Чтобы что-то ответить, спрашиваю:
— Вы когда в последний раз видели Наташу?
Мнется:
— Гм… гм… гм… Наши встречи, сами понимаете, не носили регулярный характер. Они… так сказать, более интимны. Мы предпочитали не выставлять их напоказ. Гм… гм… Вы, я знаю, близкая подруга?
— Да, — Боже, неужели и этого подозревать? А почему бы и нет?
Культурная улыбочка не показатель. — Заходите. Я только проснулась. Вернее — еще не ложилась.
— Ни в коем случае, — театрально замахал руками Бутончик.
— Чего же вы хотите?
— Меня зовут Альберт Васильевич. Проще — Альби. Заехал пригласить вас на элегантный уик-энд в очаровательный уголок Подмосковья.
— Зачем? — спрашиваю, стремясь вложить в интонацию максимум презрения. Бутончик на глазах зарделся:
— Вы не поняли. Натуся всегда была в восторге от наших поездок.
— И поэтому ее задушили? — перебиваю я.
— Что вы! Мы с женой скорбим об этой потере.
— Вы с женой? — тут уж я приторчала.
— Разумеется, — радуется он. — Моя жена — прелесть. Вам понравится с нами.
Мне почему-то становится смешно. Теперь мы улыбаемся вместе. Надо же! Оказывается, существуют нормальные люди, у которых есть нормальные жены.
Почему Наташка никогда не знакомила с такими приятелями? Выглядит он вполне прилично. Такой мэн. С ним не страшно. Наверное, даже весело. Пока раздумываю, как поступить, с шумом открывается дверь из комнаты Пата. Спиной чувствую его бешеную злобу.
— Не смей никуда с ним ездить!
Бутончик отшатывается от порога. Вот умора! Пат решил мне приказывать!
— Не пущу! — захлебывается он.
Теперь уж я точно поеду. Поворачиваюсь к нему:
— А может, это и есть он?
Пат трясет головой:
— Дура! Какой из него убийца?
— Что вы, что вы, — суетится Бутончик, — я и мухи не обижу.
— Ладно, едем! Ждите в дверях, — и бегу в свою комнату. Мимо кипящего злобой Пата. Боже, заманал! Меня только заведи! Назло я способна совершить что угодно. Сбрасываю халат. В комнату бесцеремонно заваливается Пат.
Какая наглость! Морда наглая и зверская. Кричу что есть мочи:
— Вон! Я же голая!
Пат умоляюще шепчет:
— Не надо с ним ездить. Послушай меня. Мы вместе найдем убийцу. Я многое знаю…
— Уйди. Нечего лезть в мои дела. Вернусь — расскажешь, — никакого смущения от его присутствия вообще-то не испытываю. Продолжаю одеваться. Он видит мое упрямство и понимает, что дальнейшие уговоры бессмысленны. Молча уходит.
Через несколько минут я готова и стою возле «волги» Альберта Васильевича. Навстречу мне из машины вылезает улыбающаяся очаровательная женщина в шикарной шубе. Ей, конечно, за сорок, но ухоженная, точно клумба.
— Маргарита, — протяжно почти шепчет она. И немного щурит глаза.
Как хорошо, когда тебе все улыбаются. С удовольствием жму ее маленькую горячую ладошку. Пальцы усыпаны бриллиантами. Не слабо. Бутончик предлагает сесть впереди. Я отказываюсь и лезу на заднее сиденье. Ничего, на мне тоже улетная шуба. Возможно, от этого возникает отличное настроение. Такого не было со времени убийства Наташки. Едем унылыми московскими улицами, но серый мрак не давит на психику. Альберт Васильевич энергично спорит с женой, возле какого валютного магазина лучше остановиться. Называет он ее Маргуша. В салоне потрясающий аромат французских духов. Пахнет чистотой, радостью, ландышами.
Совершенно не укладывается в голове, куда и зачем еду с ними. Так бы ехать, ехать и ехать… Останавливаемся возле супермаркета на Тверской. Меня оставляют в машине. Маргуша надевает огромные очки и тем же полушепотом спрашивает:
— Что ты, милочка, пьешь? Почему-то неудобно говорить ей про «Кровавую Мери». Улыбаюсь в ответ:
— Все, что предпочитаете вы.
Она счастлива. Я тоже. Беззаботно откидываюсь на велюровые сиденья и закуриваю. Из динамиков обволакивающе звучит голос Патрисии Каас. Глаза сами закрываются. Боже, сколько же я не спала… Сигарета падает вниз на коврик. Не могу заставить себя поднять ее.
Солнце… Я же чувствовала, что оно где-то рядом. Поэтому и настроение улучшилось. Желтый бархатистый песок лениво перекатывается под ногами. Идти по нему трудно, но весело. Теряю равновесие. Падаю. Песок на зубах, в волосах. Сплевываю, смеюсь, бреду дальше. Впереди голубое-голубое море. Нет. Оно синее. Просто лучи солнца пронизывают его глубины, и оно светится изнутри голубым светом. Тихие волны без пены лижут песок. На одиноком валуне сидит девушка. Сначала показалось, что она в чем-то белом. Подхожу ближе и узнаю обнаженную фигуру Наташки. Она меня не видит. Спустила ноги в море.
