Моя маленькая Дениза, и не думайте об этом! Когда дела идут так плохо и моя казна почти пуста…
Себя же он не ограничивал в расходах. Его казна оказывалась не пустой, когда речь шла о том, чтобы поменять машину, заказать пять костюмов сразу, послать корзину цветов жене или пригласить куда-нибудь свою очередную пассию.
– Однако же мне необходимо новое демисезонное пальто! – произнесла она плаксивым тоном, дурачась и топая ногой.
Телефон как будто ждал этого знака и зазвонил. Дениза недовольно сняла трубку.
– ЭКСИМ, Общество по экспорту… Простите? Ах! Мадам Куртуа? Разумеется, он здесь!
Было лишь девятнадцать минут седьмого, но она решила соединить Куртуа с женой. Эта маленькая месть была как бальзам для ее сердца. Она нажала кнопку интерфона. В кабинете Жюльена раздался звонок. Дениза не отпускала кнопку, как будто от этого звонок мог стать громче. Ответа не было. Она занервничала. Ну же! Нет, он не ответит раньше назначенного времени. Она злилась на него, но не могла не восхищаться таким упрямством. Настойчивость и упрямство часто путают.
Наконец… Нет…
– Не кладите трубку, мадам Куртуа. Он здесь, я знаю, он не выходил, я бы увидела. Я все время была на месте. Он, наверное, моет руки… Я звоню еще, мадам…
Черт! Двадцать минут седьмого уже миновало, а Куртуа по-прежнему молчал.
– Алло? Месье Куртуа? Двадцать минут седьмого, месье, мадам Куртуа на первой линии.
– Спасибо, Дениза.
В задумчивости она машинально переключила аппарат. Как он это сказал… Каким-то измученным голосом. От этого голоса все в ней перевернулось. Он из тех мужчин, которым прощается все. И чем больше им прощаешь, тем больше они этим пользуются. Точно как Поль… Боже, Поль наверняка потерял всякое терпение, поджидая ее возле Оперы. Но как уйти? Разговор между супругами мог продолжаться до бесконечности.
В щели под дверью показался свет. Тем лучше! Он включил лампу. Она набралась духу, постучала и приоткрыла дверь.
Навалясь на письменный стол, в усталой позе, бледный, с трудом переводя дыхание, Куртуа с необычайной нежностью шептал в трубку. Будто больной, выздоравливающий после тяжелого недуга. Его голос был едва слышен, глаза закрыты, изможденное лицо при ярком свете лампы казалось беззащитным. Игра теней не могла скрыть выражения безграничного спокойствия на этом лице. Он все время повторял одни и те же слова:
– Любимая моя… Если бы ты знала, любимая…
Денизе стало неловко. Словно она застала его в ванной обнаженного.
Он слушал терпеливо, с выражением нежности на лице. Испытывая страшное смущение, Дениза вновь постучала по приоткрытой двери. Он тут же поднял глаза и улыбнулся. Дениза в замешательстве сделала красноречивый жест рукой: она может идти? Он несколько раз приветливо кивнул.
– До понедельника, – вполголоса произнесла Дениза.
Он ответил, чуть шевеля губами, прикрыв трубку рукой:
– Да, да. Желаю вам хорошо провести воскресенье, моя маленькая Дениза.
Эти слова, их тон тронули ее больше, чем если бы вдруг он сообщил, что повышает ей зарплату.
– Спасибо. И вам тоже, месье, – пробормотала она.
– О! Я… – Лицо Жюльена утратило напряженное выражение, морщины на лбу разгладились. – Буду спать как сурок весь день… Минуточку, Жину, – сказал он в трубку, – я попрощаюсь с Денизой, она уходит. Да, мы до сих пор работали, но теперь закончили…
Дениза прикрыла дверь и удалилась. Чувство преданности переполняло ее.
Не выпуская из руки трубки, Жюльен откинулся в кресле. Он чувствовал себя обессиленным и полным любви. Он любил Женевьеву. Она все никак не могла в это поверить, и не без причины. Но что за важность? Он сам, впрочем, не всегда отдавал себе в этом отчет. Но только ему было все же легче: он заранее знал, что вернется к жене, переполненный еще большей нежностью, чем раньше.
– Да, я освободился, любовь моя… Наконец!.. О! Ну зачем тебе рассказывать? Трудное и опасное дело. Я очень рисковал… Очень. Но все в порядке. Конечно, я был храбр. Я думал о тебе и смело бросился в драку… Ради тебя я на все способен!.. – Его голос прерывался от волнения. Ему непреодолимо хотелось почувствовать рядом с собой присутствие близкого человека. – Нет, любимая, я не храбр, но ради нашего спокойствия надо было рискнуть… Удалось на все сто… О! Но, знаешь, подготовка… Я вполне доволен собой.
Он сиял. Опасность миновала, и содеянное возвеличивало его в собственных глазах. Легче всего убедить себя в собственном величии. Такая снисходительность к самому себе побуждала его раскрыть объятия той, которая была ему необходима.
