Здесь жил экс-генерал вермахта Борг.
Дверь открыла молодая девушка. На ней был короткий передник с оборкой, такие носили в тридцатые годы. Комната, куда меня привели, была богато украшена, но скромно меблирована. Из овальной рамы на меня свирепо, по-тигриному смотрела женщина с гладко зачесанными назад волосами. Под большой фотографией сидел генерал-полковник Эрих Борг, командир танковой группы «Борг».
Генерал Борг был высокий и худой. Он сидел в старинном низком глубоком кресле, — торчащие локти и колени делали его похожим на засушенное насекомое. Он был совершенно седой и очень морщинистый, морщины разбегались в разные стороны от глаз и рта. Под правой рукой он держал блокнот и старинную авторучку. Левой он поднес высокий стакан чая с лимоном ко рту и отхлебнул осторожно глоток почти прозрачной жидкости.
У ног Борга стоял большой поднос с песком, на котором был смоделирован рельеф центральной Бельгии. Цветные деревянные палочки и булавки образовывали аккуратные ряды. Я подошел к подносу с песком и внимательно осмотрел его.
— Четыре пятнадцать пополудни, — сказал я.
— Отлично, — сказал Борг. Девушка внимательно наблюдала за нами.
— Как раз перед тем, как английская артиллерия открыла стрельбу залпами.
— Ты слышишь, Хейди, — сказал Борг и ткнул тростью туда, где был изображен прямоугольник Угумонта. — Кавалерия Нея несется к британским пушкам, пять тысяч всадников и ни грана разума. Они кричат «Vive l'Empereur!» и надеются на случай. Подскакав к орудиям, они не знают, что делать дальше, вы согласны? — Генерал смотрит на меня испытующе. Я говорю:
— Нельзя вывести пушки из строя, если у вас нет костылей, а если нет лошадей и упряжи, то и оттащить их с позиций не удастся.
— Им ума не хватило, — сказал Борг. — Хватило бы гвоздей и молотка.
Я пожал плечами.
— Они могли бы разбить вдребезги деревянные лафеты.
Борг просиял.
— Ты слышишь, Хейди? Деревянные лафеты, это существенно.
— Об этой битве я знаю от артиллериста, — пояснил я.
— Самый надежный способ, — сказал Борг. — Артиллерия играла ключевую роль в битве. Читайте «Войну и мир». Толстой знал это.
— Наполеону тоже следовало бы знать. Он ведь артиллерист.
— Наполеон, — повторил Борг. Он ткнул тростью в ферму Россом, и красный кубик вместе со струйкой песка полетел под буфет. — Идиот, — добавил он, когда император скрылся из виду.
— Я рад, что он оказался идиотом, — сказал я. — Иначе вокзал Ватерлоо был бы в Париже.
— А вам-то что до этого? — спросил Борг.
— Я живу у вокзала Ватерлоо, — ответил я.
Борг стукнул меня тростью по колену. Я отпрянул, чтобы избежать следующего удара Борг холодно улыбнулся. Это был прусский жест дружбы. Девушка сделала для меня сиденье, положив в стопку карту центральной Польши, книгу о средневековом оружии и «Немецкий солдатский календарь» за 1956 год. Я сел.
— Странные вы люди, французы, — сказал Борг.
— Да, — согласился я. Стены мансарды наклонно сходились, большие окна имели треугольную форму. Вдоль окон стояли лоснящиеся от жары растения в горшках. Сквозь запотевшие стекла пыльные крыши выглядели причудливым импрессионистским рисунком.
— Хейди. — Голос генерала был высок и чист.
Его дочь принесла мне маленькую чашечку крепкого кофе. Она понаблюдала за тем, как я отпил глоток, и спросила, не жарко ли мне.
— Нет, — ответил я. По лбу и щекам у меня стекали капельки пота.
Она засмеялась.
— Папа все время мерзнет, — объяснила она.
— Понимаю, — сказал я и снова протер запотевшие очки.
— Что такое? — громко спросил генерал.
— Вы мерзнете, — сказал я.
— Я такой, — подтвердил генерал.
— Какой?
— Старый, — терпеливо ответил он. Девушка похлопала его по плечу, приговаривая:
— Он, конечно, не считает, что ты старый. — Потом обратилась ко мне: — Папа читает по губам; надо смотреть на него, когда с ним говорите.
— Тогда он дурак, — сказал генерал.
Я посмотрел на улицу сквозь запотевшее окно; на противоположной стороне висел транспарант: «Мир должен уметь себя защищать».
Генерал Борг сказал:
— Время похоже на поезд, идущий в одном направлении с твоим по соседней колее; когда ты молод, другой поезд идет почти одновременно с тобой. С возрастом поезд времени идет все быстрее и быстрее, пока вообще не обгоняет тебя, и ты снова видишь зеленые поля.
Я поддакнул.
— Я пытаюсь, — сказал генерал очень медленно, не отрывая от меня внимательных глаз, — я пытаюсь вспомнить вас. Может, мы воевали вместе?
