да, я думал о том, как в тот день ты вернулась и пошла в ванную, где лежала Кэйт...
Какое-то время она слушала, потом отключилась. Очнувшись, она увидела, что трубка лежит на рычаге.
Ее мотало из стороны в сторону. Обеими руками она нажимала на трубку, словно поймав некое смертоносное существо и сосредоточившись на том, чтобы не выпустить его из ловушки. Странным образом ее сознание сохранило ясность: она знала, что нужно делать. Она постояла в этом положении, как будто выжидая, пока зловредное существо не задохнется. Потом подняла трубку и протянула руку, чтобы набрать номер.
– Я хотел знать, Лаура, я хотел знать, как она выглядела, ты можешь мне рассказать? Я хотел знать, неужели она была такой же, какой я ее оставил; я хотел знать, что ты сделала и что подумала; я наблюдал за тобой, мысленным взором я видел, как ты открываешь дверь ванной и входишь...
– Кто вы? – Ее голос стал хриплым, она пыталась подавить свой страх. – Что вам от меня нужно?
Она спросила, и голос ей ответил. Он рассказал ей все: что он хочет сделать и как сильно ему этого хочется. Он рассказал о желтом платье, о волосах, о ее теле и ее лице, и что произойдет, и что он будет ощущать при этом; рассказал во всех подробностях – дюйм за дюймом, минута за минутой, – не забывая ни малейшей детали; она слушала, ошеломленная безумными фантазиями, как ребенок, увлеченный страшной сказкой, а голос все шептал и шептал, то и дело повторяя ее имя – Лаура... Лаура... – точно Божье благословение.
* * *
Когда раздался звук входного звонка, она сразу нажала на кнопку, чтобы открыть замок. Это не играло никакой роли. Кто бы ни пришел, ей нужна была хоть одна живая душа. У нее не осталось сил, чтобы контролировать происходящее.
Когда Дикон вошел в комнату, она сначала посмотрела на него невидящим взглядом, потом приоткрыла рот и подняла руку, словно защищаясь от надвигавшейся и растущей на глазах фигуры.
Из горла у нее вырвался глухой звук, потом другой, более резкий. Она была похожа на проснувшегося человека, пришедшего во сне на край высокого утеса. Дикон молчал и не приближался к ней.
Она сделала неуверенный шаг к обрыву, потом еще один, вытянув руки в надежде, что он увидит, с какой высоты она упадет и как долго ей лететь. Потом она шагнула в никуда, словно взлетая с обрыва; члены ее обмякли, и она упала бы, если бы он не подхватил ее.
Глава 16
Лаура долго рыдала.
Она ходила по квартире вместе с ним, боясь оставаться одна. Он пошел на кухню, чтобы приготовить кофе; она последовала за ним и стояла рядом, пока он доставал чашки и наполнял чайник. После, когда к ней начал возвращаться голос, Дикон подошел к окну и выглянул наружу; она пошла с ним и встала позади него – так, чтобы на нее не падал свет.
Постепенно Лаура рассказывала ему все больше и больше, начиная и умолкая, собирая куски сказки, слышанной ею по телефону. Теперь она поняла, что это был не рассказ: рассказ уже в прошлом, и у него есть конец. А то, что слышала она, больше напоминает обещание.
Дикон обнял ее, когда она рассказывала о том, что обещал голос. Истощенная воспоминаниями, она поспала с полчаса, уткнувшись ему в плечо. Проснувшись, Лаура сразу же схватила его за руку, будто испугавшись, что он отодвинулся от нее слишком далеко. Страх парализовал ее волю. Между ними все было сказано и сделано, и ему ничего не оставалось, как пойти в спальню. Она последовала за ним и спокойно дала себя раздеть, а потом прижималась к нему, когда он раздевался сам. Они легли в постель, и Лаура крепко обняла его, обвив ногами.
Внезапно она вскрикнула и раздвинула бедра; стремясь к максимально тесному соитию, она скрестила ноги у него на спине и обхватила его руками. Казалось, они склеились намертво, но она вжималась в него все плотнее и плотнее, раскачиваясь из стороны в сторону, руководимая одновременно и страхом и страстью. Казалось, она была одержимой, а он – изгоняющим бесов.
* * *
Лучи палящего зенитного солнца проникали сквозь шторы спальни и наполняли комнату каким-то подводным светом. Дикону снился дом.