– Теперь я буду спокойней, Жину, у меня будет время, чтобы говорить тебе, как я тебя люблю…
Ей было тесно в душной телефонной кабине кафе, откуда она звонила. Она изнемогала от счастья, еле удерживалась, чтобы не разрыдаться.
– Да, но только что… только что ты не захотел сказать мне это даже один раз. Ты рассердился.
– Только что, – говорил он проникновенно, – я диктовал письмо. Как раз по поводу этого дела. А ты меня прервала. Я потерял мысль. Теперь все иначе.
– Значит, это правда, ты меня любишь?
– Я без ума от тебя.
– О! Любимый, любимый… Жаль, что я не нахожу других слов, чтоб говорить с тобой, Жюльен. Когда ты добр, когда у тебя такой голос, я теряю голову…
– Любовь моя!
– Как?
– Я говорю, любовь моя!
– О! Жюльен, приходи поскорей…
– Дай мне десять минут, дорогая. Через десять минут обещаю тебе выйти отсюда и помчаться прямо домой. Приведу в порядок кое-какие бумаги… – Он улыбнулся, глядя на векселя, чековую книжку и записи, которые он доставал из кармана и бросал на стол. – У меня есть идея. Знаешь, что мы сделаем? Приготовься. Поедем за город, хочешь?
– Прямо сейчас! Теперь же! – нетерпеливо воскликнула она.
Он совершенно расслабился и смеялся от души.
– Десять минут, не больше, клянусь.
– Дорогой, я что-то вспомнила. В полдень ты говорил, что у тебя нет ни гроша. У тебя, правда, есть сколько надо, или, хочешь, я попрошу у Жоржа?
– Нет, оставь своего брата. Он и так чересчур вмешивается в наши дела. Не волнуйся насчет денег. Повторяю тебе, все изменилось.
– Благодаря этому удивительному делу?
– Удивительному. Это точно. Значит, до скорого?
Она быстро прикинула в уме:
– Десять минут? Ведь не больше?
– Разрази меня гром, если я лгу.
– Хорошо. Тогда и я тебе устрою сюрприз.
Женевьева поспешно вышла из кафе и взглядом поискала такси. Стоянка была пуста. Она решила идти пешком и быстрым шагом направилась к центру.
Положив трубку, Жюльен застыл в неподвижности, не убирая руки с аппарата. Затем встряхнулся, глубоко вздохнул, встал и с наслаждением потянулся. Кончено. Да, смерть Боргри положила конец долгому кошмару. Чтобы прогнать воспоминание об этом ужасном лице с остекленевшим взглядом, об этой лысой голове, Куртуа вернулся к документам, которые захватил из сейфа, и недоверчиво посмотрел на них.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
Себя же он не ограничивал в расходах. Его казна оказывалась не пустой, когда речь шла о том, чтобы поменять машину, заказать пять костюмов сразу, послать корзину цветов жене или пригласить куда-нибудь свою очередную пассию.
– Однако же мне необходимо новое демисезонное пальто! – произнесла она плаксивым тоном, дурачась и топая ногой.
Телефон как будто ждал этого знака и зазвонил. Дениза недовольно сняла трубку.
– ЭКСИМ, Общество по экспорту… Простите? Ах! Мадам Куртуа? Разумеется, он здесь!
Было лишь девятнадцать минут седьмого, но она решила соединить Куртуа с женой. Эта маленькая месть была как бальзам для ее сердца. Она нажала кнопку интерфона. В кабинете Жюльена раздался звонок. Дениза не отпускала кнопку, как будто от этого звонок мог стать громче. Ответа не было. Она занервничала. Ну же! Нет, он не ответит раньше назначенного времени. Она злилась на него, но не могла не восхищаться таким упрямством. Настойчивость и упрямство часто путают.
Наконец… Нет…
– Не кладите трубку, мадам Куртуа. Он здесь, я знаю, он не выходил, я бы увидела. Я все время была на месте. Он, наверное, моет руки… Я звоню еще, мадам…
Черт! Двадцать минут седьмого уже миновало, а Куртуа по-прежнему молчал.
– Алло? Месье Куртуа? Двадцать минут седьмого, месье, мадам Куртуа на первой линии.
– Спасибо, Дениза.
В задумчивости она машинально переключила аппарат. Как он это сказал… Каким-то измученным голосом. От этого голоса все в ней перевернулось. Он из тех мужчин, которым прощается все. И чем больше им прощаешь, тем больше они этим пользуются. Точно как Поль… Боже, Поль наверняка потерял всякое терпение, поджидая ее возле Оперы. Но как уйти? Разговор между супругами мог продолжаться до бесконечности.
В щели под дверью показался свет. Тем лучше! Он включил лампу. Она набралась духу, постучала и приоткрыла дверь.
Навалясь на письменный стол, в усталой позе, бледный, с трудом переводя дыхание, Куртуа с необычайной нежностью шептал в трубку. Будто больной, выздоравливающий после тяжелого недуга. Его голос был едва слышен, глаза закрыты, изможденное лицо при ярком свете лампы казалось беззащитным. Игра теней не могла скрыть выражения безграничного спокойствия на этом лице. Он все время повторял одни и те же слова:
– Любимая моя… Если бы ты знала, любимая…
Денизе стало неловко. Словно она застала его в ванной обнаженного.
