«Много, — говорю ей бывало, — толку от этих ваших церковных часов. Вам-то хорошо, у вас и свои есть, а мне каково? Каждый раз, как иду на работу, они мне кровь портят!» Кто-то мне говорил, что их теперь починили, но я там больше не хожу, так что сама не видела.
Хилари очень не хотелось задавать следующий вопрос, но еще меньше ей хотелось показаться самой себе трусихой. Она собралась с духом.
— А кроме выстрела вы что-нибудь слышали?
В следующую же секунду она пожалела, что спросила об этом, потому что на лице миссис Эшли появилась самая настоящая паника, а руки снова задрожали и метнулись к губам. Хилари тут же затрясло тоже.
— Что вы слышали? Вы же слышали что-то, я знаю. Это были голоса?
Миссис Эшли качнула головой. Хилари решила, что это скорее «да», чем «нет».
— Вы слышали голоса, — повторила она. — Но чьи?
— Мистера Эвертона. — Вцепившиеся в губы пальцы, казалось, душили эти слова, но Хилари их все же расслышала.
— Вы слышали голос мистера Эвертона. Вы уверены?
На этот раз миссис Эшли не просто качнула головой, а изо всех сил мотнула ею. Судя по всему, это означало, что миссис Эшли уверена в этом настолько, насколько вообще может быть в чем-либо уверена.
— А какой-нибудь еще голос вы слышали?
И снова голова миссис Эшли качнулась, говоря «да».
— Чей голос?
— Я не знаю, мисс. Не знаю, и под страхом смерти повторю то же самое, и точно так же сказала миссис Грей, когда она пришла и спрашивала у меня, бедняжка. Я разобрала только, что мистер Эвертон с кем-то ссорился.
Ссорился! Сердце Хилари ушло в пятки. Еще одна чудовищная улика против Джефа. Еще одно подтверждение убийственных показаний Мерсеров. Причем подтверждение не купленное и не сфабрикованное, потому что, давая его, эта женщина ничего не выигрывала. Напротив, она даже старалась его скрыть. Она пожалела Марион и все это время молчала.
Хилари глубоко вдохнула и заставила себя идти до конца:
— Вы слышали что-нибудь из того, что говорил этот второй человек?
— Нет, мисс.
— Но голос мистера Эвертона вы узнали?
— Да, мисс.
— И слышали, что он говорил? — напирала Хилари.
— О да, мисс! — На этом голос миссис Эшли снова утонул в рыданиях, а из глаз хлынули слезы.
И в то время как одна часть Хилари в ярости спрашивала себя, как этой женщине удается выжать из себя столько воды, другая ее часть — холодная и рассудительная, — уже догадываясь, все же страшилась узнать, что именно сказал Джеймс Эвертон. А потом Хилари услышала собственный шепот:
— Что он сказал? Я должна знать, что именно он сказал.
И миссис Эшли, зажимая рукой рот, выдавила:
— Он сказал, о мисс, он сказал: «Мой родной племянник!» О мисс, он так прямо и сказал: «Мой родной племянник!» А потом был выстрел, и я убежала со всех ног и ничего больше не знаю. И я обещала бедной миссис Грей — о, я же ей обещала! — что никому этого не скажу.
Хилари почувствовала внутри ужасную пустоту.
— Это уже не важно, — сказала она. — Дело закрыто.
Глава 10
Хилари устало брела по Пинмэнс-лейн, чувствуя страшную тяжесть в ногах и еще большую — на сердце. Бедная Марион! Бедная, бедная Марион. Приехать сюда в надежде на чудо и услышать вместо этого смертный приговор Джефу, который несколько минут назад выслушала Хилари. Только Марион было во много, в тысячу раз тяжелее. Какое чудовищное, невероятное разочарование! Марион никогда не должна узнать, что Хилари была здесь. Она должна и впредь верить, что молчание миссис Эшли навеки похоронило свидетельство, которое, несомненно, привело бы ее мужа на виселицу. Дойдя до конца Пинмэнс-лейн, она свернула и задумчиво побрела дальше. Да неужели это и есть милосердие — сохранить человеку жизнь ради бесконечных и нескончаемых лет тюремной жизни? Не лучше ли было покончить со всем разом? Не лучше ли так было бы и для Джефа, и для Марион тоже? Но даже мысль об этом заставила ее вздрогнуть. Есть вещи, о которых лучше не думать. Она встряхнулась, отгоняя от себя эти мысли, и разом вернулась в реальность.
Вероятно, она свернула не в ту сторону, потому что улица, на которой она теперь оказалась, была ей совершенно незнакома. Правдой было и то, что пришлось бы еще поискать улицы, которые бы она здесь знала, но именно эту она абсолютно точно видела впервые в жизни: маленькие, только что отстроенные, но уже плотно заселенные — по две семьи в каждом — домики; одна половина выкрашена бледно-зеленым, другая — горчично-желтым цветом; красные занавески в одном окне, ярко-синие — в соседнем, и черепица всех цветов и оттенков. Все вместе казалось новеньким и блестящим, словно рождественские игрушки, только что вынутые из упаковки и разложенные в ряд вдоль дороги.