— Да, — согласился я, — правда, я воевал против вас.
— Очень мудро, — сказал генерал, восхищенно глядя на меня.
— Я пришел к вам по поводу вашей коллекции полковых дневников, — сказал я.
Лицо генерала оживилось.
— Вы военный историк. Я так и думал. У нас очень большая коллекция. Вас не интересует кавалерийская форма? Я как раз пишу сейчас статью об этом.
— Нет, мне нужна простая справка. Об одном из подразделений вермахта, которое занималось эвакуацией людей из концлагеря. Я хотел бы уточнить кое-что о личном составе.
— Хейди поможет вам, — сказал генерал. — Это очень простое дело. У нас целая комната архивов отдельных частей. Верно, Хейди?
— Да, папа, — ответила она. — Я там с трудом убираюсь, так она заставлена, — добавила она, уже обращаясь ко мне. Я дал ей листок бумаги с моими вопросами.
— Уверен, что вы справитесь.
Она ушла выполнять просьбу.
Генерал отхлебнул чаю и начал рассказывать о кавалерийской форме XIX века.
— Вы пришли ко мне по совету полковника Стока? — неожиданно спросил он.
— Точно. Он сказал мне, что у вас лучшая коллекция военных документов во всей Германии.
Генерал кивнул.
— Очаровательный человек этот Сток, — сказал генерал. — Он дал мне интереснейшие материалы по истории Красной Армии. Очень добрый человек. Это редкая штука.
Я не знал, что он имеет в виду — исторические материалы или доброту Стока.
— Вы давно здесь живете? — спросил я, просто чтобы прервать наступившее молчание.
— Я родился в этом доме, — сказал генерал. — В нем же и умру. При жизни отца он весь нам принадлежал. А теперь мы хозяева только маленькой квартирки на крыше. Остальная часть дома под правительственным контролем — много людей еще вообще бездомны, что поделаешь, нечего жаловаться.
— А вы никогда не думали о том, чтобы перебраться на Запад? — спросил я.
— Да, — ответил он. — Моя мать догадалась переехать в Кельн. Это было году в 1931-м, но мы остались.
— Я имею в виду, после войны. Почему вы остались жить в Восточном Берлине после войны?
— Мои старые друзья не могут навещать меня, — сказал он.
Я уж было собрался переформулировать вопрос, но, спокойно улыбнувшись, генерал дал мне понять, что уже ответил на него.
— Вы что-нибудь для Бонна делаете? — спросил я.
— Для этих негодяев — разумеется, нет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67
Дверь открыла молодая девушка. На ней был короткий передник с оборкой, такие носили в тридцатые годы. Комната, куда меня привели, была богато украшена, но скромно меблирована. Из овальной рамы на меня свирепо, по-тигриному смотрела женщина с гладко зачесанными назад волосами. Под большой фотографией сидел генерал-полковник Эрих Борг, командир танковой группы «Борг».
Генерал Борг был высокий и худой. Он сидел в старинном низком глубоком кресле, — торчащие локти и колени делали его похожим на засушенное насекомое. Он был совершенно седой и очень морщинистый, морщины разбегались в разные стороны от глаз и рта. Под правой рукой он держал блокнот и старинную авторучку. Левой он поднес высокий стакан чая с лимоном ко рту и отхлебнул осторожно глоток почти прозрачной жидкости.
У ног Борга стоял большой поднос с песком, на котором был смоделирован рельеф центральной Бельгии. Цветные деревянные палочки и булавки образовывали аккуратные ряды. Я подошел к подносу с песком и внимательно осмотрел его.
— Четыре пятнадцать пополудни, — сказал я.
— Отлично, — сказал Борг. Девушка внимательно наблюдала за нами.
— Как раз перед тем, как английская артиллерия открыла стрельбу залпами.
— Ты слышишь, Хейди, — сказал Борг и ткнул тростью туда, где был изображен прямоугольник Угумонта. — Кавалерия Нея несется к британским пушкам, пять тысяч всадников и ни грана разума. Они кричат «Vive l'Empereur!» и надеются на случай. Подскакав к орудиям, они не знают, что делать дальше, вы согласны? — Генерал смотрит на меня испытующе. Я говорю:
— Нельзя вывести пушки из строя, если у вас нет костылей, а если нет лошадей и упряжи, то и оттащить их с позиций не удастся.
— Им ума не хватило, — сказал Борг. — Хватило бы гвоздей и молотка.
Я пожал плечами.
— Они могли бы разбить вдребезги деревянные лафеты.
Борг просиял.
— Ты слышишь, Хейди? Деревянные лафеты, это существенно.
— Об этой битве я знаю от артиллериста, — пояснил я.
— Самый надежный способ, — сказал Борг. — Артиллерия играла ключевую роль в битве. Читайте «Войну и мир». Толстой знал это.
— Наполеону тоже следовало бы знать. Он ведь артиллерист.
