— удивился Владимир. Ему было неловко признаться, что он забыл значение этого слова — педикулез. — Что это такое?
— Вшивость, — коротко пояснила Маргарита Васильевна, и майор невольно улыбнулся. Ах, ну да, конечно. Просто педикулез так редко сейчас встречается, что он даже забыл. Педикулез, вшивость — это термины из далекого прошлого: Гражданская война, Отечественная, вошебойки, сыпной тиф и всякое в таком же роде.
— Вы сами видели? — уточнил он, и хозяйка кивнула.
— Конечно, сама, — подтвердила она. — На лестнице когда встречаемся, вижу.
Я ведь сама — медик, как же мне не видеть?
— Да-а? — вежливо протянул Владимир, и старушка снова заулыбалась — на этот раз гордо.
— Я сама медик, — подтвердила она. — И сын у меня тоже стал медиком. Но инородцам этим я ничего про вшивость у их детей не говорю: сами должны видеть.
А связываться с ними опасно, тем более в моем возрасте, вы сами видели, что это за дикие звери. Вот вы и напишите про все это, — попросила Маргарита Васильевна. — По радио расскажите о том, как русскому человеку, который православный и ветеран труда, от инородцев житья не стало. Так каждый вечер и топочут, так и бьют по голове, будто обухом, управы на них нет никакой.
— Можно поближе рассмотреть ваши иконы? — спросил он и, встав из-за стола, приблизился к заветному углу. Тяжелым торжественным блеском сверкало золото и серебро старинных окладов. Под иконостасом горела крупная ажурная лампада, отбрасывая свет на изображения святых.
Форточка в находящемся рядом окне была открыта, так что врывавшиеся в комнату порывы ветра с реки иногда слабо колебали пламя в лампаде и язычок огня колебался. От этого шевеления света на иконах казалось, что строгие изможденные лица святых движутся, что они живые.
— Очень красиво, — задумчиво произнес майор, не в силах оторвать взгляд от волшебного зрелища.
Милицейская работа, в особенности в «полиции нравов», не позволяет слишком часто задумываться о душе, о потустороннем мире. Конкретная жизнь с ее безобразиями и рутинной суетой захлестывает с головой, оттого Вербин так оценил для себя эту внезапную остановку подле чего-то прекрасного, заставившего его вспомнить о том, что жизнь состоит не только из преступников и маньяков…
— А вы ходите в церковь? — с оттенком подозрительности поинтересовалась старушка.
— Нет, — покачал головой Вербин. — К сожалению, нет. Я не верю в Бога.
Наверное, это очень плохо…
— Это совсем неважно, — улыбнулась Маргарита Васильевна. — Какая разница?
Ведь вы — русский человек? Ну а раз так, то должны быть православным.
Майор вернулся к столу и сел обратно. На последние слова старушки он только пожал плечами, потому что не понял их. Ему всегда казалось, что национальность и религия — совершенно разные вещи. Хотя, наверное, ей лучше знать, раз она такая набожная…
— Мне казалось всегда, что сначала нужно все-таки верить в Бога, — осторожно заметил Вербин. — Конечно, может быть, я ошибаюсь…
— Ошибаетесь, — еще мягче, чем прежде, перебила его старушка. Ее взгляд теперь лучился добротой и почти святостью, как будто в нем отражались взгляды святых с иконостаса, висящего напротив. Она улыбалась и накладывала гостю новую порцию домашнего варенья, на этот раз из слив, распространявшего по комнате удивительно уютный аромат. — Ошибаетесь, — повторила она. — При чем тут какой-то Бог? Разве в этом дело? Мы с вами — русские люди, а православие — это родное, наше великое и мудрое прошлое. Заветы отцов, традиции народа. Разве не так?
Майор неопределенно усмехнулся в ответ и снова встал, с интересом поглядывая в сторону столика, стоявшего прямо под поразившим его иконостасом.
Он вдруг начал догадываться, к чему клонит старушка. Сделав шаг в угол и продолжая слушать Маргариту Васильевну, Вербин слегка наклонил набок голову, чтобы разглядеть корешки на книгах, стопкой выложенных под иконами.
«Протоколы сионских мудрецов», прочитал он. «Берегитесь сектантов», «Жидомасоны — кто они?». Молитвенник на церковно-славянском языке завершал перечень и лежал снизу, что и понятно — на церковно-славянском языке много не прочитаешь…
«Библии нет, — машинально отметил про себя Вербин. — Хотя что тут странного? С этими книжками Библия вряд ли сопрягается: тут уж либо одно, либо другое».
— Но вот вы же крестились на иконы, — решил спросить Вербин, — я сам только что видел. Зачем же креститесь, если в Бога не верите?
