Наемник потянулся было за мечом – но трольх дернул коня к себе, и он вылетел из седла и растянулся на земле. Чудовище же неторопливо, словно и не замечая суеты вокруг, подтащило упирающуюся всеми ногами лошадь и одним точным, уверенным движением переломило ей шею. С такой легкостью, как человек мог бы скрутить голову, к примеру, цыпленку…
Так же неспешно трольх отволок труп коня чуть в сторону, туда, где свалены были туши остальных животных – похоже, чудовище отличалось завидной методичностью, – и медленно, словно бы в предвкушении, обернулось к остальным наемникам. Видно было, что с этими невесть откуда взявшимися людьми трольх намеревается расправиться столь же хладнокровно и неумолимо, как с обитателями деревни…
И тогда Конан бросился вперед.
Он сделал это почти инстинктивно, не раздумывая, как делал многое в своей жизни, в чем позже раскаивался, упрекая себя за излишнюю горячность. Но эти горы окровавленных трупов, этот несчастный на костре, это пронзительное ржание убитой лошади, – он не мог этого вынести спокойно. Ярость, бесконтрольная, огненная, полыхнула в нем, затмевая рассудок.
– Ио-хааа-аа! – издал он воинственный клич киммерийцев и бросился на трольха сзади.
Тот, как видно, не заметил приближения противника, и атака киммерийца застала его врасплох. Острый меч, просвистев дугу в воздухе, полоснул его по лопатке… и истошный вопль, полный ненависти и боли, вырвался сразу из трех глоток.
Трольх развернулся к нему. Огромные руки протянулись к варвару, и тот едва успел отскочить прочь, так что когти лишь слегка зацепили сапог. Не давая чудовищу опомниться, едва приземлившись, Конан прыгнул вновь и нанес колющий удар сбоку. Трольх вновь зарычал, – однако варвар заметил в отчаянии, что ни первый, ни второй его удар, несмотря на то, что он вложил в них всю силу, не нанесли чудовищу особого вреда. Кожа его, загрубевшая, была подобна коре тысячелетнего дуба, а под ней был настоящий панцирь мускулов, – так что почти невозможно было достать клинком жизненно важные органы, и Конан понял, что может лишь разъярить чудовище мелкими порезами, но, если не найдет иного способа, никогда не сумеет расправиться с ним.
Он вновь увернулся от удара огромных лап, но уже с трудом. Чудовище было слишком велико, и размах более чем вдвое превосходил длину руки киммерийца, даже вместе с мечом. Силы были слишком неравны. И, тщетно попытавшись ударить трольха по одной из трех шей, Конан вынужден был вновь отступить.
– Нергал вас побери, дармоеды! – заорал он наемникам. – Да проснетесь вы наконец?
«Возможно, впятером им удастся одолеть чудище…» – мелькнула мысль.
Но, хотя бойцы его, очнувшись наконец от оцепенения, в которое повергло их появление чудовища, поспешили на помощь командиру, толку от них оказалось немного.
Жук с Невусом налетели на трольха сзади, размахивая мечами. Конан хотел крикнуть им, чтобы не тратили силы зря и били только в шею или по глазам, – но предупреждение его опоздало. Их удары лишь раздразнили чудовище, не причинив особого вреда, но когда в слепой ярости оно развернулось к обидчикам, у тех не осталось почти никаких шансов. Лошадь Невуса, заржав, взметнулась на дыбы… левой лапой трольх поймал ее за переднюю ногу и, не обращая внимания на удары копыт, дернул и переломил, точно щепку. Несчастное животное рухнуло оземь и забилось в судорогах, придавив собой всадника. Конан видел, что Невус еще жив – он отчаянно извивался, пытаясь выбраться на свободу, – но помощи от него ждать было нечего. Барх, сброшенный с коня еще ранее, до сих пор не пришел в себя. Так что это оставляло лишь Жука и Сабрия.
Но теперь лошади стали им только помехой. Верный скакун Жука успел увернуться от трольха, но теперь кони совершенно обезумели от ужаса и не слушались ни узды, ни хлыста. Киммериец видел, как всадники тщетно пытаются совладать с перепуганными животными. От них ему напрасно было бы ждать помощи.
Однако Конана это смутило не более чем на мгновение. Ему столько раз приходилось в одиночку идти в бой с самыми грозными противниками, что он давно привык рассчитывать лишь на свои силы и не ждать никогда помощи со стороны. Стоит только положиться на кого-то, как ты пропал. Неминуемо утратишь бдительность, оступишься, а того, кто должен был подстраховать, именно в этот миг не окажется рядом… вот и пиши пропало. И потому, осознав, что остался с трольхом один на один, Конан, вместо отчаяния, испытал лишь мстительную, злую радость, упоение битвой истинного берсерка. То была его стихия, и он знал, что победит.