— Наполеон, — повторил Борг. Он ткнул тростью в ферму Россом, и красный кубик вместе со струйкой песка полетел под буфет. — Идиот, — добавил он, когда император скрылся из виду.
— Я рад, что он оказался идиотом, — сказал я. — Иначе вокзал Ватерлоо был бы в Париже.
— А вам-то что до этого? — спросил Борг.
— Я живу у вокзала Ватерлоо, — ответил я.
Борг стукнул меня тростью по колену. Я отпрянул, чтобы избежать следующего удара Борг холодно улыбнулся. Это был прусский жест дружбы. Девушка сделала для меня сиденье, положив в стопку карту центральной Польши, книгу о средневековом оружии и «Немецкий солдатский календарь» за 1956 год. Я сел.
— Странные вы люди, французы, — сказал Борг.
— Да, — согласился я. Стены мансарды наклонно сходились, большие окна имели треугольную форму. Вдоль окон стояли лоснящиеся от жары растения в горшках. Сквозь запотевшие стекла пыльные крыши выглядели причудливым импрессионистским рисунком.
— Хейди. — Голос генерала был высок и чист.
Его дочь принесла мне маленькую чашечку крепкого кофе. Она понаблюдала за тем, как я отпил глоток, и спросила, не жарко ли мне.
— Нет, — ответил я. По лбу и щекам у меня стекали капельки пота.
Она засмеялась.
— Папа все время мерзнет, — объяснила она.
— Понимаю, — сказал я и снова протер запотевшие очки.
— Что такое? — громко спросил генерал.
— Вы мерзнете, — сказал я.
— Я такой, — подтвердил генерал.
— Какой?
— Старый, — терпеливо ответил он. Девушка похлопала его по плечу, приговаривая:
— Он, конечно, не считает, что ты старый. — Потом обратилась ко мне: — Папа читает по губам; надо смотреть на него, когда с ним говорите.
— Тогда он дурак, — сказал генерал.
Я посмотрел на улицу сквозь запотевшее окно; на противоположной стороне висел транспарант: «Мир должен уметь себя защищать».
Генерал Борг сказал:
— Время похоже на поезд, идущий в одном направлении с твоим по соседней колее; когда ты молод, другой поезд идет почти одновременно с тобой. С возрастом поезд времени идет все быстрее и быстрее, пока вообще не обгоняет тебя, и ты снова видишь зеленые поля.
Я поддакнул.
— Я пытаюсь, — сказал генерал очень медленно, не отрывая от меня внимательных глаз, — я пытаюсь вспомнить вас. Может, мы воевали вместе?
— Да, — согласился я, — правда, я воевал против вас.
— Очень мудро, — сказал генерал, восхищенно глядя на меня.
— Я пришел к вам по поводу вашей коллекции полковых дневников, — сказал я.
Лицо генерала оживилось.
— Вы военный историк. Я так и думал. У нас очень большая коллекция. Вас не интересует кавалерийская форма? Я как раз пишу сейчас статью об этом.
— Нет, мне нужна простая справка. Об одном из подразделений вермахта, которое занималось эвакуацией людей из концлагеря. Я хотел бы уточнить кое-что о личном составе.
— Хейди поможет вам, — сказал генерал. — Это очень простое дело. У нас целая комната архивов отдельных частей. Верно, Хейди?
— Да, папа, — ответила она. — Я там с трудом убираюсь, так она заставлена, — добавила она, уже обращаясь ко мне. Я дал ей листок бумаги с моими вопросами.
— Уверен, что вы справитесь.
Она ушла выполнять просьбу.
Генерал отхлебнул чаю и начал рассказывать о кавалерийской форме XIX века.
— Вы пришли ко мне по совету полковника Стока? — неожиданно спросил он.
— Точно. Он сказал мне, что у вас лучшая коллекция военных документов во всей Германии.
Генерал кивнул.
— Очаровательный человек этот Сток, — сказал генерал. — Он дал мне интереснейшие материалы по истории Красной Армии. Очень добрый человек. Это редкая штука.
Я не знал, что он имеет в виду — исторические материалы или доброту Стока.
— Вы давно здесь живете? — спросил я, просто чтобы прервать наступившее молчание.
— Я родился в этом доме, — сказал генерал. — В нем же и умру. При жизни отца он весь нам принадлежал. А теперь мы хозяева только маленькой квартирки на крыше. Остальная часть дома под правительственным контролем — много людей еще вообще бездомны, что поделаешь, нечего жаловаться.
— А вы никогда не думали о том, чтобы перебраться на Запад? — спросил я.
— Да, — ответил он. — Моя мать догадалась переехать в Кельн. Это было году в 1931-м, но мы остались.
— Я имею в виду, после войны. Почему вы остались жить в Восточном Берлине после войны?
— Мои старые друзья не могут навещать меня, — сказал он.
Я уж было собрался переформулировать вопрос, но, спокойно улыбнувшись, генерал дал мне понять, что уже ответил на него.
— Вы что-нибудь для Бонна делаете? — спросил я.
— Для этих негодяев — разумеется, нет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67