Маргарита Васильевна посмотрела на него так, словно он был несмышленым ребенком.
— Это обычай предков, — молитвенным голосом ответила старушка. — Это — святой знак, оберегающий русского человека от напастей, от зла, которым наполнен мир. Наши обычаи, обряды — лучшее, что есть на земле. Это — то, что хотят у нас отнять всякие инородцы. Они хотят, чтобы мы стали Иванами, не помнящими родства. Да вы кушайте варенье, добрый человек. Если понравится — я вам могу и с собой положить, домой деточкам отнесете.
Попрощавшись с радушной хозяйкой, майор спустился ниже этажом. От встречи у него осталось смятенное чувство. С одной стороны, он увидел перед собой необычайно чистую, опрятную старость. Старость человека, чья жизнь наполнена глубоким осознанным смыслом. Сама комната с красивыми иконами, с лампадой, с выметенными полами и аккуратно застеленной старушечьей кроватью говорила об этом. Дай Бог каждому в старости вести такую жизнь.
Но с другой стороны…
«Странная какая-то религия, — подумал Вер-бин. — Религия без Бога. Нужно только быть русским и ненавидеть инородцев, а остальное как же — само собой?»
Впрочем, думать обо всем этом не было времени. Владимир уже много лет назад положил себе за правило не предаваться размышлениям об отвлеченных вещах, которые в данный момент его не касаются непосредственно. Он только как бы помечал их в мозгу, а потом укладывал куда-то глубоко-глубоко, подальше, чтоб не отвлекали и не мучили понапрасну, в ущерб вещам реальным. А об отвлеченных предметах он подумает как-нибудь на досуге — когда выйдет на пенсию.
После того как Марина обошла все школы города, «подозрительных» детей оказалось в списке семьдесят девять человек. Со всеми следовало побеседовать, причем действовать нужно было осторожно, чтобы никого из ребятишек не напугать.
Действительно, нельзя же спрашивать ребенка: «Скажи, Петя, тебя не трахали взрослые дяденьки? А другие дяденьки в это время не снимали это на пленку?»
За такие вопросы в два счета вылетишь со службы.
Разговаривать нужно очень осторожно, очень бережно и аккуратно. Но если вести себя так, то, скорее всего, и не добьешься признания от тех, кого на самом деле ищешь. Те ребятишки, которые участвовали в съемках, наверняка не захотят признаваться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81
— Вшивость, — коротко пояснила Маргарита Васильевна, и майор невольно улыбнулся. Ах, ну да, конечно. Просто педикулез так редко сейчас встречается, что он даже забыл. Педикулез, вшивость — это термины из далекого прошлого: Гражданская война, Отечественная, вошебойки, сыпной тиф и всякое в таком же роде.
— Вы сами видели? — уточнил он, и хозяйка кивнула.
— Конечно, сама, — подтвердила она. — На лестнице когда встречаемся, вижу.
Я ведь сама — медик, как же мне не видеть?
— Да-а? — вежливо протянул Владимир, и старушка снова заулыбалась — на этот раз гордо.
— Я сама медик, — подтвердила она. — И сын у меня тоже стал медиком. Но инородцам этим я ничего про вшивость у их детей не говорю: сами должны видеть.
А связываться с ними опасно, тем более в моем возрасте, вы сами видели, что это за дикие звери. Вот вы и напишите про все это, — попросила Маргарита Васильевна. — По радио расскажите о том, как русскому человеку, который православный и ветеран труда, от инородцев житья не стало. Так каждый вечер и топочут, так и бьют по голове, будто обухом, управы на них нет никакой.
— Можно поближе рассмотреть ваши иконы? — спросил он и, встав из-за стола, приблизился к заветному углу. Тяжелым торжественным блеском сверкало золото и серебро старинных окладов. Под иконостасом горела крупная ажурная лампада, отбрасывая свет на изображения святых.
Форточка в находящемся рядом окне была открыта, так что врывавшиеся в комнату порывы ветра с реки иногда слабо колебали пламя в лампаде и язычок огня колебался. От этого шевеления света на иконах казалось, что строгие изможденные лица святых движутся, что они живые.
— Очень красиво, — задумчиво произнес майор, не в силах оторвать взгляд от волшебного зрелища.
Милицейская работа, в особенности в «полиции нравов», не позволяет слишком часто задумываться о душе, о потустороннем мире. Конкретная жизнь с ее безобразиями и рутинной суетой захлестывает с головой, оттого Вербин так оценил для себя эту внезапную остановку подле чего-то прекрасного, заставившего его вспомнить о том, что жизнь состоит не только из преступников и маньяков…
— А вы ходите в церковь? — с оттенком подозрительности поинтересовалась старушка.
