Не понимаю, чего хочу. Скорее всего — мучиться. Лежу в абсолютном пассиве. Впервые ничего не могу делать. Боюсь любого движения, которое прервет то тончайшее наслаждение, за которое хватаюсь, как за соломинку. Тело расслаблено полностью. Мысленно благодарю, что смазал кремом. Я не кончаю, но всеми нервами тянусь в неведомые глубины и выси, где происходит нечто невероятное, что заставляет содрогнуться от счастья. Сумасшедшее удовольствие.
Не понимаю, чего же испытываю больше. Что же он со мной сделал? Запретное наслаждение бьет в голову. Его сперма обжигает мои внутренности. Лежать, орать и не шевелиться. И вытащит — будет больно, и продолжать — впаду в беспамятство.
Наконец этот дурак куда-то делся. Но продолжаю испытывать боль, словно он забыл свой член во мне. Я пережила только что не сравнимые ни с чем чувства. Никогда не испытывала сразу столько противоречивых ощущений. Продираться сквозь непередаваемую боль к неизведанному состоянию брошенной на пол мокрой тряпки.
Он распял меня, и я благодарна ему. Страшно повторить еще раз, но воспоминания уже рождают новую волну восторга.
Улетаю. Такое впечатление, что хлопают крылья. Не крылья, простыни. Парю в небе розовой птицей. Ветер путается в складках материи, надувает пододеяльник, и над моей головой образуется розовый воздушный шар.
Легко и приятно лететь. Соображаю, если опуститься на землю, будет ужасно больно. Поэтому лучше замереть и отдаться порывам ветра. Как удобно ни на что не опираться. Вокруг голубое небо. Внизу царствует лето. Во мне сладкая истома полета. Хочется, чтобы увидели все, как замечательно я летаю. Они ведь тоже могут. Но боятся. И мне не приходило в голову, что я такая легкая. Шелковое белье лучше всякого парашюта. Никто не мешает. Вот где, оказывается, свобода.
Никаких проблем. Лечу, куда хочу. Сверху всегда кажется, что на земле лето.
Интересно, что там внизу? Пустыня Гоби? Глупости! Я же ищу Наташку! А она в Белом городе. Теперь знаю, куда меня несет воздушный поток. Вот удивятся!
Сверху запросто разгляжу ее. Она же блондинка. Волосы должны блестеть на солнце. Остальные все темные и закутаны в тряпки. Конечно, вот она! Я закутаюсь в простыню. Совсем как они. Никто и не поймет. Только бы не было больно. Они все идут по дороге. Опять много пыли. Мужчины в длинных рубашках. Один опирается на посох. По обочинам дороги много народу и скота. Рога коров переплетены гирляндами цветов. На овечках голубые бантики. Смехота! Женщины и мужчины бросают на дорогу цветы. Прямо в пыль. Поднимают руки к небу и восторженно кричат. Наверное, они видят меня. Мне бы опуститься подальше от них. Однажды уже не смогла пробиться через толпу к Наташке. Ужасно быстро начинаю падать. Пододеяльник вырывается из рук. Упрямо держусь за него. Но по телу скользят простыни. Если они слетят, я останусь голой. Боже! Как быть?
Нельзя стоять голой возле дороги. В последний момент успеваю схватить улетающую простыню. Пододеяльник уносится вверх. Я больно бьюсь задницей о камень.
Невероятная боль входит в меня. Неужели встану? Нет, лучше сидеть и не двигаться. Подумают, что я нищенка. Никто не поверит, что я прилетела на пододеяльнике Страшнее всего попытаться встать. Накручиваю на себя шелковую розовую простыню. Из-под нее в разные стороны торчат голые ноги. Совершенно здоровые. Не какая-нибудь калека! Просто мне сидеть удобнее. Сначала подходят люди с коровами, толпящиеся у обочины На меня не обращают внимания. Глядят назад, откуда должна появиться Наташка. Теперь пыль клубится на самой дороге.
Значит, идут. Только бы меня не затоптала толпа. Первый мужчина, очень изможденный, останавливается возле меня. Молча смотрит и улыбается. От его улыбки и тихого взгляда проходит боль в заднице. Почему-то хочется поцеловать его пыльные, сбитые в кровь с обломанными темными ногтями ноги. Так на меня уже однажды смотрели… Да-да, вспомнила, на меня однажды так смотрели — в машине, ночью, Борис… Улыбаюсь в ответ. Узнаю его. Но зачем-то спрашиваю: «Кто ты?»
