Он активно занимался спортом, накачивал свои и без того стальные мышцы на тренажёрах, плавал в собственном голубом бассейне, летом отдыхал на Канарских и других островах, а в свободное от работы время посещал всевозможные увеселительные заведения, где предавался пороку и разврату с восемнадцатилетними девочками, но по вечерам все так же чинно восседал во главе обильно накрытого стола в огромной семидесятиметровой столовой своего шикарного особняка, где восторженными глазами на него глядели ортодоксальная мамаша и убогие шутихи-приживалки.
В спальне Ивана Никифоровича висел портрет его отца, сделанный с единственной уцелевшей маленькой фотографии — в застёгнутом кителе, на котором красовался орден Красного Знамени. А в его рабочем кабинете — портрет недавно избранного Президента России.
Вот в этот небольшой по площади и по-спартански обставленный кабинет, где за столом, заваленном бумагами, в своих роговых очках сидел на вращающемся кресле Иван Никифорович, в один прекрасный день позвонил Вадим Филиппович Павленко.
— Иван Никифорович, зайдите ко мне. Есть важный разговор, — произнёс Павленко своим красивым баритоном.
Уже через три минуты Фефилов сидел напротив Павленко, готовый слушать своего шефа и беспрекословно исполнять все, что он скажет. Между ними давно уже установились чётко выработанные отношения. Павленко говорит, что ему нужно, а Фефилов вырабатывает только методы действия. И никаких лишних вопросов, никаких корректив в планы Павленко.
— Слушаю вас, Вадим Филиппович, — пригнулся Фефилов, словно желая лучше расслышать указания шефа. Даже мох на его огромных ушах словно встал дыбом.
— Хмельницкий, — произнёс фамилию Павленко, пристально глядя на Фефилова.
Тот только кивнул головой. Никогда бы он не посмел сказать, что с первого дня нисколько не доверял Хмельницкому, которого привёл в банк Павленко. Фефилов прекрасно понял, зачем его сюда привели, из него хотели сделать подставную фигуру, стрелочника, козла отпущения, это и ежу понятно, но вот в том, что это получится, он очень сомневался. А точнее сказать, нисколько не сомневался, что ничего не получится. Фефилов умел проникать в суть человека, глядя в его глаза. А глаза Хмельницкого, большие, добрые, ему очень не нравились. Вернее, то, что они добрые, это было хорошо, у лоха и должны быть добрые глаза. Но он углядел в них то, чего не заметил такой опытный человек, как Павленко. Он заметил в этих якобы наивных добрых глазах некую внутреннюю силу, и вообще что-то такое — явно чуждое и даже враждебное здоровому духу их славной конторы. Такие же глаза были у ныне покойного водителя Валерия Осипова. Но за всеми сотрудниками не уследишь, на Осипова он только тогда обратил внимание, когда нужно стало для дела, а вот Хмельницкий… Нет, явно маху дал Вадим Филиппович. Но… Фефилов никогда не отступал от своего правила — приказы начальства не обсуждаются, а только выполняются. И как можно профессиональней.
Услышав фамилию, Фефилов навострился, нахмурил густые брови, готовясь слушать дальше указания шефа.
— Только тебе скажу, Никифорыч, — убирая с губ свою дежурную улыбочку и переходя на развязный партийный тон начальника с подчинённым, хотя тот и старше его лет на десять, сказал Павленко. — Ну не предупреждаю, чтобы ты молчал, знаю тебя…
В бесцветных глазах Фефилова, скрытых за роговыми очками, мелькнуло нечто вроде обиды — если не предупреждаете, так зачем вообще это говорите? Значит, предупреждаете все-таки. А я вроде бы этого не заслужил.
— Дело больно серьёзное, — произнёс нечто вроде извинения за предупреждение Павленко. — Олег Михайлович отказался выполнить моё устное указание о предоставлении крупного кредита одной очень уважаемой организации для очень благородных целей.
Ни один мускул не дрогнул на лице Фефилова. Он не мигая глядел в глаза шефу.
— Ну, короче, он в курсе того, чего не должен знать. Ты понял меня? — Павленко решил объяснить суть дела подоходчивее.
Фефилов молча кивнул своей крупной лысеющей головой.
— Что делать, знаешь?
— Поставим на прослушивание квартиру, машину, телефоны, будем следить за каждым шагом. Так… Конышева сменим…
— Зачем? — не понял Павленко.
— Олег Михайлович не дурак. Он только пытался казаться таким, — произнёс Фефилов и тут же осёкся. В его словах Павленко мог почувствовать упрёк в свой адрес в отсутствии бдительности и прозорливости, а этого Иван Никифорович уж никак не хотел, он лишь излагал шефу свои планы на ближайшее будущее, и то только потому что тот потребовал этого. Если бы речь шла не о Хмельницком, а о ком-нибудь пониже, типа водителя Валерия Осипова, об этом бы речь не заходила. Просто выполнялось и докладывалось. А руководство одобряло. И вознаграждало.
— Полагаешь, он его подозревает?
— Полагаю, да.
Иван Никифорович был в курсе шашней Конышева с женой Хмельницкого, но об этом предпочёл не докладывать шефу. Он не обязан был этого знать, пока не обязан, ведь Хмельницкий до этой минуты должен был быть вне подозрений, а значит, и не обязан Фефилов докладывать об этом Павленко. Он подержит эту карту в запасе. Конышев этот жук ещё тот, глазёнки хитренькие… И очень было бы неплохо его подставить, когда надо будет. Ведь Иван Никифорович прекрасно понял задание шефа, а все, что говорилось обоими вслух, это была лишь оболочка, за которой таилась главная цель. Хмельницкий знает то, чего не должен знать. Значит, все, Павленко этими словами подписал Хмельницкому смертный приговор, дал команду на его физическое уничтожение. А уж какими средствами это сделать, это дело Ивана Никифоровича, его работа. И он сделает все, как надо. Он никогда не подводил. А сделав это дело, надо, очевидно, будет разыграть карту Конышева. Хотя его жалко — незаменимый в некоторых вопросах человек. Как он все сделал с Осиповым, просто высший пилотаж, да и только! Но всему своё время… Человеком надо вовремя воспользоваться, а потом так же вовремя его убрать. Свидетели никому не нужны.
— Ладно, так и поступим, — согласился Павленко. Он вглядывался в суровое лицо Фефилова, словно желая уловить на нем хоть какие-то эмоции. Но лицо было совершенно непроницаемо. Он только ждал дальнейших указаний. — Тогда у меня все, Иван Никифорович. Вопросов нет?
— Нет, Вадим Филиппович.
У него никогда не было вопросов. Только одни ответы. На все, что угодно.
И горе было тому, за кого брался Иван Никифорович Фефилов, потомственный чекист.
13
На встречу с Аллой в Сокольники Олег Хмельницкий решил поехать на метро. Он отпустил своего нового водителя Романа и в восемь часов вечера вышел из здания банка.
В том, что за ним уже следят, у него сомнений не было. Серьёзность ситуации постепенно стала доходить до него, хотя он постоянно тешил себя надеждой, что это лишь недоразумение и вскоре все образуется и встанет на свои места.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63