Где бы ни находился этот фронт, он оставил после себя заметный след.
Мне это совсем не нравилось. Плотность облачности нарастала чересчур быстро, но это ничего не говорило нам о самом шторме. Это могла быть просто полоса непогоды сразу за горизонтом или жуткая буря в ста пятидесяти милях по курсу. Я взглянул на карту и тоже не слишком обрадовался. Мы были в двухстах миль от Афин, слишком далеко, чтобы перехватить радиопередачу.
– У тебя есть здесь радиотелеграф?
– Ну, да. А что? – удивленно отозвался он.
– Ровно в половине Афины будут передавать сводку погоды. Хотелось бы попробовать ее принять.
– А почему ты не хочешь попробовать радио?
– Не на таком расстоянии. А если дела так пойдут и дальше, ничего не узнаем, пока не попадем в самое пекло. Где находится его выключатель?
Он напряженно всматривался в облака через стекло кабины.
– Ты не сможешь с такой скоростью разобраться в азбуке Морзе: они ведут передачу в профессиональном темпе для телеграфистов.
– Я могу считывать до двадцати слов в минуту. Так где включается эта чертова штуковина?
– Сразу под выключателем радио. Ты раньше не мог так прытко разбирать телеграфные сигналы.
– Мне уже приходилось напоминать тебе, с тех пор я многому научился, – но никто из нас на эту тему не обольщался: двадцать слов в минуту не слишком уж и быстро. Оставалось только надеяться, что радист в Афинах будет в это утро несколько полусонным.
Я убрал звук у радио и включил телеграф.
– Пока я буду писать, пожалуй, тебе лучше будет взять управление в свои руки. Слушай, зачем тебе эта штука, если ты не умеешь ей пользоваться?
– Для приема сигналов для радиокомпаса, когда мы находимся за пределами диапазона действия радиосвязи, – Кен положил руку на штурвал. – Управление принял.
В наушниках послышалась какофония звуков, наконец я настроился (по моим предположениям) на частоту Афин. Кроме отдаленного гула пока ничего разобрать было нельзя. Я врубил полную громкость и смотрел, когда минутная стрелка моих наручных часов покажет ровно семь тридцать.
Потрескивание перешло в морзянку, но затем ее снова заглушили помехи. Я плотнее надвинул головные телефоны и подстроил частоту. До Афин было еще далековато, но для этого аппарата это особой роли не играло.
Снова запищала морзянка, и я принялся записывать. Сводку погоды передают цифровым кодом, так что без расшифровки в ней не разобраться. Главное в этом деле не суетиться и делать что-нибудь одно: либо записывать, либо расшифровывать.
Минут через пять у меня от напряжения заболели уши, а лист бумаги стал похож на страницу математической тетради у двоечника, но мне казалось, что этого уже будет достаточно. Кен покосился на мои каракули.
– Ну и что нас ожидает?
– Скажу через пару минут.
Я выбрал три передающие станции, которые могли заинтересовать нас больше всего: непосредственно Афинскую, Канеа на Крите и Пилос на греческом побережье Адриатики, и принялся за расшифровку.
Большая часть афинской была пропущена, но и оставшегося было достаточно для получения общей картины – ничего страшнее переменной облачности там не ожидалось. С Крита информация почти ничем не отличалась, только ветер был юго-восточным.
Пилос расположен намного западнее и в его окрестностях проходил атмосферный фронт. Давление опустилось до девятисот восьмидесяти, дождь со шквалистым ветром, видимость – один километр, нижняя граница сплошной облачности – пятьсот футов. Сообщение о направлении и скорости ветра записать не удалось.
– Ну и что нас ожидает? – снова повторил Кен.
– Ничего хорошего. Дай мне карту.
Он отпустил штурвал и передал мне подставку с картой. Я разместил ее на коленях и начал нервничать.
По прямому маршруту весь наш полет до самого Саксоса должен был проходить над морем. А миль за семьдесят до него нам придется миновать пролив между полуостровом и Критом. Это был отличный, широкий пролив, за исключением одного – как и любой участок моря вокруг Греции он был напичкан островами и островками.
Именно здесь и проходит атмосферный фронт. Я запустил свою руку в волосы, а затем сделал несколько прикидок карандашом на карте. Если идти по-прежнему курсу, то нам было необходимо разминуться с южной оконечностью Сериго, рельеф местности на котором поднимался до тысячи шестьсот пятидесяти футов. Между ним и следующим несколько южнее другим большим островом, Андикитирой был пролив шириной восемнадцать миль. Но и тут не могло обойтись без какого-нибудь острова – груды камней, торчащих из воды, под названием Тори. Он был слишком мал, чтобы обозначать его высоту, но насколько я знал греческие острова, пятьсот футов нам были обеспечены.
