Позицию заволокло дымом, в котловане стало нечем дышать.
Давыдов, кашляя и чихая, на четвереньках выбирался из УКТ. Мачта и антенна наконец остановились на середине склона. Груда искореженного металла угрожающе нависла над огневой точкой. На глазах у Давыдова из неглубокого окопа выскочил солдат и побежал вверх по склону. В этот момент лопнул трос растяжки, один из тех, что удерживали на месте ворох увечного металла. Стальная петля кинулась вверх, ударила солдата, потом, потеряв энергию, раскрутилась и замерла. Смятая страшным ударом человеческая фигурка кувырком отлетела в сторону. Один за другим лопнули остальные тросы, и то, что миг назад называлось антенно-мачтовыми устройствами, рухнуло в ельник у подножия сопки. Одна из растяжек намоталась на антенну радиостанции и, как щупальце спрута, утащила ее за собой. В воздухе мелькнул металлический кол с привязью, ранее ограничивающей вращение антенны. Он с силой обрушился на дверь КУНГа радиостанции и застрял в ней. Повсюду сыпались сломанные ветки, сбитая хвоя.
Тишина наступила внезапно, после грохота и скрежета отсутствие звуков казалось неестественным. Давыдов наконец пришел в себя, словно от гипноза очнулся и обнаружил, что стоит на четвереньках у выхода из УКТ. Где-то слева и сверху, у бруствера, отплевывался от пыли и ругался, почему-то исключительно по-русски, Алвар. Лейтенант встал и побежал к сбитому тросом солдату.
Над телом уже склонились Расул и электромеханик-азербайджанец, навстречу Анатолию бежал младший сержант-локаторщик.
Солдат лежал на спине. Ударом троса ему рассекло грудную клетку. Песок под ним потемнел от крови. По краям раны белели осколки ребер, а в глубине булькало и дергалось. С края раны свисал православный крестик. Младшего сержанта вырвало. Давыдов стоял в оцепенении. Тело солдата дергалось в агонии, из легких вырывался хрип, мутнеющий взгляд блуждал, пока не нашел лицо офицера. Самым страшным было то, что боец умирал в сознании. Изо рта толчками шла кровь, захлебываясь, он что-то хрипел. Расул наклонился к залитому кровью лицу и прислушался.
— Не дай… — повторил за умирающим старшина. — Не дай уйти.
Глаза подернулись пеленой, тело содрогнулось в последний раз и застыло. Расул повернулся к лейтенанту, по его щекам катились слезы.
— У, гады… — заголосил вдруг младший сержант. — Сволочи, мать вашу…
Лейтенант вдруг с удивлением осознал, что смотрит не в лицо погибшего, а на его ногу, с которой при ударе сорвало сапог. Босым солдат выглядел еще более жалко. На его виске Давыдов заметил потемневшую ссадину и по ней узнал бойца, сторожившего пленных. Повязка, закрывавшая ссадину, слетела.
— У викингов это называться «красный орел».
Лейтенант обернулся, сзади, опираясь на карабин, стоял Алвар. Лицо финна не выражало никаких эмоций, только глаза выдавали. В них застыли боль и жалость.
— Нужно прочитать молитву. — Алвар показал на крестик погибшего, Расул и азербайджанец согласно закивали.
— Молитву? — Давыдов с недоумением обвел взглядом стоящих у тела.
— Да, командир должен читать молитву, у нас же нет капеллан, — уверенно объяснил финн.
— Но я не умею.
— Я тоже не могу, наша вера чуть-чуть другой. Вы должны прочитать молитву по ортодоксальному обычаю.
— Ортодоксальному? А, ну да, по православному. Но я не знаю молитв. И потом, мы же не можем его прямо сейчас похоронить.
— Он солдат, солдат иметь право быть похоронен как надо, мы сейчас воевать, кто знать, что будет потом. Может, мы все умереть. Поэтому он должен быть похоронен сразу, и молитва должен быть сразу. В нашей армии было бы так.
Давыдов пожал плечами, он не знал, есть ли среди солдат еще один православный. Сам он никогда не задумывался о религии. История его интересовала, особенно ее древний раздел, а вот религия… Он даже не был крещен. Финн и бойцы ждали, лейтенант отрицательно покачал головой:
— Я не умею.
И впервые за все время знакомства с Алваром увидел на его лице осуждение.
— Тогда я буду читать как могу. — Финн сосредоточился.
— Я умею по-нашему, по-мусульмански, меня дед учил Коран читать. Может, мне тоже… — предложил азербайджанец.
Давыдов выдавил из себя:
— Да молитесь вы, как умеете. Если Бог есть, он у всех один, а если нет, то-все равно… — Что значит «все равно», лейтенант не пояснил.
Сняв с пожарного щита асбестовое одеяло, он прикрыл убитого. И отошел в сторону.
