С жалобным скрежетом дверца сейфа стронулась с места. О'Райли повис на оглобле, поджав ноги, – и сейф распахнулся, издав звук выскочившей пробки.
Полковник Мортимер и О'Райли наклонились над ящиком, плотно набитым пачками купюр. Оба, взмокшие от непрерывной работы, в расстёгнутых сорочках с закатанными рукавами, в этом тёмном сарае под чадящей керосиновой лампой они были похожи на каких-то мастеровых, закончивших долгий труд.
О'Райли устало провёл тыльной стороной ладони по лбу.
– Все… Сколько же здесь?
– Какая разница… – полковник вытянул одну пачку. – Тысячные «зелёные спинки»…
– Да здесь и вправду на миллион потянет, – недоверчиво проговорил О'Райли, выдернув из другой пачки банкноту и разглядывая её на свет. – Никогда не видел настоящих тысячных.
Внезапно дверь сарая распахнулась, громко ударив об стенку, и в темноте прозвучал резкий голос Индио:
– И никогда больше не увидишь! Положите деньги на место! И отойдите от сейфа!
РАСПЯТЫЕ ПРОПОВЕДНИКИ
«Могло быть и хуже», думал О'Райли, стараясь спиной нащупать на дощатой стене какую-нибудь неровность, чтобы зацепиться за неё и хоть немного унять резь в руках. Его распяли на стене, привязав руки к потолочной балке. Поначалу он и не ощутил никаких неудобств, но уже через пять минут заныли плечи, а потом стало резать запястья, схваченные верёвкой. «Могли ведь и на куски разорвать, когда Индио крикнул, что мы украли их деньги… " О'Райли сплюнул на край рубахи и остался доволен – слюна была уже почти без крови.
Один на один он бы в порошок растёр каждого, начиная с Нино. Но его взяли в круг, и он не смог вырваться. Полковника дубасили рядом, но тот и не сопротивлялся, только уклонялся, сколько мог, потом свалился, сжавшись калачиком, и его долго пинали. О'Райли в конце концов повалился рядом, и полковник успел прохрипеть: «Руки! Береги руки!», и снова закрыл лицо локтями. Теперь полковник висел рядом. Ему пришлось хуже, его подвесили за руки, связанные прямо над головой, и опереться было не на что, он висел, касаясь земли только носками сапог.
О'Райли заметил сбоку округлый чурбак и ногой начал подталкивать его к полковнику. Примерился и пнул, и чурбак перекатился как раз к сапогу. Полковник подтянул его ближе и встал на него обеими ногами.
– Спасибо, мой мальчик.
– Полковник, давно хотел у вас спросить… Чего ради вы ввязались во всё это дерьмо? Вы же богатый человек. Не рассказывайте мне сказки о том, что вас разорили. У вас земля в Каролине, огромная семья, друзья-генералы…
– Я мог бы и тебе задать такой же вопрос.
– И задайте, – обрадовался О'Райли. – Рад буду ответить. Можете вы предложить простому ирландцу более прибыльное занятие? Когда я отслужил в армии и ехал обратно в Техас, я в каждом более-менее приличном городе интересовался насчёт работы. И везде видел таблички: «Ирландцы не принимаются». Я не в обиде. Это очень правильные таблички. Нечего нам делать в этих городах. Наше место здесь, в прерии. Но вы-то из другого теста, полковник.
– Считай, что мне нравится это дело.
– Нравится убивать?
– Наводить порядок.
– Так вы, полковник, борец за справедливость?
– Нет никакой справедливости, мой мальчик, – ответил полковник. – Справедливость у каждого своя, поэтому её и нет. А порядок для всех один. Он либо есть, либо должен быть.
О'Райли всегда не нравилось само слово «порядок». Было в нём какое-то насилие. Ему по душе были другие слова: свобода, независимость, или, к примеру, удача. Но сейчас он понял, что всю жизнь подразумевал под этим словом вмешательство в свою жизнь. А ведь можно и самому установить порядок. И тогда это слово становится вполне приемлемым.
Он горько усмехнулся:
– Да, теперь у нас полный порядок. Ну что, полковник, вам не кажется, что мы слишком много сделали для Индио?
– Ты о чём?
– Позволили ему ограбить банк, помогли открыть сейф. Что бы он делал без нас?
– Извини, я сейчас думал совсем о другом, – сказал полковник. – Без нас?
– Я вот думаю, знаете, почему мы ещё живы? Потому что без нас он и не сообразит, что делать с такими деньгами.
– С такими деньгами… – полковник облизал запёкшиеся разбитые губы и откашлялся. – С такими деньгами они никуда не смогут сунуться. Сейчас всем уже известно, что из банка похищен сейф с крупными банкнотами, и любой, кто предъявит к оплате хотя бы сотенную, тут же попадёт за решётку. Значит, им придётся выжидать, пока шум не утихнет. Или перебираться подальше отсюда. А это тоже непросто.