Развернувшись, северянин с криком побежал назад, к кострам, увлекая за собой чудовище. Трольх последовал за ним, тяжело ступая, так, что от шагов его шел гул по земле. Но когда он настиг человека, тот был уже во всеоружии.
Костер, разведенный трольхом (должно быть, благодаря трем головам, он все же соображал несколько лучше, чем простое животное), был сложен из огромных поленьев, в которых Конан без труда узнал обломки частокола. И теперь, когда огромное чудовище, вытягивая вперед лапы с топорщащимися, точно десяток кинжалов, когтями, приблизилось к нему, он поднырнул вниз и, ухватив в прыжке огромную головню, ткнул горящим концом прямо в живот трольху.
Тот завопил так истошно-пронзительно, что у киммерийца невольно заложило уши, но, не обращая внимания на судорожно молотящие воздух лапы, мелькавшие перед самым лицом его – так что лишь невероятная ловкость и подвижность спасали от гибели – боец сделал еще один выпад. На сей раз удар пришелся по глазам правой головы. И новый яростный вопль сотряс густую ночь, застывшую над миром.
Ударом лапы у Конана вышибло из рук факел. Когти задели его запястье, глубоко вспоров кожу, но он даже не заметил этого. Безумие битвы овладело им – то самое невероятное состояние, когда воину кажется, будто само время замедлило бег, движения противника делаются тягучими и предсказуемыми, и каждый шаг его известен наперед, точно в прекрасном, полном глубинного смысла танце. Ничто тогда не может повредить берсерку, ничто не может причинить ему вреда, и нет такой силы, что способна заставить его отступить… Не глядя ухватив новую головню из костра, не обращая внимания на языки пламени, жадно лизнувшие кулак, Конан вновь перешел в наступление.
Он знал, что так будет. Что в руках у него окажется совершенное оружие, которое и требовалось ему сейчас – Длинный, остро отточенный кол, подобный тому, на который насадил трольх несчастного над огнем. В этом был смысл. Была высшая справедливость.
Взмахнув полыхающим факелом прямо перед двумя уцелевшими мордами чудовища, киммериец вновь заставил того отступить. Он уже научил трольха бояться огня, и теперь тот даже не пытался сражаться, лишь оглашал хриплым воем окрестности, отчаянно, не глядя бил по воздуху лапами и отступал… отступал…
Незаметно, ловко орудуя полыхающей головней, Конан заставил чудовище описать круг.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120
Так же неспешно трольх отволок труп коня чуть в сторону, туда, где свалены были туши остальных животных – похоже, чудовище отличалось завидной методичностью, – и медленно, словно бы в предвкушении, обернулось к остальным наемникам. Видно было, что с этими невесть откуда взявшимися людьми трольх намеревается расправиться столь же хладнокровно и неумолимо, как с обитателями деревни…
И тогда Конан бросился вперед.
Он сделал это почти инстинктивно, не раздумывая, как делал многое в своей жизни, в чем позже раскаивался, упрекая себя за излишнюю горячность. Но эти горы окровавленных трупов, этот несчастный на костре, это пронзительное ржание убитой лошади, – он не мог этого вынести спокойно. Ярость, бесконтрольная, огненная, полыхнула в нем, затмевая рассудок.
– Ио-хааа-аа! – издал он воинственный клич киммерийцев и бросился на трольха сзади.
Тот, как видно, не заметил приближения противника, и атака киммерийца застала его врасплох. Острый меч, просвистев дугу в воздухе, полоснул его по лопатке… и истошный вопль, полный ненависти и боли, вырвался сразу из трех глоток.
Трольх развернулся к нему. Огромные руки протянулись к варвару, и тот едва успел отскочить прочь, так что когти лишь слегка зацепили сапог. Не давая чудовищу опомниться, едва приземлившись, Конан прыгнул вновь и нанес колющий удар сбоку. Трольх вновь зарычал, – однако варвар заметил в отчаянии, что ни первый, ни второй его удар, несмотря на то, что он вложил в них всю силу, не нанесли чудовищу особого вреда. Кожа его, загрубевшая, была подобна коре тысячелетнего дуба, а под ней был настоящий панцирь мускулов, – так что почти невозможно было достать клинком жизненно важные органы, и Конан понял, что может лишь разъярить чудовище мелкими порезами, но, если не найдет иного способа, никогда не сумеет расправиться с ним.
Он вновь увернулся от удара огромных лап, но уже с трудом. Чудовище было слишком велико, и размах более чем вдвое превосходил длину руки киммерийца, даже вместе с мечом. Силы были слишком неравны. И, тщетно попытавшись ударить трольха по одной из трех шей, Конан вынужден был вновь отступить.
