Были ли это мельниковцы, с которыми отряд дрался накануне, или хлопцы из «эс-бэ», спохватившиеся, после возвращения Цыгана, оставалось неизвестным. Крутиков утверждал, что в одном убитом бандеровце он узнал «районового» Калину.
Группа отходила в лес. Убитую Наташу несли с собой. Она так и не дождалась своей «большой роли», своего большого подвига. Но кто из нас, мечтающих о подвиге, желал бы умереть иначе, чем она!
В группе осталось тринадцать человек. Они залегли на опушке леса, готовые продолжать бой. Но фашисты, понеся большой урон, прекратили преследование.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Тринадцать человек, смертельно усталые, молча брели по лесу. На носилках, наскоро сделанных из ветвей, Харитонов и Кобеляцкий несли раненого Крутикова. Нужно было где-то остановиться, отдохнуть. Нужно было поговорить и решить, что делать дальше.
Все оказалось труднее, чем партизаны предполагали. Они потеряли товарищей, лишились рации, обессилели. Впереди километры и километры пути.
И двое из них предложили идти назад.
Они стали уговаривать Крутикова возвращаться в отряд, взяв направление через район Берестечко на Цуманские леса. Приводилось много доводов. Главный из них тот, что задание все равно не может быть выполнено и, следовательно, надо думать о том, чтобы остаться в живых и принести пользу в другом месте.
— Пастухов! — позвал Крутиков.
— Слушаю, — откликнулся Пастухов.
Кобеляцкий и Харитонов, державшие носилки, опустили их на землю.
— Пастухов, — повторил Крутиков, стараясь казаться спокойным, — хочу знать твое мнение.
— Приказ есть приказ, — пробасил Пастухов. — Надо идти дальше, а кто не согласен… вольному воля.
— Каждый, значит, по своему усмотрению? — Крутиков поморщился. — Так?
— Да, я так думаю. Лично я буду выполнять приказ.
— Кобеляцкий, ты?
— Идти — и никаких разговоров.
— Ты, Харитонов?
Крутиков знал, что все равно, что бы ни было, он поведет группу вперед, и если сейчас обратился к товарищам, то только за поддержкой. И когда они поддержали, а Клепушевский, тот даже сказал, что скорее умрет, чем отступит от приказа, Крутиков приподнялся на локтях и крикнул, побагровев от напряжения:
— Пораженцев щадить не буду… Вперед!.. Выйдем из лесу, найдем деревню, возьмем лошадей — и вперед!
В небольшой деревушке, на которую они к вечеру набрели, удалось достать не только сани и лошадей, но и кое-какие медикаменты. Клепушевскому, который был тоже ранен, но держался на ногах, и Крутикову сделали перевязки. После пищи и отдыха все заметно приободрились.
В деревушке партизаны встретились с националистом. Встреча оказалась удачной. Националист дал Крутикову пароль, действующий до двадцатого января, а также сообщил, где и сколько расположено в районе вооруженных националистов. Связной вызвался свести «друга провидника», как он называл Крутикова, в соседнюю деревню Байляки, где стояли мельниковцы. Крутиков отказался, но потом подумал, что мельниковцы могут сами пожаловать с визитом, и отдал приказ собираться в путь. Был предпринят обычный маневр: сначала взяли курс на Байляки, а затем свернули в сторону — в ту, от которой связной предостерегал. «Раз он предостерегает, стало быть, мельниковцев там не очень жалуют».
Весь следующий день провели в лесу. Клепушевскому стало хуже, он побледнел и с трудом двигался. Разведка принесла неутешительные вести: впереди гитлеровцы.
Возобновились разговоры о возвращении в отряд. На этот раз просьбы сменились настояниями. Крутиков, все время хмуро молчавший, вдруг усмотрел долю истины в этих нетерпимых для него предложениях.
Он понял, что упорное следование приказу, ставшее для него необходимостью, почти привычкой, не всегда есть самый целесообразный путь к выполнению долга. И он согласился с предложениями Пастухова возвращаться не в отряд, а в Гуту-Пеняцкую, так гостеприимно их принявшую, там обосноваться и оттуда уже отправить разведчиков во Львов. Может быть, удастся разыскать Женю и Василия Дроздовых и Приступу.
Расстояние до Гуты надо было покрыть в самый короткий срок — до двадцатого, пока действовал известный им пароль.
Остаток дня, ночь и весь следующий день группа пробыла в пути. Препятствием, заставившим партизан остановиться, оказалась и на этот раз шоссейная дорога. По ней двигались немецкие автомашины и патрули на мотоциклах. Препятствие это было последним: проскочить шоссе, пройти несколько километров лесом — и они в Гуте. Но это-то и оказалось трудным.
