Эта мысль не шла из головы, Не покидая ее даже во сне. Она жгла ей мозг, и надо было как-то от нее избавиться.
Дикон выкинул из домика массу вещей, и все равно повсюду чувствовалось присутствие Мэгги, ее привычки и пристрастия. Занавески и диванные подушки. Картины и ковры. Старинный перекидной календарь из дерева. Глиняный горшочек. Зеркало в позолоченной раме, лампа, плетеный чемодан. Фотография Дикона, вправленная в серебряную рамочку.
Лаура сидела на кухне, пила кофе и ждала, когда он проснется. Он вошел и поцеловал ее, потом направился в душ. Она дала себе отсрочку. Когда он вернулся, Лаура налила ему кофе. Было очень не просто сказать ему об этом, и потому она начала издалека.
– Мэгги и я... мы виделись с ней время от времени.
Он кивнул:
– Знаю, и даже довольно часто. После того, как ты побывала у нас на вечеринке.
– Однажды мы были в турецких банях – понимаешь, это был девичник, мы парились, ныряли в бассейн, делали массаж и все такое.
– Она мне рассказывала. Потом вы стали ходить туда регулярно.
– Потом Мэгги ходила в бассейн, а я нет. Я никогда не любила делать полезные, но не очень приятные вещи. – Лаура просто восстанавливала в памяти то время. Ее голос звучал так, словно она чего-то стыдится.
Джон почувствовал это и посмотрел ей в глаза.
– В чем дело? – спросил он и поставил свою чашку.
– Это было только один раз.
«Только один раз... но что?» – подумал он, не вполне понимая, о чем идет речь.
– Мы иногда встречались – пообедать вместе или просто выпить пару рюмочек. Турецкие бани были только один раз. Обед – ну, я не знаю... раз в две недели. Если мы с друзьями устраивали вечеринку, то Мэгги обычно уходила куда-нибудь в другое место.
Он все еще не вполне понимал, но слышал, как дрожит ее голос, и видел слезы у нее на глазах. Она сказала:
– Джон... – и накрыла его руку своей.
И тогда он наконец понял, но не поверил.
– Повтори, что ты сказала. – Он не узнавал собственного голоса.
– Это не то, что я... Мэгги не просила меня лгать тебе, только... если об этом зайдет речь. Она боялась, что ты заговоришь об этом, когда мы будем все вместе, и потому предупредила меня, чтобы я, чего доброго, не проговорилась или не сидела с глупым видом. Она просто просила... покрывать ее. Мне это не нравилось. То есть я даже не знала, что буду делать, если ты спросишь. Я не была готова к этому... Но Мэгги сказала, что это никогда не вскроется: вы были независимы и часто уходили... Только на тот случай, если мы соберемся все вместе и ты вспомнишь про наши вечера в банях, а я не пойму... – Она ходила кругами, не решаясь сказать «прости».
– Кто он? – спросил Дикон. – С кем она встречалась?
Лаура покачала головой.
– Я не спрашивала, а Мэгги мне не говорила.
Было очевидно, что она говорит правду – об этом, обо всем. Он молча сидел минут пять. Лаура наблюдала за выражением его лица: оно было похоже на быстро прокручиваемый фильм о закрытии цветка – лепестки закрываются, точно бумага, смятая в кулаке.
– Джон...
– Это... это было важно для нее? Что-то для нее значило? – Его голос был ровным. Такой ровной бывает только туго натянутая проволока.
Лаура ожидала, что он спросит об этом. На его месте она обязательно задала бы этот вопрос. Ей не хотелось отвечать, но и уйти от ответа было нельзя.
– Нет, – сказала она. – Я так не думаю. – Потом добавила: – Определенно нет. Она сама говорила мне, что не придает этому значения. Их связь продолжалась семь или восемь месяцев. Это было просто увлечение, без серьезного чувства. – Лаура знала, что это хуже всего. Мэгги вовсе не была сексуально одержимой, не пылала безумной страстью, не мучилась своей ложью. Мэгги изменяла Дикону не потому, что не могла совладать со своим чувством, а потому, что для нее это было возбуждающим разнообразием, иначе говоря, капризом.
Дикон встал, прошел в спальню и оделся. Он ступал осторожно, выверенными шагами, как человек, идущий по парапету. Лаура ходила за ним с беспомощным видом. Она протягивала к нему руки, но он смотрел на них так, словно пытался узнать никогда раньше не виданный предмет. Потом он ушел, тихонько прикрыв за собой дверь.
Лаура вернулась в гостиную, и села. Утренняя жара породила мертвую тишину. Лаура оказалась в самом эпицентре этой неземной тишины. Произошел взрыв, но она не почувствовала и не услышала его, хотя и знала, что где-то, вне пределов ее видимости, недосягаемое для органов чувств рвется на куски его сердце, оставляя после себя страдания и хаос.