– Это вы так рассуждаете, – скептически заметил О'Райли. – А они не рассуждают. Они завтра пойдут в ближайший притон, сунут хозяину пятисотку, и все будут довольны. Хозяин не выдаст выгодных клиентов.
– Может быть… А ты уверен, что хозяина никто не выдаст?
– Кто?
– Да любая из его девиц, – проговорил полковник, поудобнее пристраивая ноги на чурбаке. – А раньше всех девиц в полицию прибежит жена, чтобы донести на мужа, и получить свой процент. Не забывай, мой мальчик, здесь, на Западе, ничего не скроешь. Это прозрачный мир.
О'Райли первый раз в жизни не хотелось спорить. Он намеревался спокойно поддерживать беседу, чтобы отвлечься от боли в руках, но как тут промолчишь, если собеседник ни черта не смыслит в жизни на Западе?
– Прозрачный? Да где вы тут видели хоть что-нибудь прозрачное? Здесь даже стаканы, и те мутные. Если бы этот мир был прозрачным, здесь жили бы только ангелы. Если ничего не сделать тайком, не украсть, не убить – пришлось бы жить строго по Заповедям. Нет, полковник, здесь у нас глубокая ночь, без луны, и ни одной звезды не видно, да ещё тучи низкие. В такой темноте можно творить всё, что хочешь. Вот потому-то здесь и крадут, и убивают, и все обо всём знают, и ничего не делают.
– В том-то и беда, что ничего не делают, – сказал полковник. – Но не будем всех мазать одной краской. Кто-то пытается делать. Вот мы с тобой, например. Не сочти за похвальбу, но я только в одном Техасе убрал семерых. Троих в Нью-Мексико. Двоих в Миссисипи. А сколько на твоём счету?
О'Райли посмотрел в потолок, шевеля губами.
– Двадцать две тысячи долларов, – сосчитал он, наконец. – Мог бы получить и больше, если бы мне засчитали всех, кого я прибил. Знаете, как бывает. Следишь за ним, следишь, потом сходишься, он на тебя кидается и получает своё. А в участке тебе говорят, что это совсем не тот парень, за которого обещали деньги. И ничего им не докажешь, потому что он лежит рядом и молчит, а на лбу у него не написано, что он – тот самый. Я вот думаю, что надо бы всех преступников клеймить, как телят на ранчо. Всё равно он уже никогда не будет нормальным человеком, а зато у нас бы меньше было проблем. А, полковник?
– Двадцать две тысячи? Да ты богач…
О'Райли зацепился краем каблука за какой-то выступ на стене и смог приподняться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66
Полковник Мортимер и О'Райли наклонились над ящиком, плотно набитым пачками купюр. Оба, взмокшие от непрерывной работы, в расстёгнутых сорочках с закатанными рукавами, в этом тёмном сарае под чадящей керосиновой лампой они были похожи на каких-то мастеровых, закончивших долгий труд.
О'Райли устало провёл тыльной стороной ладони по лбу.
– Все… Сколько же здесь?
– Какая разница… – полковник вытянул одну пачку. – Тысячные «зелёные спинки»…
– Да здесь и вправду на миллион потянет, – недоверчиво проговорил О'Райли, выдернув из другой пачки банкноту и разглядывая её на свет. – Никогда не видел настоящих тысячных.
Внезапно дверь сарая распахнулась, громко ударив об стенку, и в темноте прозвучал резкий голос Индио:
– И никогда больше не увидишь! Положите деньги на место! И отойдите от сейфа!
РАСПЯТЫЕ ПРОПОВЕДНИКИ
«Могло быть и хуже», думал О'Райли, стараясь спиной нащупать на дощатой стене какую-нибудь неровность, чтобы зацепиться за неё и хоть немного унять резь в руках. Его распяли на стене, привязав руки к потолочной балке. Поначалу он и не ощутил никаких неудобств, но уже через пять минут заныли плечи, а потом стало резать запястья, схваченные верёвкой. «Могли ведь и на куски разорвать, когда Индио крикнул, что мы украли их деньги… " О'Райли сплюнул на край рубахи и остался доволен – слюна была уже почти без крови.
Один на один он бы в порошок растёр каждого, начиная с Нино. Но его взяли в круг, и он не смог вырваться. Полковника дубасили рядом, но тот и не сопротивлялся, только уклонялся, сколько мог, потом свалился, сжавшись калачиком, и его долго пинали. О'Райли в конце концов повалился рядом, и полковник успел прохрипеть: «Руки! Береги руки!», и снова закрыл лицо локтями. Теперь полковник висел рядом. Ему пришлось хуже, его подвесили за руки, связанные прямо над головой, и опереться было не на что, он висел, касаясь земли только носками сапог.
О'Райли заметил сбоку округлый чурбак и ногой начал подталкивать его к полковнику. Примерился и пнул, и чурбак перекатился как раз к сапогу. Полковник подтянул его ближе и встал на него обеими ногами.