Опираясь на руки, закинула голову с золотистыми волосами назад и смотрит туда, где море уплывает в небо. Подхожу сзади, боюсь ее напугать. На таком солнце и такое белое тело. Подруга немного располнела. Зато груди налились и торчат сосками вверх. Полные бедра разведены. Наверное, балдеет от ласкового ветерка, расшалившегося между ног. Боюсь заговорить. Дотрагиваюсь до ее плеча. Оно холодное как лед. Наташка не удивляется, не пугается, не оборачивается.
Обращается ко мне, будто мы давно сидим вместе и болтаем на берегу моря.
— Зачем ты ищешь его? Кто сказал, что убийца достоин наказанья?
Всякий человек на земле убивает сам себя каждым часом, каждым днем, каждым годом собственной жизни. Убийца лишь освобождает от печальной необходимости совершать это самому. Любая самая светлая радость, самая счастливая жизнь — невыносимая мука по сравнению с освобождением души, покидающей убитое тело. Из всех форм, в которых вынуждена существовать скитающаяся в космосе душа, тело, самое пошлое, примитивное, жалкое обиталище. Наша земная оболочка — унизительная ссылка для душ, провинившихся пред Ним. Отойди от меня. Ты пахнешь жизнью и слишком дорогими французскими духами. Никогда никого не ищи. Есть Тот, кто сам тебя найдет. Только повторяй каждый день: «Господи, позволь искупить грех рождения…»
После этих слов Наташка легко соскользнула с валуна и вошла в воду. Море оказалось совсем мелкое, еле доходящее до колен. Провожаю взглядом ее удаляющуюся белую, чуть располневшую фигуру. Через несколько минут она мне кажется маленьким белым парусом в огромном светящемся изнутри голубом море…
Долго не могу сообразить, где нахожусь. Лежу на высокой деревянной кровати. Вернее, утопаю в жаркой перине под большим деревенским лоскутным одеялом. Неяркий тихий свет проникает через морозные узоры трех маленьких окон.
Самая настоящая деревенская изба. В углу темнеют образа. На деревянном столе пузатый медный самовар. Везде кружевные белые салфетки и полотенца, расшитые красными петухами. Возле самовара множество вазочек с вареньем, медом, сливками. В центре горой лежат пирожки и ватрушки. Все готово для чаепития.
Осторожно слезаю с высокой кровати.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62
— Вы когда в последний раз видели Наташу?
Мнется:
— Гм… гм… гм… Наши встречи, сами понимаете, не носили регулярный характер. Они… так сказать, более интимны. Мы предпочитали не выставлять их напоказ. Гм… гм… Вы, я знаю, близкая подруга?
— Да, — Боже, неужели и этого подозревать? А почему бы и нет?
Культурная улыбочка не показатель. — Заходите. Я только проснулась. Вернее — еще не ложилась.
— Ни в коем случае, — театрально замахал руками Бутончик.
— Чего же вы хотите?
— Меня зовут Альберт Васильевич. Проще — Альби. Заехал пригласить вас на элегантный уик-энд в очаровательный уголок Подмосковья.
— Зачем? — спрашиваю, стремясь вложить в интонацию максимум презрения. Бутончик на глазах зарделся:
— Вы не поняли. Натуся всегда была в восторге от наших поездок.
— И поэтому ее задушили? — перебиваю я.
— Что вы! Мы с женой скорбим об этой потере.
— Вы с женой? — тут уж я приторчала.
— Разумеется, — радуется он. — Моя жена — прелесть. Вам понравится с нами.
Мне почему-то становится смешно. Теперь мы улыбаемся вместе. Надо же! Оказывается, существуют нормальные люди, у которых есть нормальные жены.
Почему Наташка никогда не знакомила с такими приятелями? Выглядит он вполне прилично. Такой мэн. С ним не страшно. Наверное, даже весело. Пока раздумываю, как поступить, с шумом открывается дверь из комнаты Пата. Спиной чувствую его бешеную злобу.
— Не смей никуда с ним ездить!
Бутончик отшатывается от порога. Вот умора! Пат решил мне приказывать!
— Не пущу! — захлебывается он.
Теперь уж я точно поеду. Поворачиваюсь к нему:
— А может, это и есть он?
Пат трясет головой:
— Дура! Какой из него убийца?
— Что вы, что вы, — суетится Бутончик, — я и мухи не обижу.
— Ладно, едем! Ждите в дверях, — и бегу в свою комнату. Мимо кипящего злобой Пата. Боже, заманал! Меня только заведи! Назло я способна совершить что угодно. Сбрасываю халат. В комнату бесцеремонно заваливается Пат.
Какая наглость! Морда наглая и зверская. Кричу что есть мочи:
— Вон! Я же голая!