Стоило Хилари подумать об этом, она услышала за спиной звук шагов, а уже в следующее мгновение сообразила, что звук этот далеко не новый и преследует ее довольно давно — возможно даже, с тех самых пор, как она свернула с Пинмэнс-лейн. Скорее всего, она просто его тогда не замечала. Прислушиваясь, Хилари пошла чуть быстрее. Шаги за ее спиной тут же участились. Оглянувшись, она увидела мужчину в пальто из непромокаемой ткани и коричневой фетровой шляпе. Вокруг его шеи был обмотан толстый светло-коричневый шарф, а между шарфом и полями шляпы виднелось правильное лицо со светлыми глазами и чисто выбритой верхней губой. Хилари поспешно отвернулась, но было поздно. Мужчина догнал ее и приподнял шляпу.
— Простите, мисс Кэрью.
При звуке своего имени она растерялась настолько, что забыла обо всех правилах приличия — о том, в частности, что, если кто-то заговаривает с вами на улице, следует молча пройти мимо, как если бы этот кто-то и на свет еще не родился. Еще лучше, если удастся сделать при этом вид, будто сами вы родились в холодильнике и многому от него научились, и уж ни в коем случае не следует краснеть или пугаться. Хилари сделала именно это. Ее щеки немедленно вспыхнули, и она, запинаясь, проговорила:
— Что, что вам нужно? Я вас не знаю.
— Совершенно верно, мисс, но, если позволите, я бы хотел переговорить с вами. На днях мы ехали в одном поезде. Я, разумеется, узнал вас сразу. Вы же, не считая поезда, конечно, видите меня впервые.
Манеры и поведение выдавали в нем хорошо вышколенного слугу — вежливого и респектабельного. Немало успокаивало и обращение «мисс».
— В поезде? — переспросила Хилари. — Вы хотите сказать, вчера?
— Да, мисс. В поезде до Ледлингтона. Я был с женой. Не думаю, что вы успели меня заметить, потому что я сразу перешел в другой вагон, но, мне кажется, жену вы должны были запомнить.
— Почему? — удивилась Хилари, недоуменно глядя на него своими светлыми и совсем по-детски округлившимися глазами.
Мужчина, однако, смотрел куда-то в сторону.
— Ну как же, мисс, — ответил он. — Вы ведь остались в вагоне совсем одни, вот я и подумал, что вы, может, разговорились.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67
Хилари очень не хотелось задавать следующий вопрос, но еще меньше ей хотелось показаться самой себе трусихой. Она собралась с духом.
— А кроме выстрела вы что-нибудь слышали?
В следующую же секунду она пожалела, что спросила об этом, потому что на лице миссис Эшли появилась самая настоящая паника, а руки снова задрожали и метнулись к губам. Хилари тут же затрясло тоже.
— Что вы слышали? Вы же слышали что-то, я знаю. Это были голоса?
Миссис Эшли качнула головой. Хилари решила, что это скорее «да», чем «нет».
— Вы слышали голоса, — повторила она. — Но чьи?
— Мистера Эвертона. — Вцепившиеся в губы пальцы, казалось, душили эти слова, но Хилари их все же расслышала.
— Вы слышали голос мистера Эвертона. Вы уверены?
На этот раз миссис Эшли не просто качнула головой, а изо всех сил мотнула ею. Судя по всему, это означало, что миссис Эшли уверена в этом настолько, насколько вообще может быть в чем-либо уверена.
— А какой-нибудь еще голос вы слышали?
И снова голова миссис Эшли качнулась, говоря «да».
— Чей голос?
— Я не знаю, мисс. Не знаю, и под страхом смерти повторю то же самое, и точно так же сказала миссис Грей, когда она пришла и спрашивала у меня, бедняжка. Я разобрала только, что мистер Эвертон с кем-то ссорился.
Ссорился! Сердце Хилари ушло в пятки. Еще одна чудовищная улика против Джефа. Еще одно подтверждение убийственных показаний Мерсеров. Причем подтверждение не купленное и не сфабрикованное, потому что, давая его, эта женщина ничего не выигрывала. Напротив, она даже старалась его скрыть. Она пожалела Марион и все это время молчала.
Хилари глубоко вдохнула и заставила себя идти до конца:
— Вы слышали что-нибудь из того, что говорил этот второй человек?
— Нет, мисс.
— Но голос мистера Эвертона вы узнали?
— Да, мисс.
— И слышали, что он говорил? — напирала Хилари.
— О да, мисс! — На этом голос миссис Эшли снова утонул в рыданиях, а из глаз хлынули слезы.
