
ЧЕРЕЗ ПЕСКИ АРУНТЫ
С обеих сторон за окнами автомобиля высятся ярко-красные гряды барханных песков, лишённые растительности. А впереди до горизонта тянется широкая зелёная «дорога» — это поросшая травой межгрядовая ложбина. Такие ложбины пролегают с северо-запада на юго-восток и могут служить наземной трассой через пустыню Симпсона, или Арунта, как её называют аборигены.
Рядом со мной сидит пропылённый и обросший чёрной щетиной Василь Морарду. На лёгких участках пути он учится вфдить машину. Но сейчас, когда дорогу заменяет заросшая кочками колючей триодии ложбина, я не решаюсь доверить ему управление тяжёлым «лендровером».
Прошло уже почти три недели, как мы выехали из Канберры, и за это время нам удалось достичь самого сердца Австралийского континента. Мы проехали уже более двух тысяч километров, и из них более тысячи по пыльной грунтовой дороге — трансавстралийской магистрали, пересекающей материк от Аделаиды до Дарвина.
Теперь, запасшись крупномасштабными топографическими картами, мы совершаем траверс пустыни Симпсона, начав его из городка Алис-Спрингс и намереваясь выйти к одинокой ферме Андадо на другом краю безлюдного моря барханных гряд.
Сейчас начало мая — глубокая осень. Температура днём не поднимается выше двадцати пяти градусов. Яркое солнце припекает в середине дня. На небе почти нет облаков. Дождей уже давно не было, но злаки в межгрядовых понижениях ещё зеленеют, используя сохранившуюся в почве влагу.
Если через три дня мы не выедем к ферме Андадо, то сотрудники научного центра в Алис-Спрингсе свяжутся с фермером по радио и будут искать нас с помощью самолёта. Но пока всё идёт благополучно.
Изредка попадаются небольшие рощицы или отдельно стоящие акации мал га, изящные, прямоствольные, с прозрачной серовато-зелёной кроной. С одного такого дерева слетает небольшая стайка волнистых попугайчиков — тех самых, без которых не обходится ни один наш зоомагазин. На земле предков эти яркие длиннохвостые птички имеют лишь один вариант окраски: все они изумрудно-зелёного цвета. Это уже птицеводы в Европе развели синих, белых и жёлтых.
Два чёрных пустынных ворона медленно летят над ложбиной, обследуя местность в поисках случайной добычи. Из густых куртин триодии вспархивает стая розовых какаду, крупные хохлатые птицы делают круг и снова опускаются на землю.
Быстро, легко и стремительно пролетают над самой землёй две крошечные бриллиантовые горлицы.
На очередной остановке мы обследуем растительный покров пустыни. Приятно размяться после жёсткой езды по бездорожью. Под ногами удивительный ярко-красный песок, сыпучий и мелкий. Такую своеобразную окраску придаёт ему плёнка окислов железа, покрывающая каждую отдельную песчинку.
Зелёный покров в ложбине разрежен, им покрыто менее половины поверхности почвы. Основу составляет триодия Базедова, образующая мощные колючие куртины. Стоит положить ладонь на поверхность куртины — ощущаешь множество уколов. Да, вряд ли такой злак окажется съедобным для каких-нибудь домашних животных, кроме верблюдов. Между куртинами триодии видны и другие злаки, а также разнотравье. Ближе к подножию барханной гряды растительный покров становится все разреженнее, а на склоне её видны лишь отдельные экземпляры зигохлоэ, птилотуса и кроталарий.
По крутому склону, увязая в красном песке, вскарабкиваемся на гребень восьмиметровой гряды. Сверху открывается великолепный вид на безлюдный и безбрежный ландшафт. Зелёные ложбины, рассечённые выпуклыми рыжими спинами барханных цепей, тянутся параллельно. Ширина каждой из них достигает двухсот — трёхсот метров. Склоны покрыты затейливой ветровой рябью, нарушаемой кое-где следами крупных тёмно-серых жуков-чернотелок и розовато-серых ящериц-драконов.
У основания бархана под куртиной видна маленькая воронка, из которой то и дело выбегают суетливые чёрные муравьи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59
Дальше могилы распределены по религиозному признаку: рады англиканский, пресвитерианский, методистский, лютеранский, романо-католический. Знал бы Христос, сколь причудливо разветвится его вероучение!
Обойдя уже почти все ряды, мы не можем найти могилу художника. Обращаемся к высокому и полному меланезийцу, сидящему у входа, не знает ли он.
— Me mother know (Моя мать знает), — отвечает он на классическом пиджин.
К нам подходит пожилая женщина и, узнав, что Наматжира жил в резервации Германсбург, направляет нас в лютеранский ряд.
Прах Наматжиры покоится под бетодной плитой с выбитым на ней крестом и несколькими букетами увядцщх цветов. Принесённые нами цветы немного освежили скромную могилу выдающегося художника-аборигена.
Наутро, планируя дальнейший маршрут, заходим в местный научный центр и беседуем с географом Биллом Лоу о возможности пересечения пустыни Симпсона. Билл разворачивает несколько листов карт, на которых изображена в крупном масштабе эта песчаная пустыня. Преодолеть её на машине можно только с северо-запада на юго-восток — по ложбинам между высокими, почти непрерывными песчаными грядами. Биллу уже приходилось пересекать пустыню Симпсона, и он по памяти наносит жёлтым фломастером возможный путь. На главном листе, где нет никаких ориентиров, кроме песчаных гряд, он просто соединяет крайние точки карты прямой линией по диагонали и говорит:
— Примерно здесь.