Это оставило наш десятимильный пролив между Сериго и Тори. В ясную погоду это не создавало бы никаких трудностей, а на высоте десять тысяч футов и подавно. Но здесь проходил атмосферный фронт, а на высоте ниже пятисот футов, плохой видимости, да еще сильном боковом ветре и почти полном отсутствии надежд на радиокомпас задача была не из приятных.
– Где он проходит? – не унимался Китсон.
– Вот посмотри. Я взял управление на себя.
– Я передал управление.
Одной рукой я взялся за штурвал и почувствовал, как моя ладонь взмокла от напряжения, а свободной протянул ему карту с подставкой.
Он просто окинул ее взглядом и нетерпеливо спросил:
– Надеюсь он не тянется до самого Саксоса, и мы сможем там приземлиться?
– При условии что нам удастся до него добраться. Если уж нам так хочется разбогатеть, почему бы не вернуться в Ливию и не украсть нефтяной колодец?
– Перемажешь мне весь самолет, – неожиданно ухмыльнулся он. – Мы уже богаты, парень. Все что нам нужно – это точно проложить маршрут и не сбиться с курса.
– Это верно, – я старался понять, где начинается граница ненастья. Но это было невозможно, ведь его протяженность оставалась для меня загадкой. Правда судя по сводке, которую передал Пилос оно разгулялось на протяжении пятидесяти миль.
Китсон поудобнее устроил свою больную руку и посмотрел на свои часы.
– Семь сорок. Мы уже должны были попасть на свой маршрут. Переходи на курс в шестьдесят два градуса.
Я мягко тронул штурвал и повернул на пять градусов. В первый раз за все время полета Китсон нарисовал на линии нашего маршрута маленький квадратик: знак того, что мы наверняка должны находиться в расчетной точке.
Я скосил взгляд на карту. Последний кружок, который уточнял наши координаты, был помечен семью часами и двадцатью пятью минутами, и нас отделяло пятьдесят миль.
Прежде чем мы попытаемся на низкой высоте проскочить атмосферный фронт в этом проливе, нам потребуется что-нибудь получше, чем простая уверенность в своих расчетах.
– Что ты там говорил про точную прокладку маршрута?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73
Мне это совсем не нравилось. Плотность облачности нарастала чересчур быстро, но это ничего не говорило нам о самом шторме. Это могла быть просто полоса непогоды сразу за горизонтом или жуткая буря в ста пятидесяти милях по курсу. Я взглянул на карту и тоже не слишком обрадовался. Мы были в двухстах миль от Афин, слишком далеко, чтобы перехватить радиопередачу.
– У тебя есть здесь радиотелеграф?
– Ну, да. А что? – удивленно отозвался он.
– Ровно в половине Афины будут передавать сводку погоды. Хотелось бы попробовать ее принять.
– А почему ты не хочешь попробовать радио?
– Не на таком расстоянии. А если дела так пойдут и дальше, ничего не узнаем, пока не попадем в самое пекло. Где находится его выключатель?
Он напряженно всматривался в облака через стекло кабины.
– Ты не сможешь с такой скоростью разобраться в азбуке Морзе: они ведут передачу в профессиональном темпе для телеграфистов.
– Я могу считывать до двадцати слов в минуту. Так где включается эта чертова штуковина?
– Сразу под выключателем радио. Ты раньше не мог так прытко разбирать телеграфные сигналы.
– Мне уже приходилось напоминать тебе, с тех пор я многому научился, – но никто из нас на эту тему не обольщался: двадцать слов в минуту не слишком уж и быстро. Оставалось только надеяться, что радист в Афинах будет в это утро несколько полусонным.
Я убрал звук у радио и включил телеграф.
– Пока я буду писать, пожалуй, тебе лучше будет взять управление в свои руки. Слушай, зачем тебе эта штука, если ты не умеешь ей пользоваться?
– Для приема сигналов для радиокомпаса, когда мы находимся за пределами диапазона действия радиосвязи, – Кен положил руку на штурвал. – Управление принял.
В наушниках послышалась какофония звуков, наконец я настроился (по моим предположениям) на частоту Афин. Кроме отдаленного гула пока ничего разобрать было нельзя. Я врубил полную громкость и смотрел, когда минутная стрелка моих наручных часов покажет ровно семь тридцать.
Потрескивание перешло в морзянку, но затем ее снова заглушили помехи. Я плотнее надвинул головные телефоны и подстроил частоту. До Афин было еще далековато, но для этого аппарата это особой роли не играло.