Он молча проходит. А я слышу ответ, падающий крупными каплями дождя в пыль: «Я сам Бог. Я сам царь. Я сам раб». Снова поднимаю глаза. Мимо, не замечая меня, проходит в легких одеждах Наташка. Хочу крикнуть, а получается шепот. Она, не останавливаясь, машет мне рукой и быстро-быстро говорит: «Всякая женщина раз в жизни встречает Христа, но не всякая умеет поверить в это… Всякая женщина раз в жизни встречает Христа, но не всякая умеет поверить в это… Всякая женщина раз в жизни встречает Христа, но не всякая умеет поверить в это…» Куда они все уходят? Я не могу за ними. Остаюсь одна у пыльной дороги. Капли больше не падают в пыль. Должно быть, это были слезы…
* * *
Лимон сидел в машине и насвистывал привязавшуюся попсовую песенку:
«Увезите меня в Гималаи… увезите меня насовсем, а не то я завою, а не то я залаю, а не то я кого-нибудь съем…» Ему не хотелось возвращаться к Инге.
Менты, должно быть, по всей Москве сбились с ног в поисках рэкетира. Лимон благодарен Инге. Ведь она делает ему полную защиту. Сейчас все, кто сегодня пытался запомнить его внешность и кто не заострял внимания на нем, дают совершенно различные показания. Даже дочка Константина Опиевича утверждает, что у дяди была борода, и она дергала за нее. Или что-нибудь в этом роде. Инга не раз перетасовывала его внешность и масть. Обычно он на крыльях летел к ней, сжигаемый умопомрачительной страстью. Но куда-то чувства делись. И не тянет. Он долго колесил по центру города. После нервного напряжения царила гулкая пустота. Надоело. Прежде всего надо было бы напиться. Как-никак, а спихнул такое дело. После этого можно надолго лечь на дно. Даже навсегда. Почему не накатывает хмельная радость? Захотелось чего-то неожиданного. Теплого и спокойного. Вспомнил милую девчонку Ольгу. Пожалуй, она способна не корябать душу. Приложить ее, как подорожник, к телу и забыть обо всей своей жизни.
Незаметно для себя Лимон подъехал к дому, возле которого они расстались в прошлый раз. Ни квартиры, ни есть ли в ней Ольга, он не знал. Просто сидел, ждал, бубнил про Гималаи. На встречу как-то не очень рассчитывал. Что-то держало, не давало уехать. Скорее всего, нежелание возвращаться к ожидающей его на террасе Инге. Время подвалило к полночи. Ударил мороз. И в этот момент из темноты возникла женская фигура. Лимон не сомневался, что это Ольга…
* * *
Ни на минуту после пробуждения не могу отделаться от сна. Чувство полета продолжает присутствовать во мне. Боль в заднице прошла. Англосакс уговаривал остаться на всю ночь. Нет уж, спасибо, хорошего понемножку. Обещала внимательно поискать перстень с черным агатом. Ох, жмот! Как пить дать, подарил его Наташке, а теперь назад требует. С другой стороны, все равно кому-нибудь достанется.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62
Не понимаю, чего же испытываю больше. Что же он со мной сделал? Запретное наслаждение бьет в голову. Его сперма обжигает мои внутренности. Лежать, орать и не шевелиться. И вытащит — будет больно, и продолжать — впаду в беспамятство.
Наконец этот дурак куда-то делся. Но продолжаю испытывать боль, словно он забыл свой член во мне. Я пережила только что не сравнимые ни с чем чувства. Никогда не испытывала сразу столько противоречивых ощущений. Продираться сквозь непередаваемую боль к неизведанному состоянию брошенной на пол мокрой тряпки.
Он распял меня, и я благодарна ему. Страшно повторить еще раз, но воспоминания уже рождают новую волну восторга.
Улетаю. Такое впечатление, что хлопают крылья. Не крылья, простыни. Парю в небе розовой птицей. Ветер путается в складках материи, надувает пододеяльник, и над моей головой образуется розовый воздушный шар.
Легко и приятно лететь. Соображаю, если опуститься на землю, будет ужасно больно. Поэтому лучше замереть и отдаться порывам ветра. Как удобно ни на что не опираться. Вокруг голубое небо. Внизу царствует лето. Во мне сладкая истома полета. Хочется, чтобы увидели все, как замечательно я летаю. Они ведь тоже могут. Но боятся. И мне не приходило в голову, что я такая легкая. Шелковое белье лучше всякого парашюта. Никто не мешает. Вот где, оказывается, свобода.
Никаких проблем. Лечу, куда хочу. Сверху всегда кажется, что на земле лето.
Интересно, что там внизу? Пустыня Гоби? Глупости! Я же ищу Наташку! А она в Белом городе. Теперь знаю, куда меня несет воздушный поток. Вот удивятся!