И в то время как одна часть Хилари в ярости спрашивала себя, как этой женщине удается выжать из себя столько воды, другая ее часть — холодная и рассудительная, — уже догадываясь, все же страшилась узнать, что именно сказал Джеймс Эвертон. А потом Хилари услышала собственный шепот:
— Что он сказал? Я должна знать, что именно он сказал.
И миссис Эшли, зажимая рукой рот, выдавила:
— Он сказал, о мисс, он сказал: «Мой родной племянник!» О мисс, он так прямо и сказал: «Мой родной племянник!» А потом был выстрел, и я убежала со всех ног и ничего больше не знаю. И я обещала бедной миссис Грей — о, я же ей обещала! — что никому этого не скажу.
Хилари почувствовала внутри ужасную пустоту.
— Это уже не важно, — сказала она. — Дело закрыто.
Глава 10
Хилари устало брела по Пинмэнс-лейн, чувствуя страшную тяжесть в ногах и еще большую — на сердце. Бедная Марион! Бедная, бедная Марион. Приехать сюда в надежде на чудо и услышать вместо этого смертный приговор Джефу, который несколько минут назад выслушала Хилари. Только Марион было во много, в тысячу раз тяжелее. Какое чудовищное, невероятное разочарование! Марион никогда не должна узнать, что Хилари была здесь. Она должна и впредь верить, что молчание миссис Эшли навеки похоронило свидетельство, которое, несомненно, привело бы ее мужа на виселицу. Дойдя до конца Пинмэнс-лейн, она свернула и задумчиво побрела дальше. Да неужели это и есть милосердие — сохранить человеку жизнь ради бесконечных и нескончаемых лет тюремной жизни? Не лучше ли было покончить со всем разом? Не лучше ли так было бы и для Джефа, и для Марион тоже? Но даже мысль об этом заставила ее вздрогнуть. Есть вещи, о которых лучше не думать. Она встряхнулась, отгоняя от себя эти мысли, и разом вернулась в реальность.
Вероятно, она свернула не в ту сторону, потому что улица, на которой она теперь оказалась, была ей совершенно незнакома. Правдой было и то, что пришлось бы еще поискать улицы, которые бы она здесь знала, но именно эту она абсолютно точно видела впервые в жизни: маленькие, только что отстроенные, но уже плотно заселенные — по две семьи в каждом — домики; одна половина выкрашена бледно-зеленым, другая — горчично-желтым цветом; красные занавески в одном окне, ярко-синие — в соседнем, и черепица всех цветов и оттенков. Все вместе казалось новеньким и блестящим, словно рождественские игрушки, только что вынутые из упаковки и разложенные в ряд вдоль дороги.
Стоило Хилари подумать об этом, она услышала за спиной звук шагов, а уже в следующее мгновение сообразила, что звук этот далеко не новый и преследует ее довольно давно — возможно даже, с тех самых пор, как она свернула с Пинмэнс-лейн. Скорее всего, она просто его тогда не замечала. Прислушиваясь, Хилари пошла чуть быстрее. Шаги за ее спиной тут же участились. Оглянувшись, она увидела мужчину в пальто из непромокаемой ткани и коричневой фетровой шляпе. Вокруг его шеи был обмотан толстый светло-коричневый шарф, а между шарфом и полями шляпы виднелось правильное лицо со светлыми глазами и чисто выбритой верхней губой. Хилари поспешно отвернулась, но было поздно. Мужчина догнал ее и приподнял шляпу.
— Простите, мисс Кэрью.
При звуке своего имени она растерялась настолько, что забыла обо всех правилах приличия — о том, в частности, что, если кто-то заговаривает с вами на улице, следует молча пройти мимо, как если бы этот кто-то и на свет еще не родился. Еще лучше, если удастся сделать при этом вид, будто сами вы родились в холодильнике и многому от него научились, и уж ни в коем случае не следует краснеть или пугаться. Хилари сделала именно это. Ее щеки немедленно вспыхнули, и она, запинаясь, проговорила:
— Что, что вам нужно? Я вас не знаю.
— Совершенно верно, мисс, но, если позволите, я бы хотел переговорить с вами. На днях мы ехали в одном поезде. Я, разумеется, узнал вас сразу. Вы же, не считая поезда, конечно, видите меня впервые.
Манеры и поведение выдавали в нем хорошо вышколенного слугу — вежливого и респектабельного. Немало успокаивало и обращение «мисс».
— В поезде? — переспросила Хилари. — Вы хотите сказать, вчера?
— Да, мисс. В поезде до Ледлингтона. Я был с женой. Не думаю, что вы успели меня заметить, потому что я сразу перешел в другой вагон, но, мне кажется, жену вы должны были запомнить.
— Почему? — удивилась Хилари, недоуменно глядя на него своими светлыми и совсем по-детски округлившимися глазами.
Мужчина, однако, смотрел куда-то в сторону.
— Ну как же, мисс, — ответил он. — Вы ведь остались в вагоне совсем одни, вот я и подумал, что вы, может, разговорились.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67