– Спасибо, мой мальчик.
– Полковник, давно хотел у вас спросить… Чего ради вы ввязались во всё это дерьмо? Вы же богатый человек. Не рассказывайте мне сказки о том, что вас разорили. У вас земля в Каролине, огромная семья, друзья-генералы…
– Я мог бы и тебе задать такой же вопрос.
– И задайте, – обрадовался О'Райли. – Рад буду ответить. Можете вы предложить простому ирландцу более прибыльное занятие? Когда я отслужил в армии и ехал обратно в Техас, я в каждом более-менее приличном городе интересовался насчёт работы. И везде видел таблички: «Ирландцы не принимаются». Я не в обиде. Это очень правильные таблички. Нечего нам делать в этих городах. Наше место здесь, в прерии. Но вы-то из другого теста, полковник.
– Считай, что мне нравится это дело.
– Нравится убивать?
– Наводить порядок.
– Так вы, полковник, борец за справедливость?
– Нет никакой справедливости, мой мальчик, – ответил полковник. – Справедливость у каждого своя, поэтому её и нет. А порядок для всех один. Он либо есть, либо должен быть.
О'Райли всегда не нравилось само слово «порядок». Было в нём какое-то насилие. Ему по душе были другие слова: свобода, независимость, или, к примеру, удача. Но сейчас он понял, что всю жизнь подразумевал под этим словом вмешательство в свою жизнь. А ведь можно и самому установить порядок. И тогда это слово становится вполне приемлемым.
Он горько усмехнулся:
– Да, теперь у нас полный порядок. Ну что, полковник, вам не кажется, что мы слишком много сделали для Индио?
– Ты о чём?
– Позволили ему ограбить банк, помогли открыть сейф. Что бы он делал без нас?
– Извини, я сейчас думал совсем о другом, – сказал полковник. – Без нас?
– Я вот думаю, знаете, почему мы ещё живы? Потому что без нас он и не сообразит, что делать с такими деньгами.
– С такими деньгами… – полковник облизал запёкшиеся разбитые губы и откашлялся. – С такими деньгами они никуда не смогут сунуться. Сейчас всем уже известно, что из банка похищен сейф с крупными банкнотами, и любой, кто предъявит к оплате хотя бы сотенную, тут же попадёт за решётку. Значит, им придётся выжидать, пока шум не утихнет. Или перебираться подальше отсюда. А это тоже непросто.
– Это вы так рассуждаете, – скептически заметил О'Райли. – А они не рассуждают. Они завтра пойдут в ближайший притон, сунут хозяину пятисотку, и все будут довольны. Хозяин не выдаст выгодных клиентов.
– Может быть… А ты уверен, что хозяина никто не выдаст?
– Кто?
– Да любая из его девиц, – проговорил полковник, поудобнее пристраивая ноги на чурбаке. – А раньше всех девиц в полицию прибежит жена, чтобы донести на мужа, и получить свой процент. Не забывай, мой мальчик, здесь, на Западе, ничего не скроешь. Это прозрачный мир.
О'Райли первый раз в жизни не хотелось спорить. Он намеревался спокойно поддерживать беседу, чтобы отвлечься от боли в руках, но как тут промолчишь, если собеседник ни черта не смыслит в жизни на Западе?
– Прозрачный? Да где вы тут видели хоть что-нибудь прозрачное? Здесь даже стаканы, и те мутные. Если бы этот мир был прозрачным, здесь жили бы только ангелы. Если ничего не сделать тайком, не украсть, не убить – пришлось бы жить строго по Заповедям. Нет, полковник, здесь у нас глубокая ночь, без луны, и ни одной звезды не видно, да ещё тучи низкие. В такой темноте можно творить всё, что хочешь. Вот потому-то здесь и крадут, и убивают, и все обо всём знают, и ничего не делают.
– В том-то и беда, что ничего не делают, – сказал полковник. – Но не будем всех мазать одной краской. Кто-то пытается делать. Вот мы с тобой, например. Не сочти за похвальбу, но я только в одном Техасе убрал семерых. Троих в Нью-Мексико. Двоих в Миссисипи. А сколько на твоём счету?
О'Райли посмотрел в потолок, шевеля губами.
– Двадцать две тысячи долларов, – сосчитал он, наконец. – Мог бы получить и больше, если бы мне засчитали всех, кого я прибил. Знаете, как бывает. Следишь за ним, следишь, потом сходишься, он на тебя кидается и получает своё. А в участке тебе говорят, что это совсем не тот парень, за которого обещали деньги. И ничего им не докажешь, потому что он лежит рядом и молчит, а на лбу у него не написано, что он – тот самый. Я вот думаю, что надо бы всех преступников клеймить, как телят на ранчо. Всё равно он уже никогда не будет нормальным человеком, а зато у нас бы меньше было проблем. А, полковник?
– Двадцать две тысячи? Да ты богач…
О'Райли зацепился краем каблука за какой-то выступ на стене и смог приподняться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66