Неожиданно в Валдаеве вспыхнула молнией неприязнь к этому человеку. Но ему тут же стало стыдно.
Валдаев пригубил вино. Вдруг внутри он начал наполняться каким-то дискомфортом. Он бросил взгляд на висящие над компьютером большие, мерно тикающие часы. И затейливая медная секундная стрелка нервно вздрагивала. перелетая от одного деления к другому. Эта стрелка приковывала взор. В ней было что-то важное.
Он ощутил, что голова его на миг куда-то поехала.
— Что случилось? — с тревогой тронула его за плечо Элла.
— Ничего. Все в порядке, — Валдаев стиснул зубы. Да, пора лечиться. Он опять взглянул на часы и вздрогнул. Секундная стрелка продолжала свой ход. И она показывала — куда-то вновь пропало секунд пятнадцать его времени…
Уже стемнело. На улице было не холодно, но как-то промозгло и туманно. Да еще нервы. В общем, Валдаева начала бить мелкая дрожь, и Элла почувствовала это.
Она подняла руку и остановила надвигавшуюся из темноты пушисто светящимися фарами автомашину. Водитель, несмотря на туман, увидел клиента.
— Куда везти? — деловито осведомился о
— Ко мне? — держась за дверцу, она обернулась к Валдаеву, стоявшему на мокром от недавнего дождя тротуаре, в котором туманно отражался свет фонарей.
— К тебе, — кивнул он.
Элла назвала адрес, договорилась о сумме. И белая «Волга» с пассажирами тронулась с места.
Когда они уже сидели в квартире, Валдаев ощущал, что дрожь не проходит.
— Заболеваешь? — сочувственно спросила Элла.
— Нет, это пройдет.
— Давай в ванную.
В ванной он стоял под тугими горячими струями и чувствовал, как отогревается внутри. А яркий свет стремился изгнать темные мысли, и это у него даже получалось.
Он докрасна растерся полотенцем. Надел длинный мужской халат и подумал о том, от кого он остался у Эллы.
— Ты там живой? — спросила Элла. — Тут уже очередь в ванную.
— Пожалуйста, — он вышел в показавшийся холодным после влажного тепла ванной комнаты коридорчик. Плюхнулся на кровать. Прикрыл глаза. Голова легко гудела. И казалось, что перед закрытыми глазами возникают какие-то иные таинственные пространства, которые вращаются друг в друге. От них веяло беспокойством.
— Подвинься, — прошептала Элла, пристраиваясь рядом с ним. — Девушка тепла хочет, — ее рука распахнула его халат на груди. И Валдаева охватило сладостное чувство.
— Я тебя люблю, — прохрипел он.
— Правда? — она усмехнулась с неожиданной злостью.
— Правда. Конечно, правда.
— Хорошо любить современным мужчинам. Любовь не накладывает никаких обязательств. Раньше надо было побеждать на турнирах и дуэлях. Завоевывать сердца. Платить жизнью.
— За одну ночь, как с Клеопатрой, — поддакнул Валдаев, вспоминая оброненные как-то Эллой слова о египетской царице.
— Вот именно. Сегодня же страсть ничего не стоит. Она дается даром. В крайнем случае создает трудности для кошелька. Разве это правильно?
— Все мы дети своего века.
— Это отвратительный век, Валера. Это век слабых духом.
— Ты меня совсем затюкала.
— Я? Нет, дорогой. Ты не знаешь, как я умею затюкивать. Ты меня знаешь только с одной стороны.
— А на самом деле у тебя тяжелый, стервозный характер, — через силу засмеялся он.
— Где-то так и есть… Поговорим об этом через год.
— Поговорим, — кивнул он, подумав, что если так пойдет дальше, еще неизвестно, где он будет через этот год.
— Не обращай внимания, — она скинула халатик и прижалась к нему жарким телом.
Она стала все сильнее гладить его. Пальцы у нее были крепкие. Острые наманикюренные ногти впивались, подчас довольно больно, в кожу. Неожиданно боль пронзила плечо.
— Что такое? — встревожилась Элла. Он потер плечо. Поглядел на него. Там был приличный кровоподтек. Он напоминал следы зубов.
— Откуда это, черт возьми? — скривился он.
— Укусила какая-нибудь, — Элла ласково погладила плечо.
— Ну что ты говоришь, — он смутился.
— Валера, что с тобой? Обман памяти? Это же я тебя вчера прикусила. Ты еще взвыл. Не помнишь?
— Нет, не помню! — воскликнул он. Он вдруг напрягся. Он попытался вспомнить это. И ничего. На этом месте в памяти не было ничего!
— Ладно, ладно, — Элла притянула его голову к своей мягкой груди. — Не волнуйся, — мягко, как при общении с больным, произнесла она.
От ее слов и от тепла этих рук Валдаеву стало легче. Он ощутил прилив нежности. Отбросил все прочь. И полетел куда-то в пучины страсти.
После безумного пика наслаждения он задремал. Проснулся в темноте. Мало того что на улице была ночь, так еще и шторы были плотно задернуты, так что в комнату не пробивался даже свет фонарей.
Валдаев ощутил толчок беспокойства. Он встал, прошелся по комнате. Отодвинул шторы. Туман рассеялся, и в окно светила ровно обрезанная посредине луна.
Он оглянулся на уткнувшуюся в подушку обнаженную Эллу. Щемящая жалость овладела им. Ему захотелось прикрыть ее одеялом, защитить от всех невзгод. Она была сейчас для него самым дорогим человеком. И он радовался, что способен на такое чувство. Будто свет зажегся в ночи. Он готов был поверить, что действительно любит ее. Хотя, по большому счету, с трудом представлял, что в себя включает это слово.
И тут как током ударила мысль и быстро растеклась сладостно-болезненным ядом по телу — а каково было бы сейчас взять и разбить это ощущение. Уничтожить… вместе с его источником.
«Маньяк вырывал сердца жертв», — вдруг не к месту, крысой из черной норы выскользнуло и оскалилось воспоминание. Газетная полоса о похождениях маньяка, вырывающего сердца. Интересно, а он сам мог бы стать таким маньяком? Он вдруг на миг ощутил свое родство душ с этим таинственным темным существом.
Вдруг какой-то бес будто толкнул вперед. Подойти, взять за шею так, чтобы хрустнули позвонки… И все. Концы разрублены. Не нужно ни за кого бояться. Не нужно нести на себе сдавливающую маску цивилизованного человека. Полное освобождение.
И вдруг возникла совершенно идиотская идея — а может, он и есть тот самый маньяк? Иначе откуда эти ощущения родства, единого резонанса с тем неизвестным черным человеком? А провалы в памяти — что за ними? Что скрывают эти пятна? Может, кровавые пиршества?
Ему вдруг непреодолимо захотелось шагнуть к Элле.
Он затряс головой. И вынырнул из сумеречного состояния между реальностью и выдумкой. Будто только что побывал где-то в другом мире.
Он перевел дыхание. Сейчас он вполне контролировал себя. И овладевшее им недавно безумие казалось теперь совершенно абсурдным. Оно было чужим!
Он медленно сполз по стенке на пол. Встал на колени. Его объял ужас. Только что он чуть не потерял себя.
«Ах ты, ночь, что ж ты, ночь, наковеркала», — вспомнился есенинский стих. Как он назывался? Да, так и назывался — «Черный человек»…
— «Черный человек, ты прескверный гость, Эта слава давно про тебя разносится», —
Процитировал он негромко.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61