Его коллега, принимающий участие в разговоре, берет у него из рук фломастер и проводит линию на пять километров восточнее:
— По-моему, скорее здесь.
— Но в общем, как попадёте между грядами, поезжайте — всё равно ни вправо, ни влево свернуть невозможно. Примерно через сто тридцать километров пески кончатся и начнётся щебнистая пустыня. А дюны нанесены очень точно — по аэроснимкам. Правда…— Билл взглянул на легенду карты и усмехнулся, — аэросъёмка проводилась в пятидесятом году, дюны могли с тех пор передвинуться.
После выхода на щебнистую пустыню на карте появляются пунктиры дорог. Ведя линию по ним, Билл комментирует:
— Эта дорога здесь обозначена, но её не существует… Эту дорогу смыло два года назад… Эта дорога идёт не прямо, а вокруг холма, совсем в другом месте… А насчёт этой дороги я не знаю — её могло смыть в последние дожди…
Меня такие объяснения приводят в восторг, а Василь, напротив, все более мрачнеет.
Я успокаиваю его:
— Не волнуйся, Василь, все равно впереди будет побережье океана — дальше не проедем.
Прощаемся с коллегами, пополняем запасы воды и топлива — и в путь. Впереди траверс пустыни Симпсона, впереди новые испытания и приключения!
ЧЕРЕЗ ПЕСКИ АРУНТЫ
С обеих сторон за окнами автомобиля высятся ярко-красные гряды барханных песков, лишённые растительности. А впереди до горизонта тянется широкая зелёная «дорога» — это поросшая травой межгрядовая ложбина. Такие ложбины пролегают с северо-запада на юго-восток и могут служить наземной трассой через пустыню Симпсона, или Арунта, как её называют аборигены.
Рядом со мной сидит пропылённый и обросший чёрной щетиной Василь Морарду. На лёгких участках пути он учится вфдить машину. Но сейчас, когда дорогу заменяет заросшая кочками колючей триодии ложбина, я не решаюсь доверить ему управление тяжёлым «лендровером».
Прошло уже почти три недели, как мы выехали из Канберры, и за это время нам удалось достичь самого сердца Австралийского континента. Мы проехали уже более двух тысяч километров, и из них более тысячи по пыльной грунтовой дороге — трансавстралийской магистрали, пересекающей материк от Аделаиды до Дарвина.
Теперь, запасшись крупномасштабными топографическими картами, мы совершаем траверс пустыни Симпсона, начав его из городка Алис-Спрингс и намереваясь выйти к одинокой ферме Андадо на другом краю безлюдного моря барханных гряд.
Сейчас начало мая — глубокая осень. Температура днём не поднимается выше двадцати пяти градусов. Яркое солнце припекает в середине дня. На небе почти нет облаков. Дождей уже давно не было, но злаки в межгрядовых понижениях ещё зеленеют, используя сохранившуюся в почве влагу.
Если через три дня мы не выедем к ферме Андадо, то сотрудники научного центра в Алис-Спрингсе свяжутся с фермером по радио и будут искать нас с помощью самолёта. Но пока всё идёт благополучно.
Изредка попадаются небольшие рощицы или отдельно стоящие акации мал га, изящные, прямоствольные, с прозрачной серовато-зелёной кроной. С одного такого дерева слетает небольшая стайка волнистых попугайчиков — тех самых, без которых не обходится ни один наш зоомагазин. На земле предков эти яркие длиннохвостые птички имеют лишь один вариант окраски: все они изумрудно-зелёного цвета. Это уже птицеводы в Европе развели синих, белых и жёлтых.
Два чёрных пустынных ворона медленно летят над ложбиной, обследуя местность в поисках случайной добычи. Из густых куртин триодии вспархивает стая розовых какаду, крупные хохлатые птицы делают круг и снова опускаются на землю.
Быстро, легко и стремительно пролетают над самой землёй две крошечные бриллиантовые горлицы.
На очередной остановке мы обследуем растительный покров пустыни. Приятно размяться после жёсткой езды по бездорожью. Под ногами удивительный ярко-красный песок, сыпучий и мелкий. Такую своеобразную окраску придаёт ему плёнка окислов железа, покрывающая каждую отдельную песчинку.
Зелёный покров в ложбине разрежен, им покрыто менее половины поверхности почвы. Основу составляет триодия Базедова, образующая мощные колючие куртины. Стоит положить ладонь на поверхность куртины — ощущаешь множество уколов. Да, вряд ли такой злак окажется съедобным для каких-нибудь домашних животных, кроме верблюдов. Между куртинами триодии видны и другие злаки, а также разнотравье. Ближе к подножию барханной гряды растительный покров становится все разреженнее, а на склоне её видны лишь отдельные экземпляры зигохлоэ, птилотуса и кроталарий.
По крутому склону, увязая в красном песке, вскарабкиваемся на гребень восьмиметровой гряды. Сверху открывается великолепный вид на безлюдный и безбрежный ландшафт. Зелёные ложбины, рассечённые выпуклыми рыжими спинами барханных цепей, тянутся параллельно. Ширина каждой из них достигает двухсот — трёхсот метров. Склоны покрыты затейливой ветровой рябью, нарушаемой кое-где следами крупных тёмно-серых жуков-чернотелок и розовато-серых ящериц-драконов.
У основания бархана под куртиной видна маленькая воронка, из которой то и дело выбегают суетливые чёрные муравьи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59