Этот дом стоял в чаще леса, в зарослях вереска. Сначала Дикон был снаружи, разглядывая каменный фронтон и переплеты оконных рам; потом он оказался внутри, где царил вечный полумрак и было так много пыли, что он почувствовал ее на зубах. Вокруг стоял слабый непрекращающийся шум. Прислушиваясь к нему, он понял, что это удары закрывающихся дверей; они хлопали одна за другой, словно звуки его прохода по дому где-то задержались и донеслись до него только сейчас. Как повторное воспроизведение записи, как напоминание. Перед ним встала еще одна дверь, но, еще не доходя до нее, он почувствовал что-то и остановился. Сначала это было просто предчувствие опасности, животный инстинкт, предшествующий знанию. Его насторожил резкий и горячий запах, раздражавший ему ноздри и горло. Дикон вернулся в ту сторону, откуда он пришел, и, хотя ничто не указывало на это, сразу же понял, в чем дело. Дом горел.
От страха сон отлетел. Дикон проснулся и подпрыгнул на кровати, словно к его груди приложили электроды. С минуту он испуганно озирался вокруг, но мягкий зеленоватый свет успокоил его. Первой его разумной мыслью было: «Что теперь?»
Женщины, которые были у него после смерти Мэгги, приходили и уходили из его жизни бесследно. Он не знал, как их звали, не помнил, как они выглядят и как говорят. Если бы ему потребовалось найти их, он долго бы вспоминал их голоса и лица.
Его беспокоило то, что произошло между ним и Лаурой минувшей ночью. Он знал, что это можно рассматривать как случайность, причиной которой послужили телефонные звонки и страх Лауры, – все было как бы нереально, никто из них не собирался делать это и, следовательно, не может отвечать за свои действия. Надо сейчас же встать и уйти и никогда не упоминать о происшедшем; пару дней не встречаться с Лаурой, а потом – не холодность, конечно, а товарищеское отношение, дружба, но на расстоянии вытянутой руки. Конечно, это никак не будет связано с тем, что почувствует или в чем будет нуждаться Лаура, но исходить придется из принципа: боль других – это боль других. У тех, кого отвергли, есть свои методы – замкнутость, раскаяние, ненависть к себе.
Дикона беспокоило не то, может ли он забыть о случившемся, а то, насколько ему этого хочется. Ему вспомнилось, как Лаура сидела на полу в спальне Кэйт с открыткой из Греции и ревела. Дикон обнимал ее, когда она плакала, хотя это было необязательно. Постель стала логическим продолжением, и он понимал, что не жалеет об этом. Но ему было трудно отделить жалость от желания: ведь он провел столько времени, жалея самого себя.
* * *
Лауры не было слышно, но он предполагал, что она где-то в квартире. С улицы доносился приглушенный шум машин, внутри же царила тишина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99
Какое-то время она слушала, потом отключилась. Очнувшись, она увидела, что трубка лежит на рычаге.
Ее мотало из стороны в сторону. Обеими руками она нажимала на трубку, словно поймав некое смертоносное существо и сосредоточившись на том, чтобы не выпустить его из ловушки. Странным образом ее сознание сохранило ясность: она знала, что нужно делать. Она постояла в этом положении, как будто выжидая, пока зловредное существо не задохнется. Потом подняла трубку и протянула руку, чтобы набрать номер.
– Я хотел знать, Лаура, я хотел знать, как она выглядела, ты можешь мне рассказать? Я хотел знать, неужели она была такой же, какой я ее оставил; я хотел знать, что ты сделала и что подумала; я наблюдал за тобой, мысленным взором я видел, как ты открываешь дверь ванной и входишь...
– Кто вы? – Ее голос стал хриплым, она пыталась подавить свой страх. – Что вам от меня нужно?
Она спросила, и голос ей ответил. Он рассказал ей все: что он хочет сделать и как сильно ему этого хочется. Он рассказал о желтом платье, о волосах, о ее теле и ее лице, и что произойдет, и что он будет ощущать при этом; рассказал во всех подробностях – дюйм за дюймом, минута за минутой, – не забывая ни малейшей детали; она слушала, ошеломленная безумными фантазиями, как ребенок, увлеченный страшной сказкой, а голос все шептал и шептал, то и дело повторяя ее имя – Лаура... Лаура... – точно Божье благословение.
* * *
Когда раздался звук входного звонка, она сразу нажала на кнопку, чтобы открыть замок. Это не играло никакой роли. Кто бы ни пришел, ей нужна была хоть одна живая душа. У нее не осталось сил, чтобы контролировать происходящее.
Когда Дикон вошел в комнату, она сначала посмотрела на него невидящим взглядом, потом приоткрыла рот и подняла руку, словно защищаясь от надвигавшейся и растущей на глазах фигуры.
Из горла у нее вырвался глухой звук, потом другой, более резкий. Она была похожа на проснувшегося человека, пришедшего во сне на край высокого утеса. Дикон молчал и не приближался к ней.
Она сделала неуверенный шаг к обрыву, потом еще один, вытянув руки в надежде, что он увидит, с какой высоты она упадет и как долго ей лететь. Потом она шагнула в никуда, словно взлетая с обрыва; члены ее обмякли, и она упала бы, если бы он не подхватил ее.