Финн и электромеханик начали молиться. Заупокойная, звучащая над телом православного солдата на разных языках, всколыхнула в Давыдове щемящую жалость. До чего обидно, что никто не может произнести православную молитву, выполнить ритуал на родном для погибшего языке. Странное чувство: смесь вины и стыда. И какой-то ущербности, что ли. Получается, что только русские растеряли свои традиции.
«Мы слишком долго считали себя великим народом, так долго, что забыли простую истину: свое лидерство нужно постоянно подтверждать. Только когда мы сами начнем себя уважать, у других, глядишь, появятся причины уважать нас, — подумал лейтенант. — А уважение народа к себе проявляется и в том, как он поступает с павшими солдатами».
Над телом простого русского парня звучали непонятные слова. Вечные слова, сулящие что-то благое тому, кто поверил.
— Мы его здесь похороним? — Младший сержант шмыгнул носом и жалко посмотрел на офицера.
Тот отрицательно помотал головой. По закону обоих погибших солдат необходимо отправить домой.
По склону поднялись Орлов и Раннен и теперь ошеломленно смотрели на людей, склонившихся над прикрытым белым одеялом павшим солдатом.
Стук и крики из КУНГа радиостанции наконец привлекли внимание, кто-то внутри орал благим матом и колотил в дверь. Из двери аппаратной торчал блокировавший ее кол. С помощью топора и лома Давыдов и Иванов вскрыли КУНГ, из станции выбрался белый как мел Кудрявых.
— Вы где ходите? — обиделся Мишка. — Сверху что-то падает. Дверь не открыть, откуда-то дым. Я уж думал, вас всех перебили. Думал, сгорю тут, на хрен. Что-то со связью, тут после того, как эта штука ударила, — левой рукой Кудрявых показал на застрявший в двери металлический стержень, — высокое выбило. Я несколько предохранителей заменил, настроился, а связи все равно нет.
Правая рука младшего сержанта висела плетью. Давыдов понял, что у Мишки шок.
— У тебя что с рукой?
— Где? — не понял Мишка. — С чем?
— Рука у тебя сломана. Связи нет, потому что антенны повалило. Иди к «цубику», пусть тебя перевяжут, мы тут с Расулом справимся. Расул, давай на крышу, ставь десятиметровый штырь и АЗИ. Я тут посмотрю, что к чему.
Внутри станции повреждений не было. Для приемника Давыдов решил приспособить антенну от Р-105. Эта станция, предназначенная для связи в колонне и дистанционного управления, ему была не нужна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59
Давыдов, кашляя и чихая, на четвереньках выбирался из УКТ. Мачта и антенна наконец остановились на середине склона. Груда искореженного металла угрожающе нависла над огневой точкой. На глазах у Давыдова из неглубокого окопа выскочил солдат и побежал вверх по склону. В этот момент лопнул трос растяжки, один из тех, что удерживали на месте ворох увечного металла. Стальная петля кинулась вверх, ударила солдата, потом, потеряв энергию, раскрутилась и замерла. Смятая страшным ударом человеческая фигурка кувырком отлетела в сторону. Один за другим лопнули остальные тросы, и то, что миг назад называлось антенно-мачтовыми устройствами, рухнуло в ельник у подножия сопки. Одна из растяжек намоталась на антенну радиостанции и, как щупальце спрута, утащила ее за собой. В воздухе мелькнул металлический кол с привязью, ранее ограничивающей вращение антенны. Он с силой обрушился на дверь КУНГа радиостанции и застрял в ней. Повсюду сыпались сломанные ветки, сбитая хвоя.
Тишина наступила внезапно, после грохота и скрежета отсутствие звуков казалось неестественным. Давыдов наконец пришел в себя, словно от гипноза очнулся и обнаружил, что стоит на четвереньках у выхода из УКТ. Где-то слева и сверху, у бруствера, отплевывался от пыли и ругался, почему-то исключительно по-русски, Алвар. Лейтенант встал и побежал к сбитому тросом солдату.
Над телом уже склонились Расул и электромеханик-азербайджанец, навстречу Анатолию бежал младший сержант-локаторщик.
Солдат лежал на спине. Ударом троса ему рассекло грудную клетку. Песок под ним потемнел от крови. По краям раны белели осколки ребер, а в глубине булькало и дергалось. С края раны свисал православный крестик. Младшего сержанта вырвало. Давыдов стоял в оцепенении. Тело солдата дергалось в агонии, из легких вырывался хрип, мутнеющий взгляд блуждал, пока не нашел лицо офицера. Самым страшным было то, что боец умирал в сознании. Изо рта толчками шла кровь, захлебываясь, он что-то хрипел. Расул наклонился к залитому кровью лицу и прислушался.
— Не дай… — повторил за умирающим старшина. — Не дай уйти.
Глаза подернулись пеленой, тело содрогнулось в последний раз и застыло. Расул повернулся к лейтенанту, по его щекам катились слезы.