Он слушал терпеливо, с выражением нежности на лице. Испытывая страшное смущение, Дениза вновь постучала по приоткрытой двери. Он тут же поднял глаза и улыбнулся. Дениза в замешательстве сделала красноречивый жест рукой: она может идти? Он несколько раз приветливо кивнул.
– До понедельника, – вполголоса произнесла Дениза.
Он ответил, чуть шевеля губами, прикрыв трубку рукой:
– Да, да. Желаю вам хорошо провести воскресенье, моя маленькая Дениза.
Эти слова, их тон тронули ее больше, чем если бы вдруг он сообщил, что повышает ей зарплату.
– Спасибо. И вам тоже, месье, – пробормотала она.
– О! Я… – Лицо Жюльена утратило напряженное выражение, морщины на лбу разгладились. – Буду спать как сурок весь день… Минуточку, Жину, – сказал он в трубку, – я попрощаюсь с Денизой, она уходит. Да, мы до сих пор работали, но теперь закончили…
Дениза прикрыла дверь и удалилась. Чувство преданности переполняло ее.
Не выпуская из руки трубки, Жюльен откинулся в кресле. Он чувствовал себя обессиленным и полным любви. Он любил Женевьеву. Она все никак не могла в это поверить, и не без причины. Но что за важность? Он сам, впрочем, не всегда отдавал себе в этом отчет. Но только ему было все же легче: он заранее знал, что вернется к жене, переполненный еще большей нежностью, чем раньше.
– Да, я освободился, любовь моя… Наконец!.. О! Ну зачем тебе рассказывать? Трудное и опасное дело. Я очень рисковал… Очень. Но все в порядке. Конечно, я был храбр. Я думал о тебе и смело бросился в драку… Ради тебя я на все способен!.. – Его голос прерывался от волнения. Ему непреодолимо хотелось почувствовать рядом с собой присутствие близкого человека. – Нет, любимая, я не храбр, но ради нашего спокойствия надо было рискнуть… Удалось на все сто… О! Но, знаешь, подготовка… Я вполне доволен собой.
Он сиял. Опасность миновала, и содеянное возвеличивало его в собственных глазах. Легче всего убедить себя в собственном величии. Такая снисходительность к самому себе побуждала его раскрыть объятия той, которая была ему необходима.
– Теперь я буду спокойней, Жину, у меня будет время, чтобы говорить тебе, как я тебя люблю…
Ей было тесно в душной телефонной кабине кафе, откуда она звонила. Она изнемогала от счастья, еле удерживалась, чтобы не разрыдаться.
– Да, но только что… только что ты не захотел сказать мне это даже один раз. Ты рассердился.
– Только что, – говорил он проникновенно, – я диктовал письмо. Как раз по поводу этого дела. А ты меня прервала. Я потерял мысль. Теперь все иначе.
– Значит, это правда, ты меня любишь?
– Я без ума от тебя.
– О! Любимый, любимый… Жаль, что я не нахожу других слов, чтоб говорить с тобой, Жюльен. Когда ты добр, когда у тебя такой голос, я теряю голову…
– Любовь моя!
– Как?
– Я говорю, любовь моя!
– О! Жюльен, приходи поскорей…
– Дай мне десять минут, дорогая. Через десять минут обещаю тебе выйти отсюда и помчаться прямо домой. Приведу в порядок кое-какие бумаги… – Он улыбнулся, глядя на векселя, чековую книжку и записи, которые он доставал из кармана и бросал на стол. – У меня есть идея. Знаешь, что мы сделаем? Приготовься. Поедем за город, хочешь?
– Прямо сейчас! Теперь же! – нетерпеливо воскликнула она.
Он совершенно расслабился и смеялся от души.
– Десять минут, не больше, клянусь.
– Дорогой, я что-то вспомнила. В полдень ты говорил, что у тебя нет ни гроша. У тебя, правда, есть сколько надо, или, хочешь, я попрошу у Жоржа?
– Нет, оставь своего брата. Он и так чересчур вмешивается в наши дела. Не волнуйся насчет денег. Повторяю тебе, все изменилось.
– Благодаря этому удивительному делу?
– Удивительному. Это точно. Значит, до скорого?
Она быстро прикинула в уме:
– Десять минут? Ведь не больше?
– Разрази меня гром, если я лгу.
– Хорошо. Тогда и я тебе устрою сюрприз.
Женевьева поспешно вышла из кафе и взглядом поискала такси. Стоянка была пуста. Она решила идти пешком и быстрым шагом направилась к центру.
Положив трубку, Жюльен застыл в неподвижности, не убирая руки с аппарата. Затем встряхнулся, глубоко вздохнул, встал и с наслаждением потянулся. Кончено. Да, смерть Боргри положила конец долгому кошмару. Чтобы прогнать воспоминание об этом ужасном лице с остекленевшим взглядом, об этой лысой голове, Куртуа вернулся к документам, которые захватил из сейфа, и недоверчиво посмотрел на них.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40