– Нергал вас побери, дармоеды! – заорал он наемникам. – Да проснетесь вы наконец?
«Возможно, впятером им удастся одолеть чудище…» – мелькнула мысль.
Но, хотя бойцы его, очнувшись наконец от оцепенения, в которое повергло их появление чудовища, поспешили на помощь командиру, толку от них оказалось немного.
Жук с Невусом налетели на трольха сзади, размахивая мечами. Конан хотел крикнуть им, чтобы не тратили силы зря и били только в шею или по глазам, – но предупреждение его опоздало. Их удары лишь раздразнили чудовище, не причинив особого вреда, но когда в слепой ярости оно развернулось к обидчикам, у тех не осталось почти никаких шансов. Лошадь Невуса, заржав, взметнулась на дыбы… левой лапой трольх поймал ее за переднюю ногу и, не обращая внимания на удары копыт, дернул и переломил, точно щепку. Несчастное животное рухнуло оземь и забилось в судорогах, придавив собой всадника. Конан видел, что Невус еще жив – он отчаянно извивался, пытаясь выбраться на свободу, – но помощи от него ждать было нечего. Барх, сброшенный с коня еще ранее, до сих пор не пришел в себя. Так что это оставляло лишь Жука и Сабрия.
Но теперь лошади стали им только помехой. Верный скакун Жука успел увернуться от трольха, но теперь кони совершенно обезумели от ужаса и не слушались ни узды, ни хлыста. Киммериец видел, как всадники тщетно пытаются совладать с перепуганными животными. От них ему напрасно было бы ждать помощи.
Однако Конана это смутило не более чем на мгновение. Ему столько раз приходилось в одиночку идти в бой с самыми грозными противниками, что он давно привык рассчитывать лишь на свои силы и не ждать никогда помощи со стороны. Стоит только положиться на кого-то, как ты пропал. Неминуемо утратишь бдительность, оступишься, а того, кто должен был подстраховать, именно в этот миг не окажется рядом… вот и пиши пропало. И потому, осознав, что остался с трольхом один на один, Конан, вместо отчаяния, испытал лишь мстительную, злую радость, упоение битвой истинного берсерка. То была его стихия, и он знал, что победит.
Развернувшись, северянин с криком побежал назад, к кострам, увлекая за собой чудовище. Трольх последовал за ним, тяжело ступая, так, что от шагов его шел гул по земле. Но когда он настиг человека, тот был уже во всеоружии.
Костер, разведенный трольхом (должно быть, благодаря трем головам, он все же соображал несколько лучше, чем простое животное), был сложен из огромных поленьев, в которых Конан без труда узнал обломки частокола. И теперь, когда огромное чудовище, вытягивая вперед лапы с топорщащимися, точно десяток кинжалов, когтями, приблизилось к нему, он поднырнул вниз и, ухватив в прыжке огромную головню, ткнул горящим концом прямо в живот трольху.
Тот завопил так истошно-пронзительно, что у киммерийца невольно заложило уши, но, не обращая внимания на судорожно молотящие воздух лапы, мелькавшие перед самым лицом его – так что лишь невероятная ловкость и подвижность спасали от гибели – боец сделал еще один выпад. На сей раз удар пришелся по глазам правой головы. И новый яростный вопль сотряс густую ночь, застывшую над миром.
Ударом лапы у Конана вышибло из рук факел. Когти задели его запястье, глубоко вспоров кожу, но он даже не заметил этого. Безумие битвы овладело им – то самое невероятное состояние, когда воину кажется, будто само время замедлило бег, движения противника делаются тягучими и предсказуемыми, и каждый шаг его известен наперед, точно в прекрасном, полном глубинного смысла танце. Ничто тогда не может повредить берсерку, ничто не может причинить ему вреда, и нет такой силы, что способна заставить его отступить… Не глядя ухватив новую головню из костра, не обращая внимания на языки пламени, жадно лизнувшие кулак, Конан вновь перешел в наступление.
Он знал, что так будет. Что в руках у него окажется совершенное оружие, которое и требовалось ему сейчас – Длинный, остро отточенный кол, подобный тому, на который насадил трольх несчастного над огнем. В этом был смысл. Была высшая справедливость.
Взмахнув полыхающим факелом прямо перед двумя уцелевшими мордами чудовища, киммериец вновь заставил того отступить. Он уже научил трольха бояться огня, и теперь тот даже не пытался сражаться, лишь оглашал хриплым воем окрестности, отчаянно, не глядя бил по воздуху лапами и отступал… отступал…
Незаметно, ловко орудуя полыхающей головней, Конан заставил чудовище описать круг.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120