Дикон бродил несколько часов. Он не обращал внимания на то, куда идет, потому что шел бесцельно, хотя и знал, где завершится его путь. Ему потребовалось немало времени, чтобы добраться туда: не то чтобы это место было далеко или труднодоступно – он уже несколько раз проходил мимо него в разных направлениях. Бар был похож на все остальные. Дикон не боролся с желанием зайти туда, он попросту восстанавливал в уме причиняющие боль подробности, не борясь с обстоятельствами, а поддаваясь им. Вот Мэгги приехала к нему в пляжный домик на пару дней позже; вот она едет в Лондон, оставив мужа в Корнуолле, – у нее дела, финансовые проблемы, визит к тетушке... теперь уже невозможно отделить ложь от правды. Скорее всего, все – ложь: трехдневный пансионат, вечерний сеанс в кино, турецкие бани. Он вспомнил, как она возвращалась в Корнуолл, какую выказывала радость, что снова видит его; как они ходили в бухту; какой она была в постели после возвращения из гостей. Он представил себе, как она ехала по шоссе в сторону Лондона после их последней встречи, и задался вопросом, какова была истинная причина ее поездки.
В баре царила полутьма. Большие медные вентиляторы, расположенные прямо над головой, навевали прохладу. Магнитофон негромко играл джазовую мелодию. Дикон заказал скотч, потом еще один. Начиналось новое путешествие – в место, не обозначенное ни на одной карте.
Ласточки превратились в черные силуэты на кобальтовом фоне; их пронзительные крики висели в воздухе, как след от реактивного самолета.
Лаура сидела у открытого окна. Перед ней стояла нетронутая чашка кофе, налитая более двух часов назад. Она дышала натужно и время от времени пользовалась ингалятором. Ей было страшно одной в квартире, но еще больше ее пугало то, что произошло утром. Она провела у окна еще час, прекрасно понимая, что это ни к чему. Дикон не возвращался. Лаура прошлась по квартире, зажигая везде свет, в поисках его записной книжки. Найдя ее, она подошла к телефону и набрала номер. В ожидании ответа она заново оглядывала комнату. Занавески на окнах, деревянный календарь, серебряная рамочка с фотографией. Прошлое можно переустроить, подумалось ей, но нельзя изменить будущее. Одно влечет за собой другое.
– Мэйхью?
Она сказала ему только одно:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99
Дикон выкинул из домика массу вещей, и все равно повсюду чувствовалось присутствие Мэгги, ее привычки и пристрастия. Занавески и диванные подушки. Картины и ковры. Старинный перекидной календарь из дерева. Глиняный горшочек. Зеркало в позолоченной раме, лампа, плетеный чемодан. Фотография Дикона, вправленная в серебряную рамочку.
Лаура сидела на кухне, пила кофе и ждала, когда он проснется. Он вошел и поцеловал ее, потом направился в душ. Она дала себе отсрочку. Когда он вернулся, Лаура налила ему кофе. Было очень не просто сказать ему об этом, и потому она начала издалека.
– Мэгги и я... мы виделись с ней время от времени.
Он кивнул:
– Знаю, и даже довольно часто. После того, как ты побывала у нас на вечеринке.
– Однажды мы были в турецких банях – понимаешь, это был девичник, мы парились, ныряли в бассейн, делали массаж и все такое.
– Она мне рассказывала. Потом вы стали ходить туда регулярно.
– Потом Мэгги ходила в бассейн, а я нет. Я никогда не любила делать полезные, но не очень приятные вещи. – Лаура просто восстанавливала в памяти то время. Ее голос звучал так, словно она чего-то стыдится.
Джон почувствовал это и посмотрел ей в глаза.
– В чем дело? – спросил он и поставил свою чашку.
– Это было только один раз.
«Только один раз... но что?» – подумал он, не вполне понимая, о чем идет речь.
– Мы иногда встречались – пообедать вместе или просто выпить пару рюмочек. Турецкие бани были только один раз. Обед – ну, я не знаю... раз в две недели. Если мы с друзьями устраивали вечеринку, то Мэгги обычно уходила куда-нибудь в другое место.
Он все еще не вполне понимал, но слышал, как дрожит ее голос, и видел слезы у нее на глазах. Она сказала:
– Джон... – и накрыла его руку своей.
И тогда он наконец понял, но не поверил.
– Повтори, что ты сказала. – Он не узнавал собственного голоса.