— Нет, — покачал головой Вербин. — К сожалению, нет. Я не верю в Бога.
Наверное, это очень плохо…
— Это совсем неважно, — улыбнулась Маргарита Васильевна. — Какая разница?
Ведь вы — русский человек? Ну а раз так, то должны быть православным.
Майор вернулся к столу и сел обратно. На последние слова старушки он только пожал плечами, потому что не понял их. Ему всегда казалось, что национальность и религия — совершенно разные вещи. Хотя, наверное, ей лучше знать, раз она такая набожная…
— Мне казалось всегда, что сначала нужно все-таки верить в Бога, — осторожно заметил Вербин. — Конечно, может быть, я ошибаюсь…
— Ошибаетесь, — еще мягче, чем прежде, перебила его старушка. Ее взгляд теперь лучился добротой и почти святостью, как будто в нем отражались взгляды святых с иконостаса, висящего напротив. Она улыбалась и накладывала гостю новую порцию домашнего варенья, на этот раз из слив, распространявшего по комнате удивительно уютный аромат. — Ошибаетесь, — повторила она. — При чем тут какой-то Бог? Разве в этом дело? Мы с вами — русские люди, а православие — это родное, наше великое и мудрое прошлое. Заветы отцов, традиции народа. Разве не так?
Майор неопределенно усмехнулся в ответ и снова встал, с интересом поглядывая в сторону столика, стоявшего прямо под поразившим его иконостасом.
Он вдруг начал догадываться, к чему клонит старушка. Сделав шаг в угол и продолжая слушать Маргариту Васильевну, Вербин слегка наклонил набок голову, чтобы разглядеть корешки на книгах, стопкой выложенных под иконами.
«Протоколы сионских мудрецов», прочитал он. «Берегитесь сектантов», «Жидомасоны — кто они?». Молитвенник на церковно-славянском языке завершал перечень и лежал снизу, что и понятно — на церковно-славянском языке много не прочитаешь…
«Библии нет, — машинально отметил про себя Вербин. — Хотя что тут странного? С этими книжками Библия вряд ли сопрягается: тут уж либо одно, либо другое».
— Но вот вы же крестились на иконы, — решил спросить Вербин, — я сам только что видел. Зачем же креститесь, если в Бога не верите?
Маргарита Васильевна посмотрела на него так, словно он был несмышленым ребенком.
— Это обычай предков, — молитвенным голосом ответила старушка. — Это — святой знак, оберегающий русского человека от напастей, от зла, которым наполнен мир. Наши обычаи, обряды — лучшее, что есть на земле. Это — то, что хотят у нас отнять всякие инородцы. Они хотят, чтобы мы стали Иванами, не помнящими родства. Да вы кушайте варенье, добрый человек. Если понравится — я вам могу и с собой положить, домой деточкам отнесете.
Попрощавшись с радушной хозяйкой, майор спустился ниже этажом. От встречи у него осталось смятенное чувство. С одной стороны, он увидел перед собой необычайно чистую, опрятную старость. Старость человека, чья жизнь наполнена глубоким осознанным смыслом. Сама комната с красивыми иконами, с лампадой, с выметенными полами и аккуратно застеленной старушечьей кроватью говорила об этом. Дай Бог каждому в старости вести такую жизнь.
Но с другой стороны…
«Странная какая-то религия, — подумал Вер-бин. — Религия без Бога. Нужно только быть русским и ненавидеть инородцев, а остальное как же — само собой?»
Впрочем, думать обо всем этом не было времени. Владимир уже много лет назад положил себе за правило не предаваться размышлениям об отвлеченных вещах, которые в данный момент его не касаются непосредственно. Он только как бы помечал их в мозгу, а потом укладывал куда-то глубоко-глубоко, подальше, чтоб не отвлекали и не мучили понапрасну, в ущерб вещам реальным. А об отвлеченных предметах он подумает как-нибудь на досуге — когда выйдет на пенсию.
После того как Марина обошла все школы города, «подозрительных» детей оказалось в списке семьдесят девять человек. Со всеми следовало побеседовать, причем действовать нужно было осторожно, чтобы никого из ребятишек не напугать.
Действительно, нельзя же спрашивать ребенка: «Скажи, Петя, тебя не трахали взрослые дяденьки? А другие дяденьки в это время не снимали это на пленку?»
За такие вопросы в два счета вылетишь со службы.
Разговаривать нужно очень осторожно, очень бережно и аккуратно. Но если вести себя так, то, скорее всего, и не добьешься признания от тех, кого на самом деле ищешь. Те ребятишки, которые участвовали в съемках, наверняка не захотят признаваться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81