Сверху запросто разгляжу ее. Она же блондинка. Волосы должны блестеть на солнце. Остальные все темные и закутаны в тряпки. Конечно, вот она! Я закутаюсь в простыню. Совсем как они. Никто и не поймет. Только бы не было больно. Они все идут по дороге. Опять много пыли. Мужчины в длинных рубашках. Один опирается на посох. По обочинам дороги много народу и скота. Рога коров переплетены гирляндами цветов. На овечках голубые бантики. Смехота! Женщины и мужчины бросают на дорогу цветы. Прямо в пыль. Поднимают руки к небу и восторженно кричат. Наверное, они видят меня. Мне бы опуститься подальше от них. Однажды уже не смогла пробиться через толпу к Наташке. Ужасно быстро начинаю падать. Пододеяльник вырывается из рук. Упрямо держусь за него. Но по телу скользят простыни. Если они слетят, я останусь голой. Боже! Как быть?
Нельзя стоять голой возле дороги. В последний момент успеваю схватить улетающую простыню. Пододеяльник уносится вверх. Я больно бьюсь задницей о камень.
Невероятная боль входит в меня. Неужели встану? Нет, лучше сидеть и не двигаться. Подумают, что я нищенка. Никто не поверит, что я прилетела на пододеяльнике Страшнее всего попытаться встать. Накручиваю на себя шелковую розовую простыню. Из-под нее в разные стороны торчат голые ноги. Совершенно здоровые. Не какая-нибудь калека! Просто мне сидеть удобнее. Сначала подходят люди с коровами, толпящиеся у обочины На меня не обращают внимания. Глядят назад, откуда должна появиться Наташка. Теперь пыль клубится на самой дороге.
Значит, идут. Только бы меня не затоптала толпа. Первый мужчина, очень изможденный, останавливается возле меня. Молча смотрит и улыбается. От его улыбки и тихого взгляда проходит боль в заднице. Почему-то хочется поцеловать его пыльные, сбитые в кровь с обломанными темными ногтями ноги. Так на меня уже однажды смотрели… Да-да, вспомнила, на меня однажды так смотрели — в машине, ночью, Борис… Улыбаюсь в ответ. Узнаю его. Но зачем-то спрашиваю: «Кто ты?»
Он молча проходит. А я слышу ответ, падающий крупными каплями дождя в пыль: «Я сам Бог. Я сам царь. Я сам раб». Снова поднимаю глаза. Мимо, не замечая меня, проходит в легких одеждах Наташка. Хочу крикнуть, а получается шепот. Она, не останавливаясь, машет мне рукой и быстро-быстро говорит: «Всякая женщина раз в жизни встречает Христа, но не всякая умеет поверить в это… Всякая женщина раз в жизни встречает Христа, но не всякая умеет поверить в это… Всякая женщина раз в жизни встречает Христа, но не всякая умеет поверить в это…» Куда они все уходят? Я не могу за ними. Остаюсь одна у пыльной дороги. Капли больше не падают в пыль. Должно быть, это были слезы…
* * *
Лимон сидел в машине и насвистывал привязавшуюся попсовую песенку:
«Увезите меня в Гималаи… увезите меня насовсем, а не то я завою, а не то я залаю, а не то я кого-нибудь съем…» Ему не хотелось возвращаться к Инге.
Менты, должно быть, по всей Москве сбились с ног в поисках рэкетира. Лимон благодарен Инге. Ведь она делает ему полную защиту. Сейчас все, кто сегодня пытался запомнить его внешность и кто не заострял внимания на нем, дают совершенно различные показания. Даже дочка Константина Опиевича утверждает, что у дяди была борода, и она дергала за нее. Или что-нибудь в этом роде. Инга не раз перетасовывала его внешность и масть. Обычно он на крыльях летел к ней, сжигаемый умопомрачительной страстью. Но куда-то чувства делись. И не тянет. Он долго колесил по центру города. После нервного напряжения царила гулкая пустота. Надоело. Прежде всего надо было бы напиться. Как-никак, а спихнул такое дело. После этого можно надолго лечь на дно. Даже навсегда. Почему не накатывает хмельная радость? Захотелось чего-то неожиданного. Теплого и спокойного. Вспомнил милую девчонку Ольгу. Пожалуй, она способна не корябать душу. Приложить ее, как подорожник, к телу и забыть обо всей своей жизни.
Незаметно для себя Лимон подъехал к дому, возле которого они расстались в прошлый раз. Ни квартиры, ни есть ли в ней Ольга, он не знал. Просто сидел, ждал, бубнил про Гималаи. На встречу как-то не очень рассчитывал. Что-то держало, не давало уехать. Скорее всего, нежелание возвращаться к ожидающей его на террасе Инге. Время подвалило к полночи. Ударил мороз. И в этот момент из темноты возникла женская фигура. Лимон не сомневался, что это Ольга…
* * *
Ни на минуту после пробуждения не могу отделаться от сна. Чувство полета продолжает присутствовать во мне. Боль в заднице прошла. Англосакс уговаривал остаться на всю ночь. Нет уж, спасибо, хорошего понемножку. Обещала внимательно поискать перстень с черным агатом. Ох, жмот! Как пить дать, подарил его Наташке, а теперь назад требует. С другой стороны, все равно кому-нибудь достанется.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62