Пат умоляюще шепчет:
— Не надо с ним ездить. Послушай меня. Мы вместе найдем убийцу. Я многое знаю…
— Уйди. Нечего лезть в мои дела. Вернусь — расскажешь, — никакого смущения от его присутствия вообще-то не испытываю. Продолжаю одеваться. Он видит мое упрямство и понимает, что дальнейшие уговоры бессмысленны. Молча уходит.
Через несколько минут я готова и стою возле «волги» Альберта Васильевича. Навстречу мне из машины вылезает улыбающаяся очаровательная женщина в шикарной шубе. Ей, конечно, за сорок, но ухоженная, точно клумба.
— Маргарита, — протяжно почти шепчет она. И немного щурит глаза.
Как хорошо, когда тебе все улыбаются. С удовольствием жму ее маленькую горячую ладошку. Пальцы усыпаны бриллиантами. Не слабо. Бутончик предлагает сесть впереди. Я отказываюсь и лезу на заднее сиденье. Ничего, на мне тоже улетная шуба. Возможно, от этого возникает отличное настроение. Такого не было со времени убийства Наташки. Едем унылыми московскими улицами, но серый мрак не давит на психику. Альберт Васильевич энергично спорит с женой, возле какого валютного магазина лучше остановиться. Называет он ее Маргуша. В салоне потрясающий аромат французских духов. Пахнет чистотой, радостью, ландышами.
Совершенно не укладывается в голове, куда и зачем еду с ними. Так бы ехать, ехать и ехать… Останавливаемся возле супермаркета на Тверской. Меня оставляют в машине. Маргуша надевает огромные очки и тем же полушепотом спрашивает:
— Что ты, милочка, пьешь? Почему-то неудобно говорить ей про «Кровавую Мери». Улыбаюсь в ответ:
— Все, что предпочитаете вы.
Она счастлива. Я тоже. Беззаботно откидываюсь на велюровые сиденья и закуриваю. Из динамиков обволакивающе звучит голос Патрисии Каас. Глаза сами закрываются. Боже, сколько же я не спала… Сигарета падает вниз на коврик. Не могу заставить себя поднять ее.
Солнце… Я же чувствовала, что оно где-то рядом. Поэтому и настроение улучшилось. Желтый бархатистый песок лениво перекатывается под ногами. Идти по нему трудно, но весело. Теряю равновесие. Падаю. Песок на зубах, в волосах. Сплевываю, смеюсь, бреду дальше. Впереди голубое-голубое море. Нет. Оно синее. Просто лучи солнца пронизывают его глубины, и оно светится изнутри голубым светом. Тихие волны без пены лижут песок. На одиноком валуне сидит девушка. Сначала показалось, что она в чем-то белом. Подхожу ближе и узнаю обнаженную фигуру Наташки. Она меня не видит. Спустила ноги в море.
Опираясь на руки, закинула голову с золотистыми волосами назад и смотрит туда, где море уплывает в небо. Подхожу сзади, боюсь ее напугать. На таком солнце и такое белое тело. Подруга немного располнела. Зато груди налились и торчат сосками вверх. Полные бедра разведены. Наверное, балдеет от ласкового ветерка, расшалившегося между ног. Боюсь заговорить. Дотрагиваюсь до ее плеча. Оно холодное как лед. Наташка не удивляется, не пугается, не оборачивается.
Обращается ко мне, будто мы давно сидим вместе и болтаем на берегу моря.
— Зачем ты ищешь его? Кто сказал, что убийца достоин наказанья?
Всякий человек на земле убивает сам себя каждым часом, каждым днем, каждым годом собственной жизни. Убийца лишь освобождает от печальной необходимости совершать это самому. Любая самая светлая радость, самая счастливая жизнь — невыносимая мука по сравнению с освобождением души, покидающей убитое тело. Из всех форм, в которых вынуждена существовать скитающаяся в космосе душа, тело, самое пошлое, примитивное, жалкое обиталище. Наша земная оболочка — унизительная ссылка для душ, провинившихся пред Ним. Отойди от меня. Ты пахнешь жизнью и слишком дорогими французскими духами. Никогда никого не ищи. Есть Тот, кто сам тебя найдет. Только повторяй каждый день: «Господи, позволь искупить грех рождения…»
После этих слов Наташка легко соскользнула с валуна и вошла в воду. Море оказалось совсем мелкое, еле доходящее до колен. Провожаю взглядом ее удаляющуюся белую, чуть располневшую фигуру. Через несколько минут она мне кажется маленьким белым парусом в огромном светящемся изнутри голубом море…
Долго не могу сообразить, где нахожусь. Лежу на высокой деревянной кровати. Вернее, утопаю в жаркой перине под большим деревенским лоскутным одеялом. Неяркий тихий свет проникает через морозные узоры трех маленьких окон.
Самая настоящая деревенская изба. В углу темнеют образа. На деревянном столе пузатый медный самовар. Везде кружевные белые салфетки и полотенца, расшитые красными петухами. Возле самовара множество вазочек с вареньем, медом, сливками. В центре горой лежат пирожки и ватрушки. Все готово для чаепития.
Осторожно слезаю с высокой кровати.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62