— У, гады… — заголосил вдруг младший сержант. — Сволочи, мать вашу…
Лейтенант вдруг с удивлением осознал, что смотрит не в лицо погибшего, а на его ногу, с которой при ударе сорвало сапог. Босым солдат выглядел еще более жалко. На его виске Давыдов заметил потемневшую ссадину и по ней узнал бойца, сторожившего пленных. Повязка, закрывавшая ссадину, слетела.
— У викингов это называться «красный орел».
Лейтенант обернулся, сзади, опираясь на карабин, стоял Алвар. Лицо финна не выражало никаких эмоций, только глаза выдавали. В них застыли боль и жалость.
— Нужно прочитать молитву. — Алвар показал на крестик погибшего, Расул и азербайджанец согласно закивали.
— Молитву? — Давыдов с недоумением обвел взглядом стоящих у тела.
— Да, командир должен читать молитву, у нас же нет капеллан, — уверенно объяснил финн.
— Но я не умею.
— Я тоже не могу, наша вера чуть-чуть другой. Вы должны прочитать молитву по ортодоксальному обычаю.
— Ортодоксальному? А, ну да, по православному. Но я не знаю молитв. И потом, мы же не можем его прямо сейчас похоронить.
— Он солдат, солдат иметь право быть похоронен как надо, мы сейчас воевать, кто знать, что будет потом. Может, мы все умереть. Поэтому он должен быть похоронен сразу, и молитва должен быть сразу. В нашей армии было бы так.
Давыдов пожал плечами, он не знал, есть ли среди солдат еще один православный. Сам он никогда не задумывался о религии. История его интересовала, особенно ее древний раздел, а вот религия… Он даже не был крещен. Финн и бойцы ждали, лейтенант отрицательно покачал головой:
— Я не умею.
И впервые за все время знакомства с Алваром увидел на его лице осуждение.
— Тогда я буду читать как могу. — Финн сосредоточился.
— Я умею по-нашему, по-мусульмански, меня дед учил Коран читать. Может, мне тоже… — предложил азербайджанец.
Давыдов выдавил из себя:
— Да молитесь вы, как умеете. Если Бог есть, он у всех один, а если нет, то-все равно… — Что значит «все равно», лейтенант не пояснил.
Сняв с пожарного щита асбестовое одеяло, он прикрыл убитого. И отошел в сторону.
Финн и электромеханик начали молиться. Заупокойная, звучащая над телом православного солдата на разных языках, всколыхнула в Давыдове щемящую жалость. До чего обидно, что никто не может произнести православную молитву, выполнить ритуал на родном для погибшего языке. Странное чувство: смесь вины и стыда. И какой-то ущербности, что ли. Получается, что только русские растеряли свои традиции.
«Мы слишком долго считали себя великим народом, так долго, что забыли простую истину: свое лидерство нужно постоянно подтверждать. Только когда мы сами начнем себя уважать, у других, глядишь, появятся причины уважать нас, — подумал лейтенант. — А уважение народа к себе проявляется и в том, как он поступает с павшими солдатами».
Над телом простого русского парня звучали непонятные слова. Вечные слова, сулящие что-то благое тому, кто поверил.
— Мы его здесь похороним? — Младший сержант шмыгнул носом и жалко посмотрел на офицера.
Тот отрицательно помотал головой. По закону обоих погибших солдат необходимо отправить домой.
По склону поднялись Орлов и Раннен и теперь ошеломленно смотрели на людей, склонившихся над прикрытым белым одеялом павшим солдатом.
Стук и крики из КУНГа радиостанции наконец привлекли внимание, кто-то внутри орал благим матом и колотил в дверь. Из двери аппаратной торчал блокировавший ее кол. С помощью топора и лома Давыдов и Иванов вскрыли КУНГ, из станции выбрался белый как мел Кудрявых.
— Вы где ходите? — обиделся Мишка. — Сверху что-то падает. Дверь не открыть, откуда-то дым. Я уж думал, вас всех перебили. Думал, сгорю тут, на хрен. Что-то со связью, тут после того, как эта штука ударила, — левой рукой Кудрявых показал на застрявший в двери металлический стержень, — высокое выбило. Я несколько предохранителей заменил, настроился, а связи все равно нет.
Правая рука младшего сержанта висела плетью. Давыдов понял, что у Мишки шок.
— У тебя что с рукой?
— Где? — не понял Мишка. — С чем?
— Рука у тебя сломана. Связи нет, потому что антенны повалило. Иди к «цубику», пусть тебя перевяжут, мы тут с Расулом справимся. Расул, давай на крышу, ставь десятиметровый штырь и АЗИ. Я тут посмотрю, что к чему.
Внутри станции повреждений не было. Для приемника Давыдов решил приспособить антенну от Р-105. Эта станция, предназначенная для связи в колонне и дистанционного управления, ему была не нужна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59