Глава 16
Лаура долго рыдала.
Она ходила по квартире вместе с ним, боясь оставаться одна. Он пошел на кухню, чтобы приготовить кофе; она последовала за ним и стояла рядом, пока он доставал чашки и наполнял чайник. После, когда к ней начал возвращаться голос, Дикон подошел к окну и выглянул наружу; она пошла с ним и встала позади него – так, чтобы на нее не падал свет.
Постепенно Лаура рассказывала ему все больше и больше, начиная и умолкая, собирая куски сказки, слышанной ею по телефону. Теперь она поняла, что это был не рассказ: рассказ уже в прошлом, и у него есть конец. А то, что слышала она, больше напоминает обещание.
Дикон обнял ее, когда она рассказывала о том, что обещал голос. Истощенная воспоминаниями, она поспала с полчаса, уткнувшись ему в плечо. Проснувшись, Лаура сразу же схватила его за руку, будто испугавшись, что он отодвинулся от нее слишком далеко. Страх парализовал ее волю. Между ними все было сказано и сделано, и ему ничего не оставалось, как пойти в спальню. Она последовала за ним и спокойно дала себя раздеть, а потом прижималась к нему, когда он раздевался сам. Они легли в постель, и Лаура крепко обняла его, обвив ногами.
Внезапно она вскрикнула и раздвинула бедра; стремясь к максимально тесному соитию, она скрестила ноги у него на спине и обхватила его руками. Казалось, они склеились намертво, но она вжималась в него все плотнее и плотнее, раскачиваясь из стороны в сторону, руководимая одновременно и страхом и страстью. Казалось, она была одержимой, а он – изгоняющим бесов.
* * *
Лучи палящего зенитного солнца проникали сквозь шторы спальни и наполняли комнату каким-то подводным светом. Дикону снился дом.
Этот дом стоял в чаще леса, в зарослях вереска. Сначала Дикон был снаружи, разглядывая каменный фронтон и переплеты оконных рам; потом он оказался внутри, где царил вечный полумрак и было так много пыли, что он почувствовал ее на зубах. Вокруг стоял слабый непрекращающийся шум. Прислушиваясь к нему, он понял, что это удары закрывающихся дверей; они хлопали одна за другой, словно звуки его прохода по дому где-то задержались и донеслись до него только сейчас. Как повторное воспроизведение записи, как напоминание. Перед ним встала еще одна дверь, но, еще не доходя до нее, он почувствовал что-то и остановился. Сначала это было просто предчувствие опасности, животный инстинкт, предшествующий знанию. Его насторожил резкий и горячий запах, раздражавший ему ноздри и горло. Дикон вернулся в ту сторону, откуда он пришел, и, хотя ничто не указывало на это, сразу же понял, в чем дело. Дом горел.
От страха сон отлетел. Дикон проснулся и подпрыгнул на кровати, словно к его груди приложили электроды. С минуту он испуганно озирался вокруг, но мягкий зеленоватый свет успокоил его. Первой его разумной мыслью было: «Что теперь?»
Женщины, которые были у него после смерти Мэгги, приходили и уходили из его жизни бесследно. Он не знал, как их звали, не помнил, как они выглядят и как говорят. Если бы ему потребовалось найти их, он долго бы вспоминал их голоса и лица.
Его беспокоило то, что произошло между ним и Лаурой минувшей ночью. Он знал, что это можно рассматривать как случайность, причиной которой послужили телефонные звонки и страх Лауры, – все было как бы нереально, никто из них не собирался делать это и, следовательно, не может отвечать за свои действия. Надо сейчас же встать и уйти и никогда не упоминать о происшедшем; пару дней не встречаться с Лаурой, а потом – не холодность, конечно, а товарищеское отношение, дружба, но на расстоянии вытянутой руки. Конечно, это никак не будет связано с тем, что почувствует или в чем будет нуждаться Лаура, но исходить придется из принципа: боль других – это боль других. У тех, кого отвергли, есть свои методы – замкнутость, раскаяние, ненависть к себе.
Дикона беспокоило не то, может ли он забыть о случившемся, а то, насколько ему этого хочется. Ему вспомнилось, как Лаура сидела на полу в спальне Кэйт с открыткой из Греции и ревела. Дикон обнимал ее, когда она плакала, хотя это было необязательно. Постель стала логическим продолжением, и он понимал, что не жалеет об этом. Но ему было трудно отделить жалость от желания: ведь он провел столько времени, жалея самого себя.
* * *
Лауры не было слышно, но он предполагал, что она где-то в квартире. С улицы доносился приглушенный шум машин, внутри же царила тишина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99