Снова запищала морзянка, и я принялся записывать. Сводку погоды передают цифровым кодом, так что без расшифровки в ней не разобраться. Главное в этом деле не суетиться и делать что-нибудь одно: либо записывать, либо расшифровывать.
Минут через пять у меня от напряжения заболели уши, а лист бумаги стал похож на страницу математической тетради у двоечника, но мне казалось, что этого уже будет достаточно. Кен покосился на мои каракули.
– Ну и что нас ожидает?
– Скажу через пару минут.
Я выбрал три передающие станции, которые могли заинтересовать нас больше всего: непосредственно Афинскую, Канеа на Крите и Пилос на греческом побережье Адриатики, и принялся за расшифровку.
Большая часть афинской была пропущена, но и оставшегося было достаточно для получения общей картины – ничего страшнее переменной облачности там не ожидалось. С Крита информация почти ничем не отличалась, только ветер был юго-восточным.
Пилос расположен намного западнее и в его окрестностях проходил атмосферный фронт. Давление опустилось до девятисот восьмидесяти, дождь со шквалистым ветром, видимость – один километр, нижняя граница сплошной облачности – пятьсот футов. Сообщение о направлении и скорости ветра записать не удалось.
– Ну и что нас ожидает? – снова повторил Кен.
– Ничего хорошего. Дай мне карту.
Он отпустил штурвал и передал мне подставку с картой. Я разместил ее на коленях и начал нервничать.
По прямому маршруту весь наш полет до самого Саксоса должен был проходить над морем. А миль за семьдесят до него нам придется миновать пролив между полуостровом и Критом. Это был отличный, широкий пролив, за исключением одного – как и любой участок моря вокруг Греции он был напичкан островами и островками.
Именно здесь и проходит атмосферный фронт. Я запустил свою руку в волосы, а затем сделал несколько прикидок карандашом на карте. Если идти по-прежнему курсу, то нам было необходимо разминуться с южной оконечностью Сериго, рельеф местности на котором поднимался до тысячи шестьсот пятидесяти футов. Между ним и следующим несколько южнее другим большим островом, Андикитирой был пролив шириной восемнадцать миль. Но и тут не могло обойтись без какого-нибудь острова – груды камней, торчащих из воды, под названием Тори. Он был слишком мал, чтобы обозначать его высоту, но насколько я знал греческие острова, пятьсот футов нам были обеспечены.
Это оставило наш десятимильный пролив между Сериго и Тори. В ясную погоду это не создавало бы никаких трудностей, а на высоте десять тысяч футов и подавно. Но здесь проходил атмосферный фронт, а на высоте ниже пятисот футов, плохой видимости, да еще сильном боковом ветре и почти полном отсутствии надежд на радиокомпас задача была не из приятных.
– Где он проходит? – не унимался Китсон.
– Вот посмотри. Я взял управление на себя.
– Я передал управление.
Одной рукой я взялся за штурвал и почувствовал, как моя ладонь взмокла от напряжения, а свободной протянул ему карту с подставкой.
Он просто окинул ее взглядом и нетерпеливо спросил:
– Надеюсь он не тянется до самого Саксоса, и мы сможем там приземлиться?
– При условии что нам удастся до него добраться. Если уж нам так хочется разбогатеть, почему бы не вернуться в Ливию и не украсть нефтяной колодец?
– Перемажешь мне весь самолет, – неожиданно ухмыльнулся он. – Мы уже богаты, парень. Все что нам нужно – это точно проложить маршрут и не сбиться с курса.
– Это верно, – я старался понять, где начинается граница ненастья. Но это было невозможно, ведь его протяженность оставалась для меня загадкой. Правда судя по сводке, которую передал Пилос оно разгулялось на протяжении пятидесяти миль.
Китсон поудобнее устроил свою больную руку и посмотрел на свои часы.
– Семь сорок. Мы уже должны были попасть на свой маршрут. Переходи на курс в шестьдесят два градуса.
Я мягко тронул штурвал и повернул на пять градусов. В первый раз за все время полета Китсон нарисовал на линии нашего маршрута маленький квадратик: знак того, что мы наверняка должны находиться в расчетной точке.
Я скосил взгляд на карту. Последний кружок, который уточнял наши координаты, был помечен семью часами и двадцатью пятью минутами, и нас отделяло пятьдесят миль.
Прежде чем мы попытаемся на низкой высоте проскочить атмосферный фронт в этом проливе, нам потребуется что-нибудь получше, чем простая уверенность в своих расчетах.
– Что ты там говорил про точную прокладку маршрута?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73