а затем пошлите еще.
Сообразно с этим Виллиам послал ей очень нежное письмо и перевод на одного лондонского купца на сто шестьдесят фунтов и попросил не беспокоиться и надеяться, что он в скором времени сможет послать ей еще. Приблизительно, десять дней спустя он послал ей другой перевод на пятьсот сорок фунтов и через одну или две почты — еще перевод на триста фунтов. И он написал ей, что пошлет ей достаточно для того, чтобы она могла бросить лавочку, и советовал ей снять дом, как говорил я выше.
Он подождал, покуда не получил ответа на все три письма. В ответе говорилось, что она деньги получила, и, чего я не ожидал, сообщила, что никому из знакомых она не сказала ни одного слова о полученных ею деньгах и вообще о том, что Виллиам жив, и не сообщит об этом, покуда не узнает дальнейшего.
Когда он показал мне это письмо, я сказал:
— Знаете, Виллиам, этой женщине можно доверить даже жизнь. Пошлите ей остаток от пяти тысяч фунтов, и я поеду вместе с вами в Англию, в дом этой женщины, когда вы только захотите.
Словом, мы послали ей пять тысяч фунтов, и она, получивши все сполна, через короткое время написала брату, что известила дядю о том, что очень больна и больше не может заниматься каким бы то ни было трудом и, что сняла дом, приблизительно, в четырех милях от Лондона, где будет якобы жить на средства со сдаваемых в наем комнат. Коротко говоря, она поступила так, точно понимала, что брат собирается приехать к ней инкогнито, и заверила, что он сможет жить так уединенно, как ему захочется.
Благодаря этому перед нами отворилась та самая дверь, которая, как мы думали, на всю жизнь будет заперта для нас. Словом, мы решили действовать, но осторожно, скрывая как имена, так и все другие обстоятельства. Сообразно с этим Виллиам дал знать сестре, как приятна ему ее осторожность, а также, что она правильно угадала его желание жить в уединении, и, наконец, просил ее жить как можно скромнее до тех пор, покуда они не встретятся.
Он собирался отправить это письмо.
— Послушайте-ка, Виллиам, — сказал я, — не посылайте ей пустого письма. Напишите, что с вами едет друг, который ищет такого же уединения, как и вы, и я пошлю ей еще пять тысяч фунтов.
Так, коротко говоря, мы обогатили семью этой бедной женщины, и все же, когда дошло дело до отъезда, мужество покинуло меня, и я не осмелился. А что до Виллиама, то он без меня отправиться не хотел, и так мы после того провели еще два года, обдумывая, что нам делать.
Вы, быть может, решите, что я слишком расточительно обращался с моим неправедно нажитым добром, осыпая щедротами и посылая княжеские дары постороннему для меня человеку, который даже не знал меня. Но нужно считаться с тем, в каком я находился положении.
Денег у меня было в изобилии, а друзей ни одного на свете. И ни от кого не видывал я ни услуги, ни помощи. Я не знал поэтому, куда поместить или кому доверить мои богатства, покуда я жив, или кому оставить их, когда я умру.
Так, не имея друзей, говорю я, ухватился я за сестру Виллиама. Доброта ее по отношению к брату, которого она сперва считала бедным, свидетельствовала о щедром духе и милосердной душе. Решивши на нее первую обратить мои щедроты, я не сомневался, что тем самым добуду себе в будущем нечто вроде убежища или средоточия, на которое смогу опираться в будущих поступках. Ибо, действительно, человек, у которого имеются богатства, но нет приюта, нет места, которое бы имело магнетическое влияние на его привязанности, находится поистине в одном из самых странных обстоятельств и положении, какие только возможны, и улучшить это положение не в силах все его деньги.
Как я сказал уже, мы провели два года с лишним в Венеции и соседних с нею местах и все время пребывали в постоянных колебаниях, — не решались и были неуверенны до последней степени. Сестра Виллиама каждый раз убеждала нас приехать в Англию и удивлялась, почему мы не решаемся доверять ей, когда она нам стольким обязана, и даже некоторым образом обижалась за проявляемую к ней подозрительность.
Наконец я стал склоняться к тому, чтобы поехать и сказал Виллиаму:
— Послушайте-ка, брат Виллиам (ибо с того нашего разговора в Бассоре я называл его братом), если вы согласитесь со мною в двух или трех вопросах, я охотно, от всего сердца поеду с вами в Англию.
Виллиам отвечал на это:
— Скажите мне, в чем дело.
— Во-первых, — сказал я, — вы не откроетесь никому из ваших родных в Англии, кроме как сестре. Во-вторых, мы не сбреем наших баков или бород (ибо мы все время носили бороды на греческий лад), и мы не снимем наших длинных курток, чтобы сходить за греков и иностранцев. В-третьих, мы никогда не будем говорить по-английски при ком бы то ни было, за исключением вашей сестры. В-четвертых, мы всегда будем жить вместе, и выдавать себя за братьев.
Виллиам сказал, что от всего сердца соглашается на все эти условия, но что не разговаривать по-английски будет труднее всего, хотя он и постарается делать это, как только сумеет. Итак, словом, мы согласились отправиться из Венеции в Неаполь , где выложили большую сумму денег на покупку тюков шелка, оставили большую сумму у одного купца в Венеции и еще значительную сумму, — в Неаполе, взявши к тому же векселей на изрядное количество денег. И все же в Лондон прибыли мы с таким грузом, с каким за несколько лет не прибывали туда, наверное, даже американские купцы, ибо мы нагрузили два корабля семьюдесятью тремя тюками трощенного шелка , не считая еще тринадцати тюков шелковых тканей из герцогства Миланского , погруженных в Генуе. Все это я привез в сохранности и некоторое время спустя женился на верной моей покровительнице, сестре Виллиама, с которой я более счастлив, нежели того заслуживаю.
А теперь, после того, как я так откровенно рассказал вам, как прибыл в Англию, и после того, как так смело признался, какую жизнь вел в чужих краях, — мне пора на время умолкнуть, не то, пожалуй, кое-кто захочет поподробнее узнать о вашем старом друге — капитане Бобе.


1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68