Им так и не удалось перейти шоссейную дорогу в этом месте. Как потом выяснилось, беда была к счастью. Впереди, в Гаевке, которую предстояло проехать, чтобы попасть в Гуту-Пеняцкую, стояли гитлеровцы.
Крутиков повернул группу в лес, к небольшой деревушке. Но и здесь оказались фашисты. Поднялась стрельба. Партизан стали преследовать.
Выручил старик крестьянин, оказавшийся в лесу. По стрельбе он понял, что гитлеровцы на кого-то напали, и поспешил на помощь.
— Кто вы? — крикнул он издали.
— Партизаны, — последовал ответ.
— Бросайте сани, идите за мной.
Крестьянина звали Павло. Фамилии Крутиков не запомнил и потом сильно жалел об этом. Старик знал лес вдоль и поперек. Он умело запутал следы, а потом повел партизан к себе на хутор, стоявший под горой, на опушке леса.
Здесь их гостеприимно приняла хозяйка, жена старика. Крутиков попросил его сходить в разведку. По возвращении он доложил, что гитлеровцы не пошли по их следу, а вернулись в деревню.
— Вы куда путь держите? — осторожно осведомился старик и, не ожидая ответа, как бы боясь, что ему могут не поверить, стал рассказывать о своем сыне, который работал в органах милиции и сейчас скрывается от немецких жандармов и бандеровцев. — Коли вам в Гуту-Пеняцкую, — сказал он, услышав ответ Крутикова, — то можно проводить. Мы такими тропками пойдем, что ни одна собака не дознается…
— А на шоссе как? — спросил Крутиков.
— Что шоссе! Мы местечко найдем — никто не помешает…
Но после новой разведки, в которую старик пошел вместе с Кобеляцким, он сообщил, что это его «местечко» не подходит. Сани здесь не провезешь, а нести раненого на руках до самой Гуты партизаны не имели сил.
— Пускай у нас останется, — предложил крестьянин. — Мы и доктора найдем, и отходим, и укроем, если что…
— Останешься? — спросил Крутиков Клепушевского.
— Придется, — ответил тот тихо.
— Ты подумай, — повторил Крутиков.
— Останусь, — твердо заявил Клепушевский.
— Мы посмотрим, как за родным, — встряла в разговор хозяйка и тут же, чтобы совсем успокоить раненого, добавила: — У меня сын такой, как ты, белобрысый…
Крутиков протянул Клепушевскому сверток.
— Две тысячи марок. Заплатишь доктору.
— Ладно, — сказал Клепушевский. — Вы только дайте знать, если будете уходить из Гуты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135
Группа отходила в лес. Убитую Наташу несли с собой. Она так и не дождалась своей «большой роли», своего большого подвига. Но кто из нас, мечтающих о подвиге, желал бы умереть иначе, чем она!
В группе осталось тринадцать человек. Они залегли на опушке леса, готовые продолжать бой. Но фашисты, понеся большой урон, прекратили преследование.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Тринадцать человек, смертельно усталые, молча брели по лесу. На носилках, наскоро сделанных из ветвей, Харитонов и Кобеляцкий несли раненого Крутикова. Нужно было где-то остановиться, отдохнуть. Нужно было поговорить и решить, что делать дальше.
Все оказалось труднее, чем партизаны предполагали. Они потеряли товарищей, лишились рации, обессилели. Впереди километры и километры пути.
И двое из них предложили идти назад.
Они стали уговаривать Крутикова возвращаться в отряд, взяв направление через район Берестечко на Цуманские леса. Приводилось много доводов. Главный из них тот, что задание все равно не может быть выполнено и, следовательно, надо думать о том, чтобы остаться в живых и принести пользу в другом месте.
— Пастухов! — позвал Крутиков.
— Слушаю, — откликнулся Пастухов.
Кобеляцкий и Харитонов, державшие носилки, опустили их на землю.
— Пастухов, — повторил Крутиков, стараясь казаться спокойным, — хочу знать твое мнение.
— Приказ есть приказ, — пробасил Пастухов. — Надо идти дальше, а кто не согласен… вольному воля.
— Каждый, значит, по своему усмотрению? — Крутиков поморщился. — Так?
— Да, я так думаю. Лично я буду выполнять приказ.
— Кобеляцкий, ты?
— Идти — и никаких разговоров.
— Ты, Харитонов?
Крутиков знал, что все равно, что бы ни было, он поведет группу вперед, и если сейчас обратился к товарищам, то только за поддержкой. И когда они поддержали, а Клепушевский, тот даже сказал, что скорее умрет, чем отступит от приказа, Крутиков приподнялся на локтях и крикнул, побагровев от напряжения:
— Пораженцев щадить не буду… Вперед!.. Выйдем из лесу, найдем деревню, возьмем лошадей — и вперед!
В небольшой деревушке, на которую они к вечеру набрели, удалось достать не только сани и лошадей, но и кое-какие медикаменты. Клепушевскому, который был тоже ранен, но держался на ногах, и Крутикову сделали перевязки. После пищи и отдыха все заметно приободрились.
В деревушке партизаны встретились с националистом. Встреча оказалась удачной. Националист дал Крутикову пароль, действующий до двадцатого января, а также сообщил, где и сколько расположено в районе вооруженных националистов. Связной вызвался свести «друга провидника», как он называл Крутикова, в соседнюю деревню Байляки, где стояли мельниковцы. Крутиков отказался, но потом подумал, что мельниковцы могут сами пожаловать с визитом, и отдал приказ собираться в путь. Был предпринят обычный маневр: сначала взяли курс на Байляки, а затем свернули в сторону — в ту, от которой связной предостерегал. «Раз он предостерегает, стало быть, мельниковцев там не очень жалуют».
Весь следующий день провели в лесу. Клепушевскому стало хуже, он побледнел и с трудом двигался. Разведка принесла неутешительные вести: впереди гитлеровцы.
Возобновились разговоры о возвращении в отряд. На этот раз просьбы сменились настояниями. Крутиков, все время хмуро молчавший, вдруг усмотрел долю истины в этих нетерпимых для него предложениях.
Он понял, что упорное следование приказу, ставшее для него необходимостью, почти привычкой, не всегда есть самый целесообразный путь к выполнению долга. И он согласился с предложениями Пастухова возвращаться не в отряд, а в Гуту-Пеняцкую, так гостеприимно их принявшую, там обосноваться и оттуда уже отправить разведчиков во Львов. Может быть, удастся разыскать Женю и Василия Дроздовых и Приступу.
Расстояние до Гуты надо было покрыть в самый короткий срок — до двадцатого, пока действовал известный им пароль.
Остаток дня, ночь и весь следующий день группа пробыла в пути. Препятствием, заставившим партизан остановиться, оказалась и на этот раз шоссейная дорога. По ней двигались немецкие автомашины и патрули на мотоциклах. Препятствие это было последним: проскочить шоссе, пройти несколько километров лесом — и они в Гуте. Но это-то и оказалось трудным.
Им так и не удалось перейти шоссейную дорогу в этом месте. Как потом выяснилось, беда была к счастью. Впереди, в Гаевке, которую предстояло проехать, чтобы попасть в Гуту-Пеняцкую, стояли гитлеровцы.
Крутиков повернул группу в лес, к небольшой деревушке. Но и здесь оказались фашисты. Поднялась стрельба. Партизан стали преследовать.
Выручил старик крестьянин, оказавшийся в лесу. По стрельбе он понял, что гитлеровцы на кого-то напали, и поспешил на помощь.
— Кто вы? — крикнул он издали.
— Партизаны, — последовал ответ.
— Бросайте сани, идите за мной.
Крестьянина звали Павло. Фамилии Крутиков не запомнил и потом сильно жалел об этом. Старик знал лес вдоль и поперек. Он умело запутал следы, а потом повел партизан к себе на хутор, стоявший под горой, на опушке леса.
Здесь их гостеприимно приняла хозяйка, жена старика. Крутиков попросил его сходить в разведку. По возвращении он доложил, что гитлеровцы не пошли по их следу, а вернулись в деревню.
— Вы куда путь держите? — осторожно осведомился старик и, не ожидая ответа, как бы боясь, что ему могут не поверить, стал рассказывать о своем сыне, который работал в органах милиции и сейчас скрывается от немецких жандармов и бандеровцев. — Коли вам в Гуту-Пеняцкую, — сказал он, услышав ответ Крутикова, — то можно проводить. Мы такими тропками пойдем, что ни одна собака не дознается…
— А на шоссе как? — спросил Крутиков.
— Что шоссе! Мы местечко найдем — никто не помешает…
Но после новой разведки, в которую старик пошел вместе с Кобеляцким, он сообщил, что это его «местечко» не подходит. Сани здесь не провезешь, а нести раненого на руках до самой Гуты партизаны не имели сил.
— Пускай у нас останется, — предложил крестьянин. — Мы и доктора найдем, и отходим, и укроем, если что…
— Останешься? — спросил Крутиков Клепушевского.
— Придется, — ответил тот тихо.
— Ты подумай, — повторил Крутиков.
— Останусь, — твердо заявил Клепушевский.
— Мы посмотрим, как за родным, — встряла в разговор хозяйка и тут же, чтобы совсем успокоить раненого, добавила: — У меня сын такой, как ты, белобрысый…
Крутиков протянул Клепушевскому сверток.
— Две тысячи марок. Заплатишь доктору.
— Ладно, — сказал Клепушевский. — Вы только дайте знать, если будете уходить из Гуты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135