– Это не то, что я... Мэгги не просила меня лгать тебе, только... если об этом зайдет речь. Она боялась, что ты заговоришь об этом, когда мы будем все вместе, и потому предупредила меня, чтобы я, чего доброго, не проговорилась или не сидела с глупым видом. Она просто просила... покрывать ее. Мне это не нравилось. То есть я даже не знала, что буду делать, если ты спросишь. Я не была готова к этому... Но Мэгги сказала, что это никогда не вскроется: вы были независимы и часто уходили... Только на тот случай, если мы соберемся все вместе и ты вспомнишь про наши вечера в банях, а я не пойму... – Она ходила кругами, не решаясь сказать «прости».
– Кто он? – спросил Дикон. – С кем она встречалась?
Лаура покачала головой.
– Я не спрашивала, а Мэгги мне не говорила.
Было очевидно, что она говорит правду – об этом, обо всем. Он молча сидел минут пять. Лаура наблюдала за выражением его лица: оно было похоже на быстро прокручиваемый фильм о закрытии цветка – лепестки закрываются, точно бумага, смятая в кулаке.
– Джон...
– Это... это было важно для нее? Что-то для нее значило? – Его голос был ровным. Такой ровной бывает только туго натянутая проволока.
Лаура ожидала, что он спросит об этом. На его месте она обязательно задала бы этот вопрос. Ей не хотелось отвечать, но и уйти от ответа было нельзя.
– Нет, – сказала она. – Я так не думаю. – Потом добавила: – Определенно нет. Она сама говорила мне, что не придает этому значения. Их связь продолжалась семь или восемь месяцев. Это было просто увлечение, без серьезного чувства. – Лаура знала, что это хуже всего. Мэгги вовсе не была сексуально одержимой, не пылала безумной страстью, не мучилась своей ложью. Мэгги изменяла Дикону не потому, что не могла совладать со своим чувством, а потому, что для нее это было возбуждающим разнообразием, иначе говоря, капризом.
Дикон встал, прошел в спальню и оделся. Он ступал осторожно, выверенными шагами, как человек, идущий по парапету. Лаура ходила за ним с беспомощным видом. Она протягивала к нему руки, но он смотрел на них так, словно пытался узнать никогда раньше не виданный предмет. Потом он ушел, тихонько прикрыв за собой дверь.
Лаура вернулась в гостиную, и села. Утренняя жара породила мертвую тишину. Лаура оказалась в самом эпицентре этой неземной тишины. Произошел взрыв, но она не почувствовала и не услышала его, хотя и знала, что где-то, вне пределов ее видимости, недосягаемое для органов чувств рвется на куски его сердце, оставляя после себя страдания и хаос.
Дикон бродил несколько часов. Он не обращал внимания на то, куда идет, потому что шел бесцельно, хотя и знал, где завершится его путь. Ему потребовалось немало времени, чтобы добраться туда: не то чтобы это место было далеко или труднодоступно – он уже несколько раз проходил мимо него в разных направлениях. Бар был похож на все остальные. Дикон не боролся с желанием зайти туда, он попросту восстанавливал в уме причиняющие боль подробности, не борясь с обстоятельствами, а поддаваясь им. Вот Мэгги приехала к нему в пляжный домик на пару дней позже; вот она едет в Лондон, оставив мужа в Корнуолле, – у нее дела, финансовые проблемы, визит к тетушке... теперь уже невозможно отделить ложь от правды. Скорее всего, все – ложь: трехдневный пансионат, вечерний сеанс в кино, турецкие бани. Он вспомнил, как она возвращалась в Корнуолл, какую выказывала радость, что снова видит его; как они ходили в бухту; какой она была в постели после возвращения из гостей. Он представил себе, как она ехала по шоссе в сторону Лондона после их последней встречи, и задался вопросом, какова была истинная причина ее поездки.
В баре царила полутьма. Большие медные вентиляторы, расположенные прямо над головой, навевали прохладу. Магнитофон негромко играл джазовую мелодию. Дикон заказал скотч, потом еще один. Начиналось новое путешествие – в место, не обозначенное ни на одной карте.
Ласточки превратились в черные силуэты на кобальтовом фоне; их пронзительные крики висели в воздухе, как след от реактивного самолета.
Лаура сидела у открытого окна. Перед ней стояла нетронутая чашка кофе, налитая более двух часов назад. Она дышала натужно и время от времени пользовалась ингалятором. Ей было страшно одной в квартире, но еще больше ее пугало то, что произошло утром. Она провела у окна еще час, прекрасно понимая, что это ни к чему. Дикон не возвращался. Лаура прошлась по квартире, зажигая везде свет, в поисках его записной книжки. Найдя ее, она подошла к телефону и набрала номер. В ожидании ответа она заново оглядывала комнату. Занавески на окнах, деревянный календарь, серебряная рамочка с фотографией. Прошлое можно переустроить, подумалось ей, но нельзя изменить будущее. Одно влечет за собой другое.
– Мэйхью?
